Где прячется невеста? - Хейез Морган - Страница 13

Его слова не слишком убедили Тедди, но этот полный неподдельной нежности жест… Так хотелось ему верить!

Мэк наклонился к приоткрывшимся в невысказанном вопросе губам, коснулся их — сперва робко, затем более уверенно; и еще раз, и снова…

Обняв Мэка за шею, Тедди жадно пила его поцелуй, желая лишь одного — чтобы никогда не иссякал живительный источник.

— Тедди, по-моему, тебе нужно поспать. — Слова давались ему с видимым трудом. — Ты совсем выдохлась. — Он усадил ее на диван и повернулся, чтобы выйти.

Этого Тедди не могла допустить, она чувствовала: их обоих сжигает один огонь, имя которому — страсть. И еще она совершенно точно знала, что его уход сделает ее самой несчастной надолго, может быть, на всю жизнь, и что она скорее умрет прямо сейчас, чем позволит ему стать самой горькой своей потерей.

Тедди ухватилась за его руку как за единственную спасительную соломинку.

— Пожалуйста, Мэк… Не уходи.

— Тедди, я…

— Нет, не говори ничего, — горячо зашептала она. — Ну и пусть ты проездом… Ну и пусть у нас с тобой только эта ночь… — Она боялась взглянуть на него, боялась, что увидит в его глазах отказ, а он в ее — непролившиеся слезы. — Даже если так, я… я хочу быть с тобой, Мэк. — Она не переставала поглаживать его руку, словно рассчитывала бесхитростной лаской убедить вернее слов, и повторила, как заклинание: — Я хочу быть с тобой.

Он молчал мучительно долго, и она, замерев, ждала приговора…

— Тедди, — голос был почти так же нежен, как ладонь, прижавшаяся к ее щеке, — ты уверена в этом? — Он присел с нею рядом.

— Я еще ни в чем не была так уверена. — Тедди подалась к нему. — Люби меня, Мэк.

Он больше не мог бороться с собой. Движимый неодолимой силой, он приник к ее рту, и манящая сладость приняла его настойчивый язык. Дрожащими от нетерпения пальцами Мэк принялся расстегивать пуговки на ее рубашке, сводя Тедди с ума своей невольной медлительностью. Наконец ему удалось справиться с застежкой, и его взору открылась прелестная женская грудь — белые холмики, увенчанные бледно-розовыми жемчужинками. Он склонился над ними, поочередно целуя то один сосок, то другой, подолгу играя с каждым из них пальцами. И всякий раз, когда он припадал к ее груди — ненасытный, как изголодавшийся младенец, — Тедди ощущала в себе нарастающую горячую волну, готовую в любой момент рассыпаться на миллионы брызг.

Тем временем, бесконечно продлевая «пытку» поцелуями, Мэк раскрыл молнию на ее джинсах, умело стянул их со стройных ног, и Тедди, освобожденная почти от всей одежды (если можно считать одеждой оставшиеся на ней крохотные шелковые трусики), оказалась распростертой перед ним в своей беззащитной готовности.

Поцелуи опускались все ниже, губы Мэка были везде — их щекочущая цепочка пролегла по плечам, по теплой ложбинке между напрягшихся в томительном ожидании грудей, по плоской чаше живота…

И когда вездесущие пальцы Мэка скользнули под тонкую резинку трусиков, Тедди призывно приподняла бедра навстречу его руке.

Она хотела его. Хотела почувствовать в себе всю его мощь…

— Мэк!.. — полукрик-полустон родился в самой глубине ее рвавшегося к нему сердца, и он достиг цели: Мэк решился вместе с ней шагнуть в пропасть, на краю которой они были так долго. Не отрываясь от сладких губ, он проник рукой во влажную сокровенность, и Тедди на мгновение испугалась пронзившего ее, как током, наслаждения; но уже в следующую секунду ей стало мало смелых движений пальцев — еще… да, вот так… да… Да-а-а!..

Тедди смяла в горсти шуршащую простыню. Накопившая силу волна внутри ее вырвалась наружу — подхватила, подняла, понесла все выше и выше к сверкающему солнцу сбывшегося желания и рассыпалась на бесчисленные радужные брызги.

Мэк снова поцеловал ее. На этот раз поцелуй был смакующе неспешным; он успокаивал и… опять обещал. Желание Мэка росло, он прижался к Тедди бедрами, пробуждая в ней ответную тягу. Стремясь вознаградить подарившего ей неземное блаженство, Тедди выгнулась дугой, вызвав у Мэка гортанный стон, и сомкнула тонкие пальцы вокруг его вздыбленной плоти, направляя своего победителя туда, где ее желание плавилось растопленным воском.

— Не пожалеешь? — спросил Мэк, удерживаясь над ней на вытянутых руках.

— Никогда! — Она смотрела в черные глаза и жалела лишь о том, что не так много им осталось от их единственной ночи.

Мэк плавно и нежно вошел в нее, и она блаженно улыбнулась, принимая его. Он двигался в ней, прислушиваясь к малейшему отклику ее тела, повинуясь не только своей, но и ее страсти, и Тедди казалось, что они не впервые занимаются любовью — так удивительно созвучны были их тела.

— Мэк, — прошептала она, умоляя его не оставлять ее одну на той вершине, до которой уже так близко, и, вняв этим мольбам, Мэк замедлил свое движение, подождал ее, и через минуту они — вдвоем! — закружились в огненном вихре.

…Мгновение (или вечность?) спустя на смену исступленности пришло умиротворение…

Если Мэку Карлино доводилось просыпаться в чужой постели (а такое, сказать по правде, случалось с ним нередко), ему требовалось какое-то время, чтобы сообразить — где он, почему здесь находится и кто это с ним рядом.

В то утро Мэк, открыв глаза и со вкусом потянувшись, впервые абсолютно точно знал ответы на все эти вопросы.

Тедди тихо и ровно дышала у его плеча, разметав по подушке солнечно-золотые волосы.

Мэк помнил каждое мгновение минувшей ночи, полной сладкого безумства, превзошедшей самые смелые ожидания и ставшей воплощением самых несбыточных фантазий, и каждое из этих мгновений ему хотелось пережить опять и опять — вот Тедди касается его своими чудными пальцами… улыбается ему… он слышит, как она зовет его, умоляя взять ее немедленно…

С трудом заставляя себя очнуться от кружащих голову грез-воспоминаний, Мэк посмотрел на Тедди: она улыбалась во сне; ее белая рука — тонкая и легкая, как изысканный фарфор, — покоилась на его смуглой груди. «Мы с ней как ночь и день», — подумал Мэк.

Да разве не так оно было на самом деле? Как ни горько в этом признаваться, в жизни настоящей Тедди Логан ему едва ли найдется место; и вряд ли она сумеет принять его привычные будни. Но самое главное и самое ужасное — та ложь, что изначально встала между ними: Алан Сомертон.

Впрочем, с другой стороны, кого, как не Алана, и благодарить за их встречу?..

В конце концов, слава Богу, что у них с Тедди была эта ночь! Он сумел подарить ей и сам познал радость полного обладания и безраздельной принадлежности. Единственное, что не давало ему покоя, так это невозможность сказать правду о своих чувствах той, которая была их причиной. И еще он боялся дня, когда Тедди узнает, кто он в действительности, — этот день виделся ему черным…

Стараясь не потревожить Тедди, Мэк поднялся, натянул джинсы и свитер и вышел из спальни, бесшумно притворив за собой дверь. От Тедди уходить не хотелось, но он должен был кое-что проверить.

…На кухне было прохладно: воздух, проникший с улицы сквозь пулевое отверстие в оконном стекле, за ночь успел основательно выстудить помещение.

Достав из ящика кухонного стола разделочный нож, Мэк подошел к стене напротив окна, отыскал, куда вошла пуля, и, орудуя ножом, достал застрявший в штукатурке сплющенный кусочек металла с чудом уцелевшей резьбой — при необходимости это могло бы послужить отличной уликой.

Он снова повернулся к окну. Несомненно, пуля предназначалась одному из них, но кого именно — его или Тедди — она хотела достать? За ним охотиться некому, остается… она?!

Мэк мысленно восстановил основные детали вчерашнего вечера: они оба были на кухне — разговаривали; он пригласил Тедди на ланч, и она согласилась, потом сделала шаг в его сторону, и тут раздался выстрел. Вот оно! Останься Тедди на месте, она неминуемо была бы ранена или… убита.

Но кем? Никому, кроме него, не известно, где она, если только… Если только Алан Сомертон не нанял кого-то следить за ним.