Лапник на правую сторону - Костикова Екатерина Юрьевна - Страница 46
- Предыдущая
- 46/58
- Следующая
Диагностировать кожное заболевание, так внезапно и так страшно поразившее паталогоанатома, не смог ни один врач Заложновской горбольницы. До вечера Прошин продолжал надуваться, из фиолетово-багрового стал почти черным. У него сильно кружилась голова, и стоило закрыть глаза, как неясные, пугающие образы всплывали в воспаленном сознании Валентина Васильевича, заставляя его хрипеть и задыхаться. Спасать Прошина прибыл лично главный хирург, он же, по совместительству, заведующий больницей, человек не испорченный прогрессом и в качестве лучшего лекарства от всех болезней признающий смесь магнезии и активированного угля. Он дал Прошину этого самого угля, для верности обмазал его с ног до головы ихтиоловой мазью, после чего Валентин Васильевич немедленно раздуваться перестал. На следующий день Прошин был вполне здоров, если не считать, что с него лоскутами свисала облезшая кожа, а карминно-красная сыпь все еще украшала патологоанатома с ног до головы.
На работу он не торопился. Главврач выписал бюллетень на три дня. Все эти три дня следовало пить магнезию и мазаться ихтиолкой, чтобы окончательно победить недуг.
Прошин попросил соседку Клавдию Ивановну купить в гастрономе кефиру и булку, улегся в постель и, развернув вчерашнюю газету, предался разнузданной лени, которая была тем приятнее, что ленился Прошин на вполне законных основаниях. Однако счастье оказалось весьма скоротечным. В больнице произошло ЧП – пропал труп зарезанного Николая Калитина, которого Прошин вскрывал накануне. На другой день спозаранку несчастного Калитина нашли в лесу работницы кирпичного завода.
Собственно, никто никогда не признал бы в безымянной жертве маньяка порезанного злопыхателем Яшкой Николая Калитина. Дело в том, что оперировал его практикант, присланный из Калуги, Андрей Стасов. Утомленный жизнью главврач, на старости лет окончательно уверовавший в чудесные свойства ихтиоловой мази, дал практиканту полную свободу действий. В итоге Стасов целый месяц принимал роды, вскрывал нарывы, накладывал швы и однажды даже весьма удачно удалил аппендицит слесарю-ремонтнику заложновского автопарка Ивану Кузьмичу Чуеву Когда порезавший Калитина Яшка, вмиг протрезвевший от содеянного, притащил истекающего кровью друга в приемный покой, зашивать пострадавшего доверили опять же Стасову. Он вроде бы сделал все как надо. Но то ли рана была смертельной, то ли упитый вдребезги Яшка слишком долго волок Николая до больницы, то ли учили Стасова не вполне правильно, однако пациент скончался почти сразу после операции. А Стасов наутро уехал в Калугу – его практика закончилась.
Главврач Калитина в глаза не видел. Но была еще медсестра Полина Степановна, ассистировавшая при операции. Она-то и признала недавнего пациента в неизвестном полуживом мужике, которого привезли в больницу из лесу на милицейском уазике.
Полина заглянула в больничный холодильник, обнаружила, что трупа Николая Калитина на месте нет, но панику поднимать не стала. Сообразив, что ситуация, мягко говоря, неоднозначная, она не стала бегать по больнице с криками «Покойник, покойник, у нас живой покойник!» Дождавшись, когда главврач явится на работу, зашла к нему в кабинет, закрыла за собой дверь, после чего все рассказала.
Каким образом этот разговор, происходивший за закрытой и для пущей надежности запертой на щеколду дверью, стал достоянием гласности, так никому узнать и не удалось. Но факт остается фактом: к часу дня о живом трупе знала половина города Заложное, а к четырем часам – корреспондент «Известий», остановившийся в санатории неподалеку и освещавший семинар работников здравоохранения. Этот самый корреспондент, не добившись никаких объяснений от главврача заложновской больницы, и попросил Покровского прокомментировать чудесное воскрешение. Покровский – желчный бородач в золотых очках, один из самых блестящих ученых в стране, воскрешением чрезвычайно заинтересовался и лично отправился в Заложное взглянуть на живой труп. Узнав о приезде светила советской медицинской науки, заведующий немедленно отправил Полину Степановну домой, сам же Покровскому сообщил, что история про труп высосана из пальца. Просто, мол, старая подслеповатая санитарка обозналась, вот и пошел слух. Труп Калитина отдан родственникам. А что за мужика нашли в лесу, ему неведомо.
Покровский тем не менее настоял, чтобы мужика ему показали. Осматривал он его ровно два часа, качал головой, цокал языком, записывал что-то в блокноте. Просил голубчика ответить на вопросы (на что голубчик только мычал и пучил бельма), щупал зашитый грубым швом живот… В итоге профессор раскланялся, сообщил, что случай интереснейший, в своем роде уникальный, и обещал приехать снова завтра прямо с утра.
Вечером заведующий вызвал Прошина. Прибежала Клавдия Ивановна, муж которой был начальником здешней пожарной дружины, и потому у него в доме имелся телефон – по должности полагалось. Запыхавшаяся Клавдия сообщила, что Прошина немедленно и срочно требуют на работу.
Выпив вечернюю порцию магнезии, Прошин потащился в больницу, недоумевая, что за срочный вызов может быть у паталогоанатома – это же не акушер, в конце концов.
Главврач сидел у себя в кабинете очень унылый. На столе стояла полупустая бутыль медицинского спирта. Он молча взял Прошина за плечо и повел в палату, где мычал и метался на койке странный, то ли мертвый, то ли живой пациент.
Прошин сразу узнал Николая Калитина. Это бесспорно, стопроцентно и безусловно был он – зарезанный пьяница, мать которого позавчера уговаривала Прошина помочь и рассказывала небылицы про хвостовского старика. Валентин Васильевич точно знал, что позавчера вечером этот самый Калитин был мертв, потому как сам делал вскрытие. Однако теперь мертвый Калитин шевелил губами, дышал с присвистом и выказывал прочие признаки чудом возвратившейся жизни.
При виде столь волшебно ожившего Николая Прошина заколотило. Первым делом он подумал: «Из больницы вышибут. Вот как пить дать вышибут». Основная вина, конечно, ложится на Стасова, который констатировал смерть. Но он мальчишка, практикант, что с него взять…
А вот Прошин, опытный врач, не подверг диагноз ни малейшему сомнению, и зарезал, выходит, живого человека. Валентин Васильевич так перепугался, что даже не задумался, отчего человек этот после добросовестно произведенного вскрытия жив, и как он может счастливо существовать отдельно от собственных своих внутренностей, которые Прошин вчера заботливо упаковал в целлофан и спрятал в больничный холодильник.
Когда главврач попросил Прошина посмотреть на пациента повнимательнее и сказать определенно, Калитин это или нет, у Валентина Васильевича чуть не сделался нервный припадок. Может, и сделался бы. Но тут в палату вошла давешняя старушонка в синем платке – мать Николая.
Не обратив ни малейшего внимания на главврача, она прямиком направилась к Прошину и согнулась перед ним пополам. На вопрос главврача, что все это значит, старуха сверкнула черными глазами, прошамкала:
– За сыном пришла.
И, повернувшись к Прошину, снова поклонилась в пояс:
– Спасибо тебе, милый, зачтется.
Милый Прошин, впрочем, тянуть не стал, решив, что пусть уж ему зачтется немедленно. Отвел бабку в сторонку, объяснил: теперь ее черед делать что попросят. Переговоры закончились тем, что матери Николая Калитина, мычащего на койке, было выдано свидетельство о смерти сына.
Старуха расписалась в книге выдачи тел, нарядила ничего не понимающего Николая в новенький габардиновый костюм (для похорон покупала, ан вот и к радости пригодился, объяснила бабка) и увезла домой, в деревушку Космачево, расположенную километрах в сорока от Заложного.
Таким образом, удалось сбыть с рук вызвавший нездоровый ажиотаж среди народонаселения живой труп и даже провести его по документам как труп самый обыкновенный. А если кто спросит про найденного в лесу мужика, всегда можно сказать, что, находясь в невменяемом состоянии, пациент сбежал из больницы в неизвестном направлении.
В честь счастливого избавления заведующий допил спирт, вследствие чего следующий день провел дома, принимая попеременно магнезию и активированный уголь. Профессор Покровский, обещавший навестить Калитина, назавтра не приехал, и Прошин вздохнул с облегчением. Не приехал Покровский и послезавтра. Явился лишь через неделю. Но через неделю Прошин знал уже гораздо больше и мог принять меры.
- Предыдущая
- 46/58
- Следующая
