Любовь по заданию редакции - Майская Саша - Страница 18

• Предыдущая
• 18/29
• Следующая

— Мы так толком и не поздоровались…

Первой — и последней связной мыслью Женьки было: как хорошо, что она успела принять таблеточку. Влечение влечением, но любой мужик рано или поздно озвереет, если партнерша все время чихает и сморкается…

Он приблизился к ней и властно привлек к себе. Женька пискнула и соскользнула с табурета, торопливо обхватывая дрожащими руками крепкую шею Андрея.

Поцелуй был долгим и грешным, нежным и властным, парализующим волю и недвусмысленно указывающим на продолжение…

Евгения Васильевна Семицветова опомнилась только тогда, когда из одежды на ней остались только джинсы и шерстяные носки. Она слабо охнула и уперлась стиснутыми кулачками в бронзовую грудь сельского ветеринара.

— Андрей… пожалуйста… нет!!!

Он выпустил ее не сразу. Потом с силой провел рукой по темным волосам. Его грудь тяжело вздымалась, а потом он, к ужасу Женьки, скривился и положил ладонь на сердце…

— Что, плохо? Тебе плохо, Андрей?

— Нет. Мне хорошо. Но было бы значительно лучше, если бы мы не останавливались. Жень… что не так?

— Все так, только…

Почему-то очень хотелось плакать. Женька судорожно втянула воздух и прижала стиснутые кулаки к груди.

— Андрей, я не хочу… подожди, не перебивай, я сейчас глупости буду говорить! Я не хочу, чтобы ты считал меня… развратной женщиной!

На загорелом лице Андрея появилась несколько глумливая ухмылка.

— Насчет этого можешь не волноваться. Я не считаю тебя развратной женщиной. Я ЗНАЮ, что ты развратная женщина, и мне это очень даже нравится.

Женька постаралась не обращать внимания на всякие ехидные реплики.

— Я имею в виду, чтобы ты не думал, будто я… приехала сюда для того… чтобы с тобой… ну…

— Со мной — что?

— Короче, я за тобой не бегаю. Не домогаюсь тебя, вот что. Я приехала, чтобы написать статью. И я ее напишу. Это хороший шанс, возможность ускорить свой карьерный рост и…

— И заняться любовью с человеком, который тебе нравится. Почему ты так боишься в этом признаться? Ведь это правда.

— Правда в том, что я провела с тобой потрясающую, незабываемую, офигительную ночь, но тогда мы были с тобой незнакомы.

— Женька, ты глупости говоришь.

— Нет! И ты знаешь это не хуже меня. Мы и провели эту ночь так, потому что были уверены, что больше никогда не встретимся. Теперь все изменилось.

— Да что изменилось-то? То, что теперь я знаю, что ты не Света и не работаешь в парикмахерской? Кстати, между прочим, я тебе не врал. И имя назвал, и сказал, что доктор…

— Знаю, знаю, перестань мне об этом напоминать! Ну дура я, что ж поделать.

— Жень… Я хочу тебя, ты хочешь меня. Это ясно как божий день. Разумеется, я не могу тебя ни к чему принуждать. Ты сама должна сказать «да»…

— Но я говорю — нет! Я здесь только для работы, договорились?

Ветеринар Долгачев улыбнулся широкой и на редкость противной улыбкой.

— Хорошо. Но моя смерть от спермотоксикоза будет на твоей совести.

— Врешь ты! Нет такой болезни! У меня дома справочник есть.

Андрей молча поднял с пола Женькину футболку и бросил ей.

— Пошли, покажу тебе комнату. Спать ложись. Завтра рано вставать.

— Почему? Завтра ж воскресенье?

— В деревне выходных нет. Я выезжаю в пять тридцать, потому что у Степановых в стаде надо провести вакцинацию от ящура. Надеюсь, ты едешь со мной? Тебе же нужен материал для статьи. Твой Вадим Адольфыч сказал…

— Он Альбертыч.

— Да фиолетово, пусть Альбертыч. Он сказал, что ты должна сопровождать меня повсюду, кроме сортира.

— Фу!

— Каюсь, взбешен и неудовлетворен. У нас, мужиков, с этим проблемы. Вам проще. Достаточно простого силиконового изделия…

— Фу еще раз. Это мелко, Долгачев!

— В пять тридцать выходим из дома.

Идя вслед за Андреем, Женька пыталась вычислить, во сколько ей надо встать, чтобы к половине шестого умыться, накраситься и одеться. Выходило — уже через полчасика.

На пороге комнаты Андрей сухо пожелал ей спокойной ночи и ушел вниз. Предательница Матильда, не говоря уж о Лесике, не пожелала идти с Женькой, мирно заснув на домотканом коврике возле печки.

Заперев дверь, Женька Семицветова с большим чувством высказала вслух все, что чувствовала. В ответ из-за двери послышался гнусный смешок. Женька пнула дверь и отправилась в постель.

Она погасила свет — и немедленно включила его снова. Потом снова погасила и недоверчиво повертела головой в полной темноте. У нее было такое ощущение, что она разом ослепла и оглохла. Вокруг было черно и тихо, совсем. Абсолютно! Ни малейшего проблеска света, ни единого звука. Довольно неприятное ощущение, надо сказать. Женька натянула одеяло до самого носа и закрыла глаза, хотя в такой темноте это было несущественно.

Чрез пять минут она села, обливаясь холодным потом. Тишина давила на мозг свинцовой плитой. Раньше ей и в голову не приходило, сколько звуков раздается в нормальной московской ночи и как много электроэнергии тратится ночью в большом городе. Здесь все было иначе. Ни жужжания холодильника, ни стука лифта, ни гула машин. Ни отблеска рекламы на стене. Даже окна не было видно.

Женька вновь честно попыталась уснуть — и тут услышала шорох. Тихий такой, вкрадчивый шорох где-то над головой. Или рядом с подушкой. Или под кроватью. А потом топоток маленьких ножек…

За окном сильно и резко прокричала ночная птица, и Женя Семицветова с воплем скатилась с кровати, в полной темноте нашарила дверь и почти слетела с лестницы. В горнице было ГОРАЗДО светлее, потому что светились раскаленные угли в печи, и потому она безошибочно нашла диван, на котором в изумлении приподнялся навстречу ей абсолютно голый и невыразимо сексуальный герой следующего выпуска журнала «Самый-Самый», Андрей Сергеевич Долгачев.

Женька прыгнула с разбега и с облегчением прижалась к широкой груди сельского подвижника ветеринарии.

Как писали в старину, опустим же завесу стыдливости над происходившим в эту ночь безобразием…

Они пролежали несколько томительно долгих секунд, а потом не сговариваясь, бесшумно и яростно набросились друг на друга.

Они целовались взахлеб, неистово, словно желая удостовериться, что с ними ничего не произошло и все осталось по-прежнему. Руки сплетались с руками, горячие тела льнули друг к другу, и Женька закусила губу до крови, чтобы не дать вырваться стону, а Андрей уткнулся лицом ей в плечо. Их страсть была почти неконтролируемой, так как в крови бурлил адреналин, а потом на смену возбуждению пришло блаженство покоя, и они заснули в объятиях друг друга, едва успев прикрыться простыней.

Сначала я была снизу, а Андрей сверху, потом мы поменялись, потом упали с дивана и долго возились на полу, а потом темнота вокруг меня расцветилась такими фейерверками, что я едва не умерла от переполнявшего меня восторга.

Тысячу раз я улетала в ночное небо — и тысячу раз срывалась с немыслимой высоты, ничуть не боясь этого падения, потому что меня держали самые нежные и самые надежные в мире руки. Наши сердца бились одинаково, кожа моя горела — не то от аллергии, не то поцелуев — и я, кажется, плакала от счастья, потому что он делал все настолько правильно, настолько хорошо, что сил не было жить дальше… без него.

Я заснула, как провалилась. И уже через мгновение проснулась, потому что меня кто-то тряс за плечо и приговаривал:

— Вставай, развратница, через десять минут выезжаем.

Знаете ли вы, что утром в Карауле так же темно, как и ночью? Знайте теперь.

С моей точки зрения за окном никаких перемен не произошло, но Андрей уже натягивал свитер и одновременно следил за кофе, приговаривая:

— Кто рано встает, тому бог подает. Подъем, журналюга. И не забудь взять с собой блокнот и ручку. У тебя сегодня будет редкий шанс поработать, потому как я подозреваю, что дома тебе этого сделать не удастся.

• Предыдущая
• 18/29
• Следующая