Розовая гавань - Коултер Кэтрин - Страница 9

• Предыдущая
• 9/64
• Следующая

— Моя куница никогда не пробовала вина. Она пьет только эль. — С чего это он обсуждает привычки Триста? Северн тряхнул головой. — Я задал вопрос: почему ты здесь? Отвечай сию же минуту и не пытайся увиливать.

— Я как-то не подумала, — начала Гастингс, вид зверька, свесившегося с его туники, придал ей храбрости. — И у меня нет желания делить с тобою спальню.

— Мне нет дела до твоих желаний, — прервал ее Северн. — Иди за мной, уже поздно.

— Нет, ты уже овладел мною, значит, в этом нет больше нужды. Я не хочу снова быть изнасилованной.

— Черт побери, я тебя не насиловал! — воскликнул Северн. Плечо опять пронзила адская боль, но ему нельзя сейчас отступать. — Я же воспользовался кремом, старался тебе помочь.

— Твой крик пугает Триста. — Зверек опрокинулся на спину, заглядывая в лицо хозяину, и явно готовился удрать. — Если не хочешь вина, милорд, то разреши пожелать тебе доброй ночи. А я должна посмотреть, как сушится первоцвет.

— Для чего тебе этот первоцвет?

— Для многих целей, но лучше всего он помогает от головной боли, если накануне ты выпил слишком много эля. Кстати, тебе давно следует быть в постели. Или ты не устал? Рана еще не зажила, может начаться лихорадка.

Гастингс отвернулась к распахнутому окну, и Северн, вытащив Триста, положил на ее кровать. Ну вот, теперь он свободен.

Подскочив к жене, он развернул ее к себе лицом, не обращая внимания на боль в ране. Ему нравилось, что она бледнеет. Значит, боится, хотя бы в эти минуты. Вероятно, отец ее наказывал, а он вдвое сильнее эрла.

Тут Гастингс увидела, как потешно кувыркается Трист, и опять расхрабрилась. Зверек явно очаровал ее, и это внезапно умиротворило душу Северна. Именно в тот момент, когда он собирался урезонить строптивую жену. Ладно, ей уже недолго веселиться. Он об этом позаботится.

— Слушай меня, жена. Ты пойдешь со мною, и я стану брать тебя снова и снова, пока ты не забеременеешь. Это необходимо, хотя я не получаю удовольствия. Поэтому нечего обвинять меня в насилии, я только выполняю свой долг перед потомками. — Северн протянул руку к застежке ее платья.

— Не порти мне одежду.

— Тогда делай, как я велю! — Гастингс, к его удивлению, вдруг залилась краской. — Ты уже не девушка, нечего так краснеть. Я уже видел тебя без одежды, Гастингс. Все женщины устроены одинаково. У всех есть живот, грудь и то место, куда положено входить мужской плоти. Ты ничем не отличаешься от других, так что можешь не смущаться.

— Не кричи на меня, — еле слышно произнесла Гастингс.

— Тогда повинуйся, иначе я сорву с тебя платье и возьму прямо на этом гобелене.

— Ты не можешь, не можешь, — твердила она, не поднимая глаз, и Северн до боли сжал ей локти.

— Я могу делать все, что пожелаю. А то, что ты — наследница, не играет никакой роли. Ты станешь такой, какой мне угодно тебя видеть. Хорошо, я не буду рвать платье, меня тошнит от женских жалоб.

Северн прижал ее к висевшему гобелену, вышитому когда-то матерью и изображавшему охоту, за которой наблюдают роскошно одетые дамы. Гастингс уперлась руками ему в грудь.

— Ты не можешь, Северн, не можешь! Лучше бы ты оставил меня или валялся в бреду от лихорадки. Ты бесчувственный, как жаба.

Она смеет возмущаться? А где же милая его сердцу бледность? И что это за глупости по поводу чувств?

— Я не жаба и отлично все чувствую. Ты думаешь, я не почувствовал боли, когда в меня всадили кинжал?

— Я имела в виду другие чувства. Тебе безразлично, что чувствую я, страдаю ли от обиды, страха или гнева.

— Совсем не безразлично… иногда. У мужчины нет времени на такие пустяки. Я всякий раз замечал, как ты бледнела от страха. Мне это понравилось, да. Значит, жена питает должное уважение к мужу и господину.

— Ты и в самом деле животное? — с изумлением спросила Гастингс, хотя подобные рассуждения не были новостью. — Неужели тебе доставляет удовольствие издеваться над теми, кто слабее тебя? Радует мой страх?

Да как она смеет его допрашивать, выставлять безмозглой дикой скотиной? А ведь, если подумать, женщина, которая боится мужчины, способна что-нибудь учинить над ним. Например, добавить в эль травку, от которой узлом завяжутся кишки.

— Временами ты сама напрашиваешься на мой гнев и пугаешься.

— Отпусти меня, Северн. Я ужасно разозлилась.

— Не смей мне приказывать. Сейчас ты пожалеешь о тех гадостях, которые наговорила, — сказал он и взялся за ее юбку.

— У меня начались месячные!

— Не может быть.

— Это правда. — Гастингс замотала головой. — Тебе нельзя быть со мной.

— Милостивый Господь дал мне терпение. Твоя кровь меня не испугает.

— Если ты заставишь, если ты унизишь меня, я никогда тебя не прощу, — прошептала Гастингс.

— Ты уже обещала это прошлой ночью.

— Но сейчас это нечто большее. Такое унижение я не перенесу. Отпусти меня, Северн.

— У тебя спазмы в животе?

— О чем ты?

— Черт возьми, по-твоему, я тупица?

— По-моему, мужчины ничего об этом не знают, а если и знают, то предпочитают не сознаваться. Подобные вещи кажутся им неприятными. Да мужчинам и не надо знать о женских делах. Им это безразлично. У меня нет спазм.

— Ты не покажешься мне неприятной. Идем со мною. Впредь, когда я пожелаю тебя взять, ты должна отдаться мне по доброй воле и так, как я того захочу. — Он вдруг почувствовал, что Трист взлетел наверх и уселся у него на плече, громко вереща. — Черт побери, это уж слишком, — возмутился Северн, но не стал прогонять его и неохотно отпустил жену. — У тебя на руках останутся синяки. Есть от них какое-нибудь зелье? Хорошо. Поэтому ты и сравнила меня с жабой? Потому что я не сразу понял? И мне все равно, если ты измажешь меня кровью? Ты права. С какой стати мужчине об этом беспокоиться. Женщина так устроена и временами теряет кровь. Я уже сказал, что не считаю это неприятным. Если ты беспокоилась из-за этого, то напрасно.

— Беспокоилась… Это же просто ужасно.

— Ты не можешь судить, — бросил Северн, отворачиваясь. — Прошлой ночью ты была еще девственницей, из нас двоих именно ты обладаешь меньшими знаниями.

— Ты хочешь сказать, что имел дело с женщинами во время месячных?

— Конечно. Иногда не оставалось выбора. — Он пожал плечами и с трудом подавил невольный стон.

Боль все возрастала, готовая лишить его чувств, но Северн не поддался, хотя в таком состоянии он вряд ли смог бы взять жену. Да, придется обождать. Завтра, когда рану не будут терзать дьявольские когти боли, когда у него возникнет достаточно сильное желание, он и возьмет ее. А сегодня лучше не рисковать: можно оказаться бессильным. Северн молча повернулся и вышел.

Гастингс осталась стоять, глядя на захлопнувшуюся дверь и удивляясь этому человеку. Конечно, он без малейших сомнений унизил бы ее, если бы не Трист. Завтра надо приготовить для него порцию свинины. Куницы обычно не съедают все сразу, делая запасы. Не дай Бог, если в замке по всем углам будет валяться тухлая свинина.

Интересно, очень ли болит у Северна рана? Она надеялась, что ночью ему придется несладко.

— Гастингс, проснись, у Северна сильный жар. Она быстро встала с кровати. Да, вчера она сама ему того пожелала, а теперь вдруг испугалась. Торопливо оглядев деревянный комод со множеством ящичков, на которых было изображение хранящихся трав, она сказала Грилэму:

— Иди вниз, пусть Маргарет вскипятит побольше воды.

Войдя через несколько минут в спальню мужа, Гастингс не удержалась от улыбки. Трист сидел на подушке, приподняв лапку, словно только что хлопал Северна по щеке. Зверек явно беспокоился, не сводил с хозяина глаз и пищал.

— Не бойся, Трист, он поправится, хотя за свои злобные выходки и не заслуживает этого, — пошутила она. Если Северн умрет, одному Богу известно, что решат Грилэм и король. Наверное, отдадут ее еще более вспыльчивому типу. Этот хотя бы молод и недурен собою. — Я бросила в кипяток горечавку и варила, считая до двухсот. Северн должен выпить отвар горячим.

• Предыдущая
• 9/64
• Следующая