К черту! Но если ты сделала все эти глупости… (СИ) - Ручей Наталья - Страница 48

Серебряные приборы глаза не пугали — пользовалась ножом и вилкой, с первым блюдом беспроигрышно выручала ложка, а если кто предпочитал разнообразие и посмеиваясь, считал ее недоразвитой, это его проблемы. Хотела бы она посмотреть, как долго сопротивлялись голоду Уна и Лэйтон, попади они в Город Забытых Желаний, прежде чем начать есть руками.

Жареная картошечка Чупа не могла конкурировать с императорскими яствами, но через день пребывания в Ристет, Вилла откровенно по ней скучала. И по кофе, найденному и приготовленному для нее — горьковатому, без сахара, но с любовью.

Две недели, о которых договаривались с императором, прошли, и Вилла подняла тему о возвращении в Анидат. Она погостила, пора и честь знать. Но ему эта тема не понравилась.

— Ты моя дочь, — сказал строго, — я ни к чему тебя не принуждаю, но дай своему старику еще неделю. Три недели за двадцать пять лет — не так много, как думаешь?

Вилла думала, что он отнюдь не старик, по человеческим мерками император выглядел лет на тридцать пять — тридцать, и еще думала, что если хотел видеться чаще, никто его не удерживал. Но он ничем ей, собственно, не обязан. Жена и наследник появились много раньше незаконнорожденной дочери, так что Вилла и ее мать — наверняка, случайность.

— Мама знает, что я у тебя?

— Естественно. И знает, что я прошу тебя задержаться.

— И что сказала?

— Сказала, что соскучилась, но ты достаточно взрослая, чтобы принимать решения. — Он улыбнулся. — Ты, действительно, у меня совсем взрослая, доча.

От этих слов Вилла едва не расплакалась, но запретила себе, не при нем, потому что тогда… Она с нежностью всматривалась в красивое лицо императора… Тогда он бы понял, как много и всегда для нее значил.

Она запретила себе так же вспоминать прошлое, упрекам не было места в новых, таких хрупких еще отношениях. Настоящее — максимум, что можно позволить, а будущее придет, не спрашивая, и рассудит, ни с кем не советуясь.

Еще неделя, согласилась, а потом в Анидат.

— Ты хочешь вернуться из-за матери? — император не слишком обрадовался такой настойчивости. — Или мне поговорить с Уной и Лэйтоном?

Она не хотела вражды с новыми родственниками, хватит, что из-за нее едва война не началась. Из-за матери, пояснила, и еще хочет попросить герцогиню сделать ее легал.

— Легал? — Брови императора недоверчиво сдвинулись на переносице. — Но зачем?

— Я давно мечтала о крыльях.

Он всматривался в ее лицо, не пытаясь, — Вилла чувствовала, — проникнуть в мысли. Он, самый сильный из всех, кого она знала, давал ей свободу, пространство, а те, кому верила, копались в ее голове, как в песочнице.

Отмахнулась от навязчивых мыслей о прошлом.

Настоящее, напомнила себе.

И будущее, которое выбрала.

— Хорошо, — император поднялся, показывая, что утренняя беседа окончена.

— Ты согласен?

Она тут же прикусила язык: ну, какое ей дело, согласен он или нет. Но по довольному лицу императора было заметно: ему вопрос понравился. Он мягко провел рукой по ее волосам, уложенным горничной в замысловатую прическу из кос, приподнял лицо за подбородок, удерживая взгляд.

— Если это то, о чем ты мечтала, я сам тебя сделаю легал.

— Ты?! Но герцогиня…

— Я — император, — напомнил мягко и вышел из комнаты.

Она действительно забывала, кто рядом с ней. Забывала, даже обращаясь по титулу. Он был прост, доступен, открыт для нее и, казалось, прилагал все усилия, чтобы и она открылась.

— Император… — прошептала, глядя на дверь, за которой он скрылся, и тут же попробовала на языке еще одно слово: — Папа…

Первое подходило ему больше, второе казалось правильней. Как говорил Самаэль: надо смириться, что у папы статус выше, чем у шута, как она считала? Наверное, это проще, чем если бы сталось наоборот: думать всю жизнь, что отец император и узнать, что он — королевский шут.

Сменив расшитое бисером утреннее платье на джинсы и майку, а туфельки на кроссовки, Вилла вышла из замка. Первое ее появление в таком одеянии вызвало шок: слуги приросли к месту кто с тряпкой, кто с подносом, кто с чем; мачеха, нервно хихикнув, спрятала лицо в острый кулачок, а братец холодно поинтересовался, не считает ли она нужным немедленно подняться в комнату и переодеться.

Одежда была ношеной, той, в которой она прибыла из ГЗЖ, но Виллу так и подмывало сказать Лэйтону, что она в действительности считает о его вычурных нарядах с разноцветными шарфами, скрывающими шею почти до глаз, но заклятье… эх, заставило собраться с мыслями и ответить не по-хамски, но весьма категорично:

— Благодарю, императорское высочество, но нет.

Уже к вечеру ей доставили коробки с парой джинсов, грудой маек и рубашек, кроссовками, балетками, кедами, мокасинами и, — о, чудо! — носками. Правда, «к вечеру» — это условное выражение, в Ристет день состоял только из светового дня. Ни сумерек с прохладой и срывающимся ветром, ни ночи, обволакивающей тишиной и плотной тенью, ни утра, подкрадывающегося к ресницам, тревожа от сна.

Она привыкла к этой особенности, так же, как горожане привыкли к ее. Ну, ходит дочь императора, как подросток — кому какое дело? Их же не удивляли одежды Лэйтона? И сам император, простите, не выхаживал в длинной мантии и со скипетром. Только его жена придерживалась строгой официальности: длинные платья, застывшее надменной маской лицо, все конечности в драгоценностях и корона, которая, казалось, запуталась в роскошных пшеничных волосах.

Вот и сейчас, заметив Виллу в таком одеянии, она с кислым видом прошла мимо, глаза не выражали ничего. И кого расстроила ее реакция? Вилла обернулась — лицо мачехи едва не трескалось от высокомерия. И кто ей придумал такое имя? Уна — Голод. Наверное, какой-то маг постарался, угадать так точно нереально.

Мимо, визжа и оглядываясь, пробежала группа мальчишек. Эта картинка воспроизвела в памяти другую: девочка и догоняющий ее мальчик. Она, смеясь, несется по старому району Анидат, мимо школы, закрытой до утра, мимо пустующего ангара. Устав, прячется за деревянным забором, сдерживает тяжелое дыхание и смотрит в проем, высматривая мальчика. И вдруг…

— Ух! — прожужжало где-то снизу, ударив по ногам. Неожиданное падение резко выдернуло из прошлого. Напротив нее, протягивая чумазую ладошку, стоял темноволосый мальчик.

— С тобой все в порядке? А? Высочество? С тобой все хорошо, да?

Другой ладошкой он сжимал длинный черный шарф, которым усиленно тер глаза, щурясь от солнца. По тропинке, грозно что-то выкрикивая, спешил мужчина.

— Твой отец? — Вилла вернулась в вертикальное положение, отряхнула джинсы.

— Ага, — поморщился мальчик.

— В догонялки с друзьями играли?

— Ага, — он рассмеялся, и тут же расстроился. — Ох, и попадет же мне за тебя, высочество!

— Почему?

— Ну, мы же играли! А тут ты! И как раз мне под ноги! У моего отца моих братьев еще четверо, а ты у императора одна. Прощай, высочество! — Он смело сделал шаг навстречу наказанию. — Не поминай лихом, несколько дней моей заднице и так будет невесело. И почему он не в кузнице? Невезуха. Отряхнулись бы и разошлись, я же тоже чуть не упал.

Мужчина, приблизившись, с опаской посмотрел на Виллу, перевел строгий взгляд на мальчика, снова на Виллу.

— С вами все в порядке?

— Один-два синяка я переживу.

— Ну, а ты так легко не отделаешься, — мужчина сделал вид, что хмурится, но его добродушные усы отказывались притворяться. — Я так за тебя возьмусь, что…

— Что его заднице будет не до веселья несколько дней?

Вилла обменялась улыбкой с мальчиком.

— Не сомневайтесь, — кивнул мужчина.

Мальчик громко вздохнул, с надеждой посмотрел на Виллу.

— Как вас зовут? — спросила она мужчину.

— Гилберт.

— А тебя? — спросила мальчика.

— Как в анекдоте, — буркнул тот.

— Такое длинное имя?

Но шутка прошла мимо, мальчик угрюмо взирал на нее и чуть встревожено — на отца.

— Как в анекдоте, говорю, — продолжил бурчать, — когда туземцы тащат пленника, разводят костер, подвешивают над ним и спрашивают имя. Когда он удивляется, зачем уже это знакомство, они мягко, как и ты, высочество, поясняют, что для меню. Меня зовут Джой, но какая разница? Все равно ведь накажут.