Верховные судороги - Бакли Кристофер Тэйлор - Страница 49

• Предыдущая
• 49/65
• Следующая

— Вы мудрый человек, — сказала, высморкавшись в салфетку от «Фретте», Пеппер. — А мне сейчас необходима мудрость.

— Мою я уже израсходовал. Как и все прочее. Только, прошу вас, не говорите об этом клиентам «Корпорации Грейдона Кленнденнинна». Иначе вы лишите нас прибылей и очень сильно огорчите совет директоров. Человеку, знаете ли, свойственно выдыхаться. Ему необходимо пополнять чем-то силы. А мне уже очень давно не представлялась возможность сделать это. Я годы и годы… двигаюсь по инерции. Годы весьма прибыльные. Но я все думаю — а чего ради? Семьи, которой я мог бы завещать мое состояние, у меня нет. Почему я работаю как каторжный, да еще и в возрасте столь преклонном? Чтобы оставить что-то фонду моего имени? Нет, думаю, лишь для того, чтобы забыть о скуке и гольфе. Послушайте, — он похлопал Пеппер по руке, — все уладится. Вы же знаете, я не полез бы в эту историю, если б не думал, что вы сможете продержаться до свистка. Вы мне понравились с самого начала. Но я ведь предупредил вас: этотбык может и покалечить.

— Да, верно. Предупредили.

Пеппер, глаза которой были теперь сухи, как мартини в ее руке, отпила его, дабы джин довершил свое дело. Они поговорили немного о политике и выборах. Ощущая, как к ней возвращается спокойствие, Пеппер указала пальцем на фотографию молодого человека и спросила:

— Кто это?

— Мой сын.

— А чем он занимается?

— Его убили во Вьетнаме. Вскоре после того, как был сделан этот снимок.

— Простите. Я не…

— Ну откуда же вам было знать? Его звали Эвереттом. Жена хотела назвать мальчика Грейдоном, но я сказал: «Оставим это имя для следующего поколения». Солдаты его части — он служил в войсках специального назначения, в «зеленых беретах», — поддразнивали мальчика из-за его имени. Солдаты бывают безжалостными. А имя Эверетт в армии, полагаю, встречается нечасто.

— А его мать…

— Умерла. Нево Вьетнаме, — он допил свой мартини, — хотя и Вьетнам сыграл в этом определенную роль. Ну вот, с моим семейным альбомом вы ознакомились. Знаете что? Сегодня ведь воскресенье. Давайте выпьем еще по одной.

— Мне нужно идти, — ответила Пеппер. — У меня горы работы.

Но Грейдон уже нажал, призывая дворецкого, кнопку звонка.

— Останьтесь, прошу вас. Если, конечно, у вас с председателем не…

—  Нет,дело не в этом, — сказала Пеппер.

— Вот и хорошо. К тому же если вы сейчас вернетесь к работе, так снова состряпаете что-нибудь неудобоваримое.

— Знаете что? Поцелуйте меня в…

—  Ну вот,вы меня поняли, — ухмыльнулся Грейдон. — А, Джордж, нам бы еще по бокалу того же, прозрачного, если можно. И от сырных шариков Аннабеллы мы бы тоже не отказались. Похоже, у судьи Картрайт они пользуются особым успехом.

Пеппер, сообразив вдруг, что уплела все, лежавшее на тарелке, покраснела, а затем рассмеялась.

В тысячный (или уже в двухтысячный?) раз за время его политической карьеры Дональд Вандердамп сидел в «артистической», размышляя — на этот раз — о превратностях судьбы, которая привела его сюда, в то время как его огайское существо всеми своими фибрами стремилось к возвращению на Вапаконета-лейн. Он думал об ощущении, которое оставляет в ладони медленно натягиваемая лайковая перчатка, о спортивных туфлях, облегающих ступни совершенно как туфли балетные, о погромыхивании шаров, катящихся по полированного дерева дорожкам, о грохоте валящихся кеглей и вновь устанавливающей их машинки, о торжествующих выкриках «Страйк!» и стонах разочарования, о маслянистом запашке попкорна, о горячих жареных сосисках и шипящих гамбургерах, от которых наполняется слюной рот, о ледяном пиве, о внуках, которые льнут к деду, пока тот объясняет им, как подсчитываются очки… Если загробный рай существует, он именно так и выглядит, верно? Человеку следует самому создавать и сохранять свой хор небесных архангелов. Пока же он сидит здесь, по другую — совсем по другую — сторону от рая, готовясь выйти на сцену и вступить в открытые дебаты с бывшим сенатором Декстером Митчеллом, а ныне президентом Любштилем, оспаривая награду, которая ему, Дональду Вандердампу, вовсе не нужна. Как, дивился он, дело дошло до этого?

Менеджер его кампании продолжал что-то говорить. Может, послушать его? Но зачем? Ну хотя бы из вежливости.

— Верно, — сказал президент. — Это хороший довод.

— Простите, сэр? — переспросил менеджер кампании.

— То, о чем вы сейчас говорили. Полностью с вами согласен. Я постараюсь выжать из этого довода все что можно.

— Да, — неуверенно произнес менеджер. — Хотя, возможно, «Пресоша» вам лучше не трогать. Это может вызвать вопросы насчет Картрайт — ну, вы понимаете. Так вот, по поводу минирования границ. Соотношение его сторонников и противников…

Президент, мгновенно насторожившись, сказал:

— Чарли.

— Я знаю, сэр, однако…

— Меня это соотношение не интересует.

— Я лишь хочу сказать…

— Чарли. Пусть даже все граждане — мужчины, женщины и дети — Техаса, Нью-Мексико, Аризоны, Калифорнии, да хоть Гуама, выскажутся в пользу минирования треклятой границы с Мексикой, мне на это наплевать. В Конституции Соединенных Штатов большими неоновыми буквами прописано, что отдельный штат не может проводить собственную внешнюю политику. Тут просто-напросто нечего обсуждать.

— Возможно, и так, сэр, однако законодательные собрания четырех штатов того и гляди…

— Сваляют дурака.

— Согласен. Я предлагаю только одно… небольшая тактическая двусмысленность позволила бы нам сильно продвинуться в…

— Тактическая двусмысленность? Чарли. Так вот какого мнения вы держитесь на мой счет?

— Нет, сэр. И никогда не держался.

— Я благодарен вам за то, что вы для меня делаете, Чарли. Правда. Я понимаю, это очень необычная кампания.

— Выйдя на сцену, вы должны подойти друг к другу, встретиться в самой ее середке, обменяться рукопожатиями и разойтись по своим трибункам. Мы уже дали ясно понять его людям, что объятия и хлопки по спине для нас нежелательны, однако я им не доверяю. Поэтому, когда будете пожимать ему руку, постарайтесь сделать так, чтобы он не смог дотянуться до вашего плеча.

— А может, мне поцеловать его? — сказал президент. — В губы. Наши языки растают, встретившись друг с другом, наши тела соприкоснутся, сольются в единое целое, воспаряя…

Чарли вытаращил глаза.

— Я прочитал это в одной книжке, когда мне было пятнадцать лет, — пояснил президент Вандердамп. — В шпионском романе. Не из лучших. Однако в то время это описание показалось мне самым сексуальным и эротичным, какое только можно себе представить. А сейчас, господи боже, невозможно включить телевизор и не увидеть при этом переплетенные тела. Я люблю нашу страну, Чарли, но мне тревожно за нее. То, что видят теперь молодые люди… Ну ладно, — улыбнулся он. — Я постараюсь воздержаться от проявлений безумной, страстной любви к президенту Любштилю.

— Сэр?

— Да?

— Если честно, в этой кампании все идет как-то через задницу. Я ничего не могу в ней понять. Но, чем бы она ни закончилась, я хочу сказать, что работать с вами — большая честь. Вы порядочный человек.

— Спасибо, Чарли, — улыбнулся президент. — Если меня все-таки изберут, что маловероятно, я обращу это в лозунг моего правления. «Порядочный человек».

Один из его помощников отворил дверь:

— Можно начинать, господин президент.

Президент Вандердамп встал, застегнул пиджак, поправил галстук.

— К бою готов. Так полагалось рапортовать в военном флоте. Конечно, то были всего лишь учения, но у меня от этих слов всегда мурашки бежали по коже. «К бою готов»…

— Да, и еще…

— Мм?

— Насчет «Нимица». Может быть, лучше избегать…

—  Так точно,Чарли, — сказал президент.

— Я знала, что все закончится десертом, — сказала Пеппер. — Человек не может жить на одних entree. [98]

• Предыдущая
• 49/65
• Следующая