Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы - Гэблдон Диана - Страница 37

• Предыдущая
• 37/153
• Следующая

Грей стоял у костра на вершине утеса, наблюдая за поисками.

От пронизывающего ветра его защищали теплая шинель и горячий кофе, который периодически подносил слуга.

Незнакомец, скончавшийся в «Липе», явился со стороны моря, его одежда промокла от морской воды. Трудно сказать, утаил Фрэзер что–то из откровений умирающего или просто решил воспользоваться случаем и предпринять собственные поиски, но по всему выходило, что он должен был направиться к побережью. Но ведь вот оно, побережье, а ни Фрэзером, ни тем более золотом здесь и не пахнет.

— Ежели его понесло вдоль того участка, майор, то, сдается мне, вы видели его в последний раз.

Сержант Гриссом, стоя рядом с Греем и глядя, как бурлят и пенятся вокруг зубчатых камней волны, кивком указал на опасное место.

— «Чертов котел» — вот как прозвали здесь это место: вода и точно тут все время бурлит, словно в котелке. Здесь часто терпят крушение Рыбачьи лодки, а тела погибших находят редко. Виной тому, конечно, течения да водовороты, но местный люд уверен, что сам дьявол утаскивает бедолаг на дно.

— Правда? — рассеянно отозвался Грей, присматриваясь к пенистым волнам, с грохотом взметавшимся и опадавшим в сорока футах от их ног. — Признаюсь, сержант, я и сам готов в это поверить.

Он повернулся к походному костру.

— Сержант, мой последний приказ — искать до наступления ночи. Если поиски ничего не дадут, поутру двинемся в обратный путь.

Грей щурился в тусклых рассветных сумерках, глаза его слезились от торфяного дыма, а кости после нескольких ночей, проведенных на болоте, ныли от сырости.

Обратная дорога в Ардсмур займет не более дня. Мысль о мягкой постели и горячем ужине радовала, но, с другой стороны, ему придется писать официальную депешу в Лондон, доложить о побеге Фрэзера, указать причину побега и признать собственную постыдную неудачу в поимке беглеца.

Все эти мысли сами по себе были малоприятны, а тут их еще усугубляли столь же неприятные ощущения в животе. Подняв руку, майор остановил отряд, распорядился о привале и устало соскользнул с коня.

— Подождите здесь, — сказал он своим солдатам.

В нескольких сотнях футов виднелся небольшой холмик, за которым можно было укрыться и облегчиться. Его желудок, непривычный к особенностям шотландской кухни, тем более в полевом варианте, настоятельно требовал опорожнения.

В вереске щебетали птицы. Отойдя подальше от шума, издаваемого лошадьми и солдатами, он слышал все едва уловимые звуки пробуждавшегося торфяного болота. Ветер на рассвете переменился, и теперь, шелестя в траве, нес в глубину суши запах моря. По другую сторону куста шуршали какие–то мелкие зверушки. Все дышало покоем.

Покончив с делом, Грей начал выпрямляться (то, в сколь малопочтенной позе он находился, дошло до него слишком поздно), поднял голову и обнаружил, что смотрит прямо в лицо Джеймса Фрэзера.

Их разделяло не более шести футов. Шотландец стоял неподвижно, словно один из рыжих оленей, обдуваемый болотным ветром. Восходящее солнце запуталось в его волосах.

Они застыли, уставившись друг на друга. Ветер приносил слабый запах моря, и в какой–то миг не было слышно ни единого звука, кроме шума этого ветра и пения жаворонков. Наконец Грей выпрямился окончательно.

— Боюсь, что вы застали меня врасплох, мистер Фрэзер, — холодно сказал он, застегивая брюки со всем самообладанием, на какое был способен.

Глаза шотландца были единственным, что не оставалось неподвижным: они медленно обозрели Грея с головы до пят, потом взгляд медленно вернулся вверх. Майор оглянулся через плечо, туда, где застыли, наведя мушкеты, шестеро его солдат, а потом встретился взглядом с темно–голубыми глазами Фрэзера.

Несколько мгновений противники смотрели друг другу в глаза, потом у Фрэзера дернулся уголок рта.

— Думаю, майор, это взаимно, — произнес он. — Вы тоже застали меня врасплох.

ПРОКЛЯТИЕ БЕЛОЙ КОЛДУНЬИ

Джейми Фрэзер сидел дрожа на каменном полу пустой кладовой, обхватив колени в надежде согреться, которой, скорее всего, не суждено было сбыться. Холод моря проник до самых его костей, и Джейми до сих пор казалось, будто пенистые волны вскипают в его желудке.

Ему было бы полегче, окажись рядом другие узники — Моррисон, Хейс, Синклер, Сазерленд. Не только ради компании, но ради тепла их тел. Холодными ночами заключенные жались друг к другу, стараясь сберечь как можно больше драгоценного тепла и согреваясь дыханием товарищей.

Но он был один. Судя по всему, его не вернут в большую камеру к другим узникам — во всяком случае, пока он не понесет наказание за побег.

Незадачливый беглец с тяжким вздохом откинулся назад и поморщился от мерзкого ощущения, будто его хребет скребется о камень, ибо он исхудал так, что плоти на костях почти не осталось.

С одной стороны, он страшился возможного телесного наказания, но с другой — предпочел бы его перспективе снова оказаться в оковах. Ведь порка, при всей ее унизительности, скоротечна, а кандалы — это долгая, мучительная пытка. При одном воспоминании об ударах кузнечного молота, заклепывающего браслеты на запястьях, становилось не по себе.

Его пальцы нащупали на шее четки, которые дала ему сестра, когда он уходил из Лаллиброха; англичане разрешили оставить их, поскольку нитка с бусинками из букового дерева не имела никакой ценности.

— Славься, Дева Мария всемилостивейшая, — пробормотал он, — благословенная между женами.

На самом деле, конечно, надеяться ему было не на что. Майор, этот желтоволосый паршивец, — черт бы забрал его душонку! — прекрасно знал, как ужасны эти оковы.

— Благословен плод чрева Твоего, Иисус. Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас, грешников…

Этот мальчишка–майор заключил с ним договор, и он сдержал слово. Правда, англичанин так не считал.

Но он выполнил обещание, сделал все, как они договаривались. Все услышанное от того несчастного скитальца было пересказано майору слово в слово. Конечно, о том, что человек этот был ему знаком, или о выводах, сделанных им из услышанного, Джейми умолчал — но ведь на сей счет уговора не было.

Дункана Керра он узнал сразу, хотя время и смертельный недуг сильно его изменили. До Куллодена он служил Колуму Маккензи, дяде Джейми, а потом сбежал во Францию, где перебивался случайными заработками.

— Родич, лежи спокойно, — тихо произнес Джейми по–гэльски, опустившись на колени у постели больного.

Лицо Дункана, человека немолодого, было измождено усталостью и недугом, а глаза горели от лихорадки.

Поначалу Джейми решил, будто Дункан вовсе не воспринимает действительность и не узнает его, но исхудалая рука больного сжала его пальцы с удивительной силой, а хриплый голос выдохнул на гэльском:

— Мой родич.

Хозяин гостиницы тоже наблюдал за разговором, но со своего места рядом с дверью, всматриваясь поверх плеча майора Грея. Джейми наклонил голову и шепнул Дункану на ухо:

— Все, что ты скажешь, будет пересказано англичанину. Говори осторожно.

Глаза трактирщика сузились, но Джейми был уверен, что расслышать с такого расстояния он ничего не мог. Потом майор обернулся и велел хозяину таверны выйти, избавив Джейми от лишних ушей.

Трудно сказать, что было тому причиной: предостережение или лихорадка, но только речь Дункана блуждала вместе с его мыслями. Образы прошлого накладывались на картины настоящего. Время от времени он называл Фрэзера Дугал, именем брата Колума, другого дяди Джейми. Иногда он переходил на стихи, порой просто бредил. Но как раз в бреду, в произносимых бессвязно и неосознанно словах, кажется, содержалась крупица смысла. И даже более чем крупица.

— Оно проклято. Это золото проклято. Хочешь, я остерегу тебя, малый? Его дала белая колдунья, дала для сына короля. Но дело было проиграно, и сын короля бежал, а она не допустит, чтобы золото досталось трусу.

— А кто эта «она»? — спросил Джейми, и его сердце вдруг бешено заколотилось. — Кто эта белая колдунья?

• Предыдущая
• 37/153
• Следующая