Хищник. Том 1. Воин без имени - Дженнингс Гэри - Страница 64
- Предыдущая
- 64/71
- Следующая
– Конечно, конечно. Тогда… дай мне посмотреть… ты встанешь на колени и локти, когда я…
– Ne, ni allis! – поспешно произнес я, довольно сердито, потому что именно в этой позе мной пользовался брат Петр. – Мы же не уличные собаки! Акх, со временем, без сомнения, когда мы ляжем вместе в следующий раз, мы попробуем и этот способ тоже. Но теперь я покажу тебе, как благочестивые мужчины и женщины занимаются этим, как только ты снова будешь готов.
– Это будет очень скоро, – сказал Гудинанд, блаженно улыбаясь. – Только при одной мысли об этом… смотри… я уже возбудился и… акх, Юхиза!
Он издал это восклицание, потому что я одной рукой обнял его и перевернул так, чтобы Гудинанд оказался сверху моего распростертого на спине тела, одновременно другой рукой направляя его податливое, но становившееся все тверже орудие.
– Liufs Guth! – воскликнул он, когда fascinum скользнул внутрь, быстро став от этого твердым.
Я, подобно ему, издал несколько страстных восклицаний, не помню, каких именно, если они, конечно, вообще были связными словами. Я ощутил подлинное наслаждение, когда Гудинанд оказался внутри меня. Не могу сказать, почувствовал ли я такое потрясающее наслаждение потому, что испытывал любовь к Гудинанду и желал его, или просто потому, что теперь я знал, что делал, и хотел этого.
А еще именно в этом положении: мужчина поверх женщины, – положении столь же новом для меня, как и для Гудинанда, – я получил два дополнительных стимула для наслаждения. Хотя Гудинанд старался не слишком давить на меня тяжестью своего тела, его грудь время от времени соблазнительно терлась о мои вставшие от желания соски. И еще я мог ощутить то, чего никогда не происходило, когда я был с братом Петром в позиции уличных собак, на которой тот всегда настаивал: как тяжелая мужская мошонка Гудинанда соблазняюще ударяла о нежную уздечку под моим отверстием. Приятней всего было то, что Гудинанд, лежа на мне сверху, при каждом ударе терся о повязку, под которой находился мой собственный, время от времени становившийся мужским орган. На этот раз он не стал мужским членом – остался слабым и безвольным; но он сделался нежным и чувствительным даже в большей степени. Когда эти дополнительные наслаждения добавились к тем, которые я уже испытывал, я почувствовал, что нахожусь на грани безумия, почти лишаюсь от блаженства чувств.
Однако я не потерял сознания. Я ощутил знакомое, но на этот раз неизмеримо более сильное напряжение внутри своего тела – не только в половых органах, но во всем теле, – а затем испытал восхитительно острое наслаждение, похожее на головокружение от опьянения. Внутренние ножны моей женской впадины самопроизвольно начали содрогаться, словно поглощая и втягивая в себя fascinum: так Дейдамиа обычно обхватывала мой мужской орган. Мои бедра широко раскинулись по обе стороны от Гудинанда и тоже стали содрогаться, что было внове для меня, они трепетали и подрагивали в непроизвольных конвульсиях. Все это продолжалось, и когда экстаз достиг наивысшей точки, последовал настоящий взрыв – бурное и такое блаженное освобождение, какого я никогда не испытывал раньше во время полового акта.
То же самое, похоже, происходило и с Гудинандом, однако я был слишком занят собой и даже не почувствовал, как внутрь меня извергся его фонтан. В любом случае его взрыв и освобождение, несомненно, напоминали мои собственные, потому что оба мы издали такие долгие и громкие крики, стоны и восклицания, что нас могли услышать даже рыбаки в своих tomi далеко на озере.
Кончив, Гудинанд упал на меня, словно и в самом деле лишился чувств, но я не ощутил его тяжести. Я чувствовал себя легким как перышко, пребывая вне тела, в состоянии эйфории; я не удивился, услышав, что мурлычу подобно довольному коту. Но затем внезапно что-то все-таки удивило меня. Без всякой помощи со стороны Гудинанда – его орган стал мягким внутри меня, так что я даже не был уверен в том, что он все еще там, – я снова испытал внутреннее напряжение, взрыв и приятное освобождение. Более мягкое, не такое грандиозное, как предыдущее, но это все-таки произошло, очевидно, само по себе и, несомненно, было желанным.
Я удивился этому. И изумился еще больше, когда несколько мгновений спустя это произошло снова. Каждый раз это было все слабее, но неизменно доставляло мне удовольствие. Наконец непонятные явления стали тише и прекратились совсем, но они дали мне новое знание о моей женской сущности. Я был вознагражден способностью к дополнительным наслаждениям после по-настоящему грандиозного сексуального освобождения; их можно, пожалуй, описать как последующие отзвуки – подобно продолжительным, повторяющимся, постепенно стихающим раскатам, которые можно услышать после сильного удара грома. Возможно, столь удивительная способность дополнительно испытывать еще и эти небольшие наслаждения была присуща только мне одному; я никогда не расспрашивал об этом других женщин. Хотя я знаю, что этого никогда не происходило со мной, когда во время половых сношений я выступал в роли мужчины.
И еще кое-что я узнал – не только о своей женской сути, а о женщинах вообще.
Допустим, женщина по какой-то причине льстит любовнику, вводит его в заблуждение или обманывает. При этом она может разыграть, что испытывает все сопутствующие любви ощущения. Она может изобразить на лице фальшивое чувство восторга. Она может по своему желанию заставить соски соблазнительно встать – или же это может произойти самопроизвольно, если соски почувствовали холод или просто потому, что на них смотрит мужчина. Женщина может так сделать, что лепестки ее половых органов приглашающее раздвинутся и станут соблазнительно влажными, втайне манипулируя ими, или же это тоже может произойти самопроизвольно, в зависимости от дня цикла или от фазы луны. Женщина способна изобразить любую степень полового возбуждения, от девической стыдливости до блаженного крика во время наивысшей точки экстаза, – она может делать это осознанно, для того чтобы вести в заблуждение как опостылевшего старого мужа, так и самого опытного соблазнителя.
И только одну вещь она не сумеет изобразить, даже если бы и старалась. Это судорожное подергивание и дрожь мускулов на внутренней стороне бедер, их трепет, подрагивание и пульсацию – то, что, как я описывал, произошло со мной. Женщина не в силах контролировать именно это проявление; она не может ни подавить его, когда это происходит, ни симулировать, когда его нет. Это происходит лишь тогда, когда она сплетается и соединяется с партнером, который может на самом деле довести ее до предсмертной агонии этого финального, приносящего радость, взрывного сексуального освобождения.
Было далеко за полночь, когда мы с Гудинандом вконец истощили свои физические силы и способности воображения, иссушили свои разнообразные соки и я научил его всему, что только знал сам о половых сношениях. Мы одевались уже в темноте – задача довольно трудная, так как мы оба были слабыми и мышцы у нас дрожали, – при этом Гудинанд опять и опять горячо повторял мне, какой восхитительной девушкой я был, и какую невыносимую радость доставил ему, и как рабски благодарен он мне. Я пытался выразить в ответ такую же признательность, но с подобающей девушке скромностью, объяснив, что он дал мне столько же, сколько и получил. Я добавил, что от души надеюсь: мы сумели излечить его от падучей болезни.
Поскольку в город мы собирались отправиться разными дорогами, мы поцеловались на прощание, и я – наверное, и Гудинанд тоже, – пошатываясь, двинулся сторону Констанции; мои ноги, казалось, превратились в желе. Я направился прямо в термы, которые предназначались только для женщин, и был встречен без всяких возражений. В apodyterium, раздевшись, я снова оставил поддерживающую повязку вокруг бедер. Это не вызвало никаких замечаний, потому что большинство других женщин купались так же, оставаясь в том или ином предмете одежды. Кто-то скрывал свои наружные половые органы, кто-то груди, я счел, что это было проявлением скромности. Другие же оставляли закрытыми совершенно безобидные части тела – ногу, предплечье или бедро. Могу только предположить, что женщины скрывали таким образом небольшие дефекты или родинки, а возможно, и следы от укусов любовника. Среди тех, кто прислуживал в бане, были женщины-рабыни и евнухи, но было очевидно, что все они хорошо вымуштрованы и очень осторожны. После того как меня намазали маслом в unctuarium и позже соскребли его в sudatorium, никто из слуг, очищавших меня от нескольких слоев грязи, которую тело вряд ли может накопить на себе за день, не произнес по этому поводу ни слова.
- Предыдущая
- 64/71
- Следующая
