Хроники Дебила. Свиток 2. Непобедимый - Чекрыгин Егор - Страница 27

Следующие дни старательно делали вид, что ни в какой такой битве вообще участия не принимали. А бабы? А бабы – это так, не в счет. Случайно подвернулись.

Ну вот и наконец-то оно, солнышко. Как обычно тут и бывает, последние зимние недели беспробудно идут мелкие пакостные дожди, небо вечно затянуто беспросветными тучами, промозглые ветры задувают ледяную влагу в каждую прореху твоей одежды. И вдруг, в один прекрасный момент, словно бы Господь, устав измываться над своими не понимающими тонких намеков созданиями, устав ждать от нас исправления и хороших поступков, горестно вздохнув последним зимним ураганом, включает волшебный переключатель. Весна!

Днями напролет отмываемое зимними дождями до режущей глаз синевы, чистое небо. Теплое, прогревающее все сущее солнышко, и они, наши соратники в борьбе с зимой, кузнечики-сверчки! Бесстрашно стрекоча своими стрекоталками, они, едва почуяв тепло, гонят опостылевшую зиму в первых рядах армии освободителей. И уж коли маленькие бойцы, протрещав свой боевой клич, ринулись в битву, большим людям грех отставать. А значит, у меня новый геморрой!

Кто я теперь? Шаман двух племен? И с кем мне прикажете праздновать? Чей тотем лепить и оберегать в течение следующего года? Объединить оба племени в одно? А Лга’нхи согласится считать каких-то там приблудных степняков, пополам с вообще малопонятными прибрежными, своими новыми соплеменниками? А те согласятся сменить свои родовые тотемы (правда, для «этого» племени я их еще не придумал) на нашего славного хорька? А подчиняться Лга’нхи, в общем-то, еще довольно молодому и неопытному вождю, не как ставленнику нанявшего их Царя Царей, а как отцу родному, сиречь – Собственному Вождю, они будут? Потому как этот-то хмырь власти Гит’евека над собой точно не потерпит.

Короче, заботы, заботы и еще раз заботы. А тут еще и сдуру на очередную работенку подрядился, которая почему-то показалась мне пустяковым делом.

Она, в принципе, пустяковым делом и была. Подумаешь, глаз на камне высечь. Я помню, в училище у нас здоровенный глаз был. Гипсовый, для зарисовок. А также нос и губы. А нам их вечно давали перерисовывать и перелепливать во всех подробностях. Одно из любимых занятий препода было. Так что эту деталь человеческого лица я мог едва ли не вслепую слепить. Правда, тут камень, а не глина. Ну да камень – не гранит какой-нибудь, а что-то вроде песчаника. Я пробовал, он даже каменным рубилом царапается. Вот только бить надо по этому рубилу со всей дури. А мне, после всех моих похождений, чегой-то снова поплохело. То ли продуло меня, то ли разбередил болячку. Хотя нет, рана заживала вполне успешно. Но на резкие и сильные движения пока все еще отзывалась сильной болью. А на много движений…

Так что я сидел на высоком мысу возле поселка, делал вид, что работаю, и жалел себя.

– О, привет, Осакат! Тишка. Пожрать принесли? Это дело хорошее! Это небось ты, сестренка, придумала? Какая ты молодец!

С названной сестренкой я последнее время старался быть особенно ласковым и любезным. Хотя вроде мы с Лга’нхи и объяснили ей причину моей мнимой кровожадности, но она все еще продолжала смотреть на меня с изрядной долей подозрительности.

А тут еще моя женитьба! Будто старушка Улоскат ее закадычной подругой была. Но то ли из женской солидарности, то ли из чисто женского вредства Осакат приняла мою «очередную» женитьбу в штыки. Хотя многоженство тут было делом вполне естественным. Вон у того же Мордуя, как я узнал, жен аж шесть штук было. А для меня ей, видите ли, и парочки жалко. Но там вроде были какие-то правила, типа согласия первой жены на вторую, третью, девятнадцатую. А я правило не соблюл и потому многоженец и преступник.

Да я, честно говоря, и сам от этой женитьбы был не в большом восторге. Ну, в смысле, восторги были, конечно. Временами. Но на двадцать четыре часа таких восторгов мне здоровья не хватит, даже если я буду в куда лучшей форме, чем сейчас. Все-таки не юный пионер уже, тут иные в мои годы уже внуков нянчат.

Но для моих это вроде как было делом принципа. Как же, мол, шаман нас правильно женить будет, коли сам не женат? А женитьба дело серьезное, тут такие проблемы с духами и родословной надо решать, что мама не горюй!

Вон Лга’нхи преспокойно отделался взятием наложницы. И поскольку выбирал самым первым (все-таки Митк’окок ему поручил супостатов разгонять, а значит, он тут старший), выбрал самую рослую и могучую бабенку, самую малость не дотягивавшую до степных атлеток. (Не дай бог, он меня заставит ей рожу шрамами расписывать, это же крыша напрочь съедет.) Бокти выбрал под себя – этакий объемный колобок и отнюдь не девицу, а вполне себе зрелую бабенку. А я… ну я, как обычно, – хотел как лучше, а потом вдруг глаз застрял на чем-то удивительно знакомом. Классическая манекенщица перелома XX–XXI веков, – высокая тощая тростиночка с размером груди, стремящимся к нулю.

Как все нормальные мужики, которые, как известно, «на кости не бросаются», я с гневом и негодованием отвергал подобные уродливые стандарты женской красоты. Но, видно, глаза, выросшие и возмужавшие на подобных глянцевых образах, сыграли со мной злую шутку, слишком долго задержавшись на худышке. А там и удивительно миловидная мордашка, своими высокими скулами и чуть раскосыми глазищами напоминающая юную Одри Хепберн, не дала отвлечься. Только, в отличие от Одри, эта была натуральной блондинкой, а в громадных синих глазищах отражалось небо, деревья, окружающие дома и ни проблеска мысли.

Нет, не то чтобы она была дебилкой наподобие меня, в смысле, не как я, а по-настоящему умалишенной. Просто это был такой классический женский образ блондинки из анекдотов, способной прожить жизнь на инстинктах, не прибегая к услугам мозга. Правда, понял я это уже значительно позже. А тогда почему-то выбрал ее. Может, потому, что не считал всю эту женитьбу чем-то серьезным? Или потому, что Там о подобном типаже мог только мечтать? Или потому, что она смотрела на меня глазами милого беззащитного котенка?

«Дебил!» – словно услышал я общий облегченно-удивленный выдох у себя за спиной. Еще бы, выбирая третьим, мог выбрать любую, а выбрал самую уродину.

Звали мою новую благоверную Тинкш’итат, но я ее быстро переделал в Тишку, потому как выговаривать такое имечко, да еще и в моменты интимной близости, – это себя сильно ненавидеть надо. Да и простая незамысловатая собачья кличка Тишка подходила ей куда больше вычурного имечка Тинкш’итат. Вне постели она ассоциировалась у меня исключительно с милым и забавным домашним зверьком, отлично создающим уют и вносящим разнообразие в повседневные будни. С этакой зверушкой приятно проводить время, дразня бантиком на нитке или усадив на коленки и поглаживая мягкую шкурку. В такие моменты с ней можно даже поговорить, обсудив произошедшее за день и планы на будущее, главное, чтобы она не заговорила в ответ, а то и крыша с перепугу может съехать.

О, кстати! О зверушках! Мы ведь в поселке и собак взяли. Часть из них ушла добровольно вместе с бывшими хозяйками. А еще двух щенков я нагло узурпировал для себя, подобрав в каком-то сарае.

Кто-то, может, скажет, «подумаешь, фигня какая – собаки», а я ведь… я всегда мечтал иметь собаку. Но получилось вот только сейчас. Одно плохо – ни слуг, ни родителей тут нету, так что присматривать за ними приходится самому, ну разве что заботу о кормежке можно на Тишку свалить.

Но дрессировать их я буду исключительно сам. Хочу выучить своих псов на этаких сторожей-телохранителей, плюс розыскных и охотничьих собак. Поскольку (самому-то себе не соврешь), до сих пор жив и сыт исключительно стараниями Лга’нхи. Это для него выследить и убить зверя, как в магазин сходить. А мои же охотничьи успехи, увы, не столь великолепны. Не приспособлен я для чтения следов, скрадывания и прочих засад. Олени меня и чуют за километр, и удирают за секунду. А вот если у меня будут собаки…

Кстати, о дрессировке. Тишка и сама неплохо поддавалась дрессировке, и на предмет готовки, пошива, стирки и прочих бабьих дел была уже отлично натаскана мамкой и старшими сестрами. И, кажется, неплохо соображала, какая ей подвалила удача, что сам Великий Шаман обратил на нее, уродку худосочную, внимание. Так что всячески пыталась мне услужить и потрафить, что, ясное дело, тешило мое мужское самолюбие. И, может, по этой же причине, а может, по причине природной незлобивости Тишка молча и покорно сносила все наезды и шпыняния Осакат. (Что к счастью – ко всем моим проблемам, мне только еще бабьих разборок и не хватало.)