Обреченные любить - Йон Ларисса - Страница 47

• Предыдущая
• 47/62
• Следующая

Рейт посмотрел на брата золотистыми глазами. С клыков его капала кровь, и Киска, выпрямившись, облизнула его рот своим раздвоенным языком.

— Надо поговорить.

Хвост Киски протянулся в сторону паха Эйдолона и начал через штаны ласкать его и без того затвердевший член. Эйдолон выругался и отступил на шаг, а Киска со сладострастной улыбкой развернула хвост и обвила его вокруг члена Рейта.

Тот откинул голову и застонал.

— Братишка, либо дай мне минуту, либо присоединяйся.

Эйдолону и раньше доводилось делить самку с одним или с обоими братьями сразу, но сейчас он мог думать только о Тайле. И это нехорошо.

Он захлопнул дверь и долго стоял в коридоре, тяжело дыша. Образы Тайлы, ее тела, извивающегося под ним, вспыхивали в его голове до тех пор, пока он едва не завыл от отчаяния, которое было не только физическим. Тот факт, что он не мог довести ее до оргазма, бросал вызов его природе инкуба.

Пробормотав что-то себе под нос, он велел дежурной сестре бросить сообщение на пейджер Джем, после чего заперся у себя в кабинете, поставил себе капельницу с кровью и расслабился. Джем прибыла через десять минут. Она выглядела так, словно две минуты назад встала с постели. Вокруг покрасневших глаз темнели круги.

— Где Тайла?

Эйдолону снова не понравился ее повелительный тон.

— Я уже говорил тебе, что она моя. Я не позволю тебе причинить ей зло.

— Не исключено, что ты уже опоздал. Я была у нее дома…

— Она у меня в квартире, с ней все в порядке.

— О, хвала небесам.

— Небеса тут ни при чем, — сказал он угрюмо. — А чего это ты так рада?

— Звонили ублюдки, — ответила Джем, закрывая за собой дверь.

— Ну и?..

— Они сказали, что ждут меня прямо сейчас.

— И что изменилось?

— Человек, который на них работал, пострадал при взрыве.

Эйдолон напрягся.

Эта афера с кражей органов могла базироваться где угодно в мире или под землей, и человек, который проводил операции, мог жить и работать где угодно, но Эйдолон не верил в совпадения.

— Взрыв в госпитале.

— Я подумала об этом же. Сколько человек было ранено?

— Трое погибли, семеро ранены, двое из них серьезно. — Он провел пятерней по волосам, не обращая внимания на иглу от капельницы. — Из этих семерых четверо в состоянии работать.

— Значит, один из троих, что остались в живых, но работать не в состоянии, и есть мясник.

В венах Эйдолона закипел гнев при мысли, что один из членов команды, каждому из которых он доверял, был впутан в нечто столь омерзительное. Предатель.

Кое-что всплыло в его памяти. Он вспомнил, как оперировал самца по имени Дерк несколько дней назад. Он был агрессивен и груб, в чем не было ничего удивительного, но позже, когда Эйдолон спросил его о хирургическом надрезе, он запаниковал. Тогда это показалось ему странным, но теперь все сходилось.

И еще ему говорила что-то Нэнси. Она тогда упоминала об эгисах, но было что-то еще. Она шептала ему. Голос ее трудно было разобрать, ведь она захлебывалась в собственной крови.

Три пострадавших среди персонала больницы: Ривер, Сикнет, Пейдж. Вот черт.

— Это Пейдж.

— Медсестра-человек?

Он кивнул.

— Нэнси сказала кое-что, перед тем как умерла. Я подумал, что она говорит об эгисах, но она могла говорить о Пейдж. И Пейдж присутствовала при опросе одного пациента. Должно быть, он узнал ее, потому что запаниковал.

— Это означает, что эгисы, возможно, здесь ни при чем. Они не стали бы взрывать человека, который выполнял для них операции. Правильно? — Тон Джем был холоден, как никогда, глаза потемнели, и впервые он заметил демонические черты, которые проступили поверх человеческого обличья. — Я хочу вернуть своих родителей. Мы должны поговорить с Пейдж.

— Она в коме. — Он пригвоздил Джем взглядом к стулу, но я сделаю так, чтобы к тому моменту, как она выйдет из комы, быть рядом с ней.

Тайла едва не взорвала госпиталь, но, похоже, она оказала ему услугу.

Тайла проснулась от восхитительного запаха чего-то остренького. Учитывая, что опасный демон не стал бы вламываться в квартиру с целью приготовить что-нибудь вкусненькое, она приняла душ в роскошной, облицованной белым мрамором ванной Эйдолона, а выйдя, увидела на кровати плюшевый халат.

Улыбнувшись его заботливости, она накинула халат и прошла на кухню, где он стоял у плиты, помешивая какой-то соус.

— Эй, — сказала она. — Для парня, который чуть не умер прошлой ночью, ты выглядишь неплохо.

— Это Шейд тебе сказал?

— На самом деле, он сказал, что тебя не так-то просто убить.

Он отбросил пасту на дуршлаг.

— Не совсем так. — Он подмигнул ей. — Но даже не надейся, что я расскажу, как лучше это сделать.

Ее задели его слова. А не должны были. Она поняла его, она бы и сама не рассказала тренированному убийце, как убить ее, но тем не менее ее это все равно задело.

Она сидела возле него на барном стуле, пока он раскладывал пасту и соус в две тарелки. Пахло это потрясающе, а выглядело еще лучше.

— Ты не перестаешь меня удивлять, — промурлыкала она, когда он поставил перед ней тарелку.

— Это потому, что я умею готовить? Мне сто лет. За такой период времени можно кое-чему научиться.

— Скорее, я удивлена тому, что ты такой… домашний.

Усмехнувшись, он опустился на стул рядом с ней.

— У меня даже своя прачечная.

— Держу пари, у тебя и горничная есть.

Он смущенно улыбнулся.

— Может быть. А теперь ешь. Это я тебе приказываю как доктор.

Улыбнувшись, она взяла вилку. Попробовав, пришла в восторг. Паста таяла во рту, а сырный соус раскрывался целым комплексом вкусов, согревая ее изнутри.

Когда в последний раз она ела нормальную еду? Эгисы не слишком хорошо платили, в основном потому, что фонды базировались на частных инвестициях и государственные агентства регулярно требовали каких-то выплат. Вот и получалось, что с таким количеством отделений по всему миру большая часть денег уходила на поддержание группы, а не конкретного индивида. Вот почему большинство Хранителей жили прямо в участке, где у них была крыша над головой и еда.

Она прикончила свою порцию, в то время как Эйдолон не осилил еще и половины, и тут поняла причину, по которой он не мог есть. Его взгляд остановился на распахнувшемся на ее груди халатике, и глаза его загорелись золотистым огнем.

Тайла поняла по цвету его глаз, что пахнет жареным. Все его существо источало желание, и голод в его глазах не имел ничего общего с едой на тарелках.

— Черт, Хеллбой, что ты делаешь?

Его глаза тут же поменяли цвет на обычный карий.

— Я не знаю.

Она все еще чувствована на себе его липкий взгляд.

— Я хочу… — Чего? Снова стать ребенком, видеть, как мать колется прямо перед ней, или снова стать подростком, жить в приемных семьях и на улице? Еще месяц назад у нее не было ничего, кроме ненависти, которая поддерживала в ней жизнь.

Правда заключалась в том, что до сегодняшнего дня она никогда не была счастлива.

— Так чего же ты хочешь, Тайла? — спросил Эйдолон, ласково глядя на нее.

— Ничего.

Он взял ее за руки, привлек к себе, и она очутилась у него на коленях.

— Я просто хочу… хочу, чтобы у меня было что-то свое. Раньше у меня за душой не было ни гроша. У меня были только эгисы и мое слово, а теперь и эгисов больше нет.

Он засунул руку в карман джинсов и достал что-то маленькое, с серебристым отливом.

— У тебя есть это.

— Кольцо моей матери. — Она надела его на палец, и ее сразу захлестнули эмоции.

В следующее мгновение она оказалась в его объятиях, он целовал ее шею, говорил, что она прекрасна и он даст ей все, чего бы она ни пожелала.

Ей хотелось плакать. Никто, ни один человек, не говорил ей таких слов, не говорил, что она красива и притягательна.

— Это безумие, — простонала она.

Эйдолон расстегнул ширинку и процедил сквозь зубы:

• Предыдущая
• 47/62
• Следующая