Практическая магия - Хоффман Элис - Страница 52

• Предыдущая
• 52/59
• Следующая

У Гэри Халлета сводит ноги, ему неудобно сидеть в «хонде», но он не торопится уходить. Дед говорил ему, бывало, что зря люди ссылаются на пословицу «можно привести коня к водопою, но нельзя заставить его пить». Суть в том, что если вода прохладна, если она чи­ста и вкусна, то и заставлять никого не потребуется. Гэ­ри чувствует себя в этот вечер гораздо более конем, чем поводырем. Он ненароком набрел на любовь, и от нее просто так не оторвешься. Гэри привык, что ему подчас не достается то, чего он хочет; он умел это пережить, хотя и задавался вопросом: не потому ли так получает­ся, что нужно сильнее хотеть? Сейчас вопросов нет. Он озирается на парковку. К завтрашнему ланчу он снова будет дома; собаки, завидев его, сойдут с ума от радо­сти, у парадной двери его будет дожидаться почта, мо­локо для его кофе сохранится свежим в холодильнике. Загвоздка в одном: он никуда не хочет трогаться отсю­да. Так и сидел бы, согнувшись в три погибели, в тесной «хонде», не обращая внимания на то, что в животе ур­чит от голода, весь во власти такого жгучего желания, что выпрямиться сейчас, пожалуй, было бы неприлич­но. У него щиплет в глазах; он знает, что, если уж под­ступили слезы, их не удержать. Даже пытаться нечего.

— Ой, не надо, — говорит Салли.

Она подвигается к нему, влекомая силой притяже­ния, повинуясь силам, с которыми ей не совладать.

— Это я просто так, - говорит Гэри низким и горест­ным голосом. Он крутит головой, проклиная себя. Только бы в этот раз не расплакаться... — Не обращай­те внимания.

Легко сказать — не обращайте! Это сильнее ее. Сал­ли пересаживается ближе, собираясь утереть ему сле­зы, но вместо этого обнимает его за шею, и он тотчас же крепко прижимает ее к себе.

— Салли, — говорит он.

Это звучит как музыка; коротенькое слово чудесно преображается в его устах, но ей нельзя принимать его всерьез. Она недаром провела столько времени на чер­ной лестнице у тетушек и знает: то, что говорят тебе муж­чины, по большей части ложь. Не слушай, одергивает она себя. Все это неправда и ничего не может значить, потому что он шепчет, будто искал ее всю жизнь. Она сидит уже чуть ли не у него на коленях, и руки его, ко­гда он к ней прикасается, так горячи, что обжигают ей кожу. Нечего слушать, что он ей говорит, а то она, ка­жется, уже и думать не способна — иначе давно сообра­зила бы, что пора остановиться.

Вот что значит, наверное, быть хмельной, мелькает в голове у Салли, когда он прижимает ее к себе еще сильнее. Его ладони касаются ее кожи, и она не проти­вится этому. Его руки пробираются к ней под майку, под пояс ее шортов, и она не сопротивляется. Пускай он длится, этот жар, что передается ей от него, — она, которая не мыслит себя без указателей и карт, согласна в эти минуты потеряться. Она чувствует, как поддается его поцелуям, она уже готова на что угодно! Так, веро­ятно, и сбиваются с панталыку, догадывается она. Все, что с нею сейчас происходит, до того не вяжется с обычным для нее поведением, что, поймав в запотев­шем боковом зеркальце свое отражение, она только ахает. С такой женщины станется влюбиться без памя­ти, такая и не подумает удерживать Гэри, когда, отведя в сторону ее темные волосы, он припадает губами к ям­ке у ее ключиц.

Какой ей смысл связываться с таким, как он? Заве­домо обрекать себя на чуждые ей переживания? Ей вспомнить противно тех бедных очумелых женщин, которые прибегали с черного хода к тетушкам; недопу­стимо стать такой же, обезумевшей от страданий, сра­женной тем, что у людей зовется любовью!

Разгоряченная, с горящими губами, Салли отстра­няется от Гэри, задыхаясь. До сих пор худо-бедно обхо­дилась без этого, обойдется и впредь. Сумеет остудить изнутри этот пыл... Дождик стихает, зато небо совер­шенно почернело. На востоке, где с моря приближает­ся буря, слышны раскаты грома.

— А вдруг я вам это позволяю, чтобы вы прекратили расследование? — говорит Салли. — К вам не приходи­ла такая мысль? Вдруг я готова от отчаяния переспать с кем угодно, включая вас?

У нее горечь во рту от жестокости собственных слов, но ей все равно. Ей нужно видеть у него это оскорбленное выражение.

Положить всему этому ко­нец, покуда она еще способна рассуждать. Покуда то, что она чувствует сейчас, не завладело ею без остатка, не загнало ее в тот же капкан, что и тех женщин, кото­рые стучались в дверь к тетушкам.

— Салли, — говорит Гэри. — Вы не такая.

— Да что вы? Вы же не знаете меня! Вам только ка­жется, что знаете.

— Что ж, это правда. Кажется, что знаю, — говорит он так, будто этим все сказано.

— Ну и ступайте отсюда. Выходите из машины.

Как ему жаль в эту минуту, что нельзя схватить ее и удержать насильно, пока сама не сдастся! Взять ее си­лой прямо здесь, на месте, и не отпускать до утра, на­плевать на все прочее и не слушать, если она скажет «нет». Но он не тот человек и никогда таким не будет. Слишком много раз наблюдал, как жизнь катится под откос, когда мужчина оставляет первое слово за тем, что носит в штанах. Это как пристраститься к наркоти­кам или к спиртному или гоняться за легкой наживой, не разбираясь в средствах. Гэри всегда понимал, как это бывает, когда люди ломаются и начинают делать, что им нравится, не считаясь ни с кем другим. Они просто отключают рассудок, а это — не для него, пусть даже ему таким образом не достанется то, чего он в этот раз действительно хочет.

— Салли, — говорит он опять, и у нее душа перево­рачивается от голоса, которым это сказано. Столько в нем обезоруживающей доброты, столько сострадания, невзирая на то, что произошло и все еще происходит.

— Сказано — выходите, — говорит Салли. — Это ошибка. Недоразумение.

— Нет.

Тем не менее он открывает дверцу и вылезает из ма­шины. Но тут же нагибается обратно, и Салли застав­ляет себя смотреть прямо перед собой, на ветровое сте­кло, не осмеливаясь встретиться с ним взглядом.

— Закройте дверь. — Голос у нее надтреснутый, лом­кий, того и гляди сорвется. — Я не шучу.

Он послушно захлопывает дверцу, но не уходит. Салли, даже не глядя, знает, что он стоит на том же месте. Что ж, так тому и быть. Она останется навсегда сама по себе, недосягаемая, как звезды, нетронутая и невредимая. Салли трогает с места, зная, что, если оглянуться, увидишь, что он по-прежнему стоит на парковке. Но она не оглядывается, потому что иначе увидит и другое — как она хочет быть с ним, пусть это и не сулит ей ничего хорошего.

Гэри и в самом деле стоит, провожая ее глазами; та­ким застает его первый удар молнии, что с треском раз­ламывает небо. Гэри все еще там, когда дикую яблоню на другом конце стоянки обдает белым огнем; он стоит так близко, что ощущает мощь заряда, и не расстанет­ся с этим ощущением всю обратную дорогу, летя на за­пад высоко над землей. Чудом избежав гибели, он по понятной причине не сможет удержать дрожь в паль­цах, поворачивая ключ в двери своего дома. По пред­ставлениям Гэри, нет хуже той беды, что состряпана твоими же руками, и они с Салли в этот вечер угости­лись за одним столом — с тем лишь различием, что он прекрасно сознает, чего лишил себя, а ей непонятно, почему она глотает слезы, пока едет с Развилки.

Когда Салли приезжает домой, растрепанная, заце­лованная до синяков, Джиллиан в ожидании ее еще не спит. Она сидит на кухне и пьет чай, прислушиваясь к грозе.

— Ну что, трахнулась? — спрашивает Джиллиан.

Вопрос достаточно дикий, но, с другой стороны, вполне нормальный, учитывая, что задает его Джилли­ан. Салли не может удержаться от смеха.

— Да нет.

— Жалко, — говорит Джиллиан. — А я-то думала! Мне показалось, ты созрела. Глаз блестел, во всяком случае.

— Неправильно показалось.

— Но ты хотя бы договорилась с ним? Он не назовет нас подозреваемыми? Пообещал, что спустит это дело на тормозах?

— Ему нужно подумать. — Салли подсаживается к столу с таким ощущением, словно ее с размаху оглуши­ли ударом. Сознание, что ей никогда больше не уви­деться с Гэри, серым саваном наваливается ей на пле­чи. Воспоминание о его поцелуях, его прикосновениях заново переворачивает ей душу. — Он человек с чув­ством долга.

• Предыдущая
• 52/59
• Следующая