Маньчжурский кандидат - Кондон Ричард Томас - Страница 29

— Да. Понятно. Но…

— Но что?

— У тебя была когда-нибудь постояннаясвязь? — настойчиво допытывался Реймонд.

— Конечно, — решительным тоном ответил Марко. — Что я, по-твоему, зомби какой-нибудь? В Лондоне, перед этим последним назначением, где мы с тобой встретились, я до умопомрачения влюбился в жену нашего полковника, а она в меня. И это продолжалось почти два года.

Однажды ночью Марко схватил двух своих мимолетных подружек за запястья и взмолился об отдыхе. Одна из них была мисс Эрнестина Доувер, работающая в прекрасном универмаге на Пятой авеню, а другая — миссис Диаментец, жена одного из лучших в стране оперных певцов. Вскоре все они уснули.

В соседней комнате, на огромной кровати, Реймонд наслаждался обществом бывшей артистки варьете, а ныне безработной, негритянки с Гавайских островов, ирландки по происхождению, которую Марко встретил сегодня днем в вестибюле церкви, куда зашел, потому что ветер мешал разжечь сигару.

И вдруг все разом подскочили и теперь сидели, словно аршин проглотив, — Реймонд и Джун, мисс Доувер и миссис Диаментец — потому что Марко завопил: «Остановите его! Остановите его!» Да таким диким, хриплым голосом и попытался выбраться из постели, беспомощно путаясь ногами в постельном белье. Миссис Диаментец пришла в себя первой — в конце концов, она была замужем — взяла Марко за плечи, толкнула обратно в постель и пришпилила к ней собственным телом, а мисс Доувер своими ногами удерживала его брыкающиеся ноги.

— Бен! Бен! — кричала миссис Диаментец.

— Все в порядке, дорогой. Ты не там, ты здесь, — визжала мисс Доувер.

В дверном проеме застыли обнаженные Реймонд и Джун.

— Чт-т-т-о с-с-случилось? — спросил Реймонд.

Бен катался, ощерив зубы и выкатив глаза, словно угодивший в ловушку дикий зверь, который готов отгрызть себе лапу, лишь бы вырваться на свободу. Джун метнулась к стоящему на столе стакану с виски и выплеснула его на Марко. Это заставило того угомониться. Девушки отпустили капитана. Он не произносил ни слова, просто смотрел на Реймонда с выражением страха на лице. Потом с видом крайнего изумления покинул комнату и поплелся в ванную. На ходу он медленно качал головой из стороны в сторону, словно борец в состоянии шока; левая щека подергивалась от нервного тика. Марко закрыл за собой дверь ванной, и они услышали, как щелкнул замок, а потом и выключатель. Мисс Доувер подошла к двери и прислушалась. В ванной громко зашумела вода.

— С тобой все в порядке, дорогой? — спросила мисс Доувер, но ответа не последовало.

Спустя некоторое время, хотя Марко так и не вышел из ванной и не произнес ни слова, они снова легли, причем миссис Диаментец присоединилась к Реймонду и Джун.

Девятый день отпуска Марко пришелся на воскресенье. Совершенно неожиданно они с Реймондом оказались одни. Все цыпочки разбежались по другим курятникам. Марко страдал от такого похмелья, которого не испытывал уже четырнадцать лет, накануне он смешал божоле и какой-то напиток под названием «Хлебное виски Вилкинсов». На завтрак они ели бифштексы. Реймонд открыл дверь на балкон и сидел, лениво следя взглядом за движением судов на реке и разноцветной лентой машин, безостановочно мчащейся по Вест-Сайдскому шоссе. Спустя какое-то время — Марко молчал, погрузившись в муки своего похмелья — Реймонд начал рассказывать ему о Джози. Два месяца назад она вышла замуж за агронома и жила теперь в Аргентине. Об этом сообщалось в разделе светской хроники газеты Реймонда. Он рассказывал о Джози таким тоном, словно заметка о ее браке не имела ровным счетом никакого значения и в любой момент она могла уйти к нему.

Марко должен был прибыть в Вашингтон в ближайший четверг. Он покинул Нью-Йорк, так и не повидавшись ни с кем из своих в здании на Комендантском острове. Его направили в Пентагон, где он получил новое направление и звание майора.

Из девяти патрульных, уцелевших во время рейда, в результате которого Реймонд получил Почетную медаль, только у двоих случались схожие между собой ужасные ночные кошмары. Они жили на расстоянии многих тысяч миль друг от друга и понятия не имели, что на свете есть еще один человек, страдающий от таких же ночных кошмаров — одна и та же обстановка, одни и те же лица, одинаковое ощущение шока. Детали ночных кошмаров и периодичность их повторения доставляли обоим этим людям тяжкие мучения.

Каждому снилось, будто он сидит в длинном ряду других патрульных на помосте, позади сержанта Шоу и старого китайца, а те стоят лицом к аудитории, состоящей из советских и китайских чиновников и офицеров. Им снилось, что сидят они мирно, спокойно и в хорошем настроении, а в это время Шоу сначала душит Эда Мэвоула, а потом стреляет в лоб Бобби Лембеку. В другом сне они видели, будто участвуют в каком-то учебном занятии, во время которого их наставник с помощью классной доски проводит слушателей через воображаемое сражение, пока они не запоминают все необходимые детали. Самым непостижимым в этом сне было то, что детали этого воображаемого сражения в точности совпадали с деталями того боя, результатом которого стало награждение Шоу Почетной медалью.

Один из этих двоих не придумал ничего лучше, как просто пытаться побыстрее забывать каждый очередной ночной кошмар. Другой же, напротив, старался вспомнить свой сон сразу по пробуждении: это объяснялось тем, что он был кадровым офицером разведки.

У Марко была прекрасная память, и его специально обучали тому, чтобы не утрачивать ни клочка своих воспоминаний. Первый ночной кошмар обрушился на него в постели с мисс Доувер и миссис Диаментец. Он просидел в ванне, полной холодной воды, до самого рассвета, и не окажись там этих забавных, шумных женщин. Марко так и не смог бы заставить себя встретиться тем утром с Реймондом. По возвращении в Вашингтон сны стали повторяться с пугающей регулярностью. После того, как один и тот же сон терзал его на протяжении девяти ночей подряд, в результате чего у него даже в служебное время начали дрожать руки, им все сильнее овладевала одна навязчивая идея, поделиться которой он ни с кем не мог. Мысль о советской форме не давала ему покоя. Каждую ночь майор смотрел, как друг убивает двух его людей на глазах у всех остальных, и сам становился частью разворачивающегося перед ним «цветного кино», настолько совершенно отрежессированного, что это буквально сводило Марко с ума. Он знал, что не может никому рассказать о своих снах, пока не почувствует, что начинает хотя бы отчасти понимать, в чем тут дело. А иначе с какой стати люди вообще станут слушать его?

Теперь Марко жил внутри этого кошмара не только во сне, но и наяву. Сразу по пробуждении он старался разобраться в том, что ему снилось, опасаясь, что снова заснет. Поэтому он начал записывать все детали той части кошмара, из которой только что вынырнул, зная, что стоит заснуть, и все вернется. Майор отказался от встреч с женщинами, потому что происходящее пугало его. Он боялся, что начнет разговаривать или кричать во сне, и тогда пойдет слух, что он просто не в себе. Марко чувствовал себя странно и непривычно, отказавшись от женщин, потому что «пищей» для него служили именно женщины, а также спиртное и волнующая музыка.

Записей становилось все больше, и спустя некоторое время майор переписал их в большой блокнот с отрывными листами. Сведенные вместе, они порождали новые вопросы. Где переводчик, Чанджин, взял сигару? Почему ему было позволено как равному сидеть в кресле рядом с советским генералом? Марко начал делать пометки, как часто такие детали возникали в его снах. Что это за классная доска? Мелки трех разных цветов, вспоминал он. Откуда китайцам заранее и в таких подробностях было известно о бое, в результате которого погибла целая рота китайской пехоты? Зачем патрульным вдалбливали столько всяких деталей, причем каждому свои?

Противоречие между насажденными Йен Ло в его сознание любовью, восхищением, уважением к Реймонду и его собственным детальным, точным описанием того, как Реймонд задушил Мэвоула и застрелил Лембека, породило в Марко страх и даже ужас перед мыслью о том, что все, казавшееся лишь плодом воображения, возможно, произошло на самом деле. Марко понимал, что нельзя, просто недопустимо думать, будто все это действительно имело место. Заметки удерживали его от безумия, служили инструментом ежедневной разрядки, позволяющей сохранить рассудок. В 1955 году частота снов снизилась примерно до трех раз в неделю, но в 1956-м снова неудержимо поползла вверх, и это привело к тому, что ночной сон Марко стал длиться не больше трех часов. И все это время майора понятия не имел, что на самом деле оставался в здравом уме.