Лёд и пламя. Слишком поздно (СИ) - "Сан Тери" - Страница 3

• Предыдущая
• 3/7
• Следующая

   Я сгорал, мечтая завалить тебя на пол и оттрахать до потери пульса или сдаться тебе. Всё, как пожелаешь, Серг. Всё, что захочешь, но лишь бы иметь возможность касаться тебя, любить, дотронуться пальцами, хоть раз в жизни по-настоящему дотронуться, сжать, прикоснуться губами к губам и замереть от счастья, чувствуя твою дрожь, дыхание и горячее, невероятно горячее тело.

   Но ты был холоден, как лёд, невозмутимый, спокойный, держащий на расстоянии.

   Невозможность прикосновения стала сродни мучительной пытке. Мучительной пытке день за днём, час за часом, минута за минутой. Видя тебя, находясь рядом, ощущая твоё присутствие, я не имел права, возможности утолить нарастающий тактильно-сердечный голод.

   'Мои руки плакали без тебя'. Метафора, мысль, сравнение. Ладони ныли от желания обнять, лишённые тебя, ощущающие пустоту, горели и страдали от этой пустоты. Всё естество внутри рвалось тебе навстречу. Мечтало вжаться кожей, застыть, а я не мог, не имел на это права, боялся отказа. Знал, что оттолкнёшь, а я не выдержу толчка, полечу в темноту и разобьюсь на тысячи осколков.

   - Ты похож на пламя, а внутри тебя лёд. Иногда, я боюсь этого льда, потому что я тебя не понимаю.

   Кажется, ты был пьян, Серг, когда сказал мне эти слова.

   - А ты? - спросил я, улыбаясь и глядя на твои губы. В эту секунду я думал о том, что очень хочу узнать их вкус. Хочу и боюсь реакции.

   - Я как айсберг, - ответил ты мне. - А внутри меня огонь.

   - Значит, мы похожи, - я усмехнулся, мучительно борясь с собой и желанием обнять, провести ладонью по загривку, пальцем вдоль изогнутой брови.

   Ты покачал головой:

   - Мы разные. Очень разные. Ты желаешь получить всё и сразу, а я так не могу. Прости, Макс, я не умею выворачивать душу наизнанку. Хотел бы, но не могу... И иногда бывает поздно. Но знаешь, иногда мне кажется, лучше быть таким как я, чем как ты. Ты внутри очень холодный, Макс. Меня пугает этот лёд. И я не знаю, кому из нас хуже. Тебе или мне.

    В ту ночь я не понял твоих слов. Хотел понять, что-то брезжило там, на краешке пьяного сознания, стучалось в мозг легкой светозарной бабочкой, но ты, как всегда, перевёл тему на что-то незначительное. И я уплыл мыслью следом за тобой.

   Ты всегда переводил тему. Стоило нам заговорить о тебе, коснуться запретной черты, и ты сразу же находил повод для другого разговора. Иногда аккуратно, иногда резко, иногда просто делал вид, что не слышал или не заметил, и мне приходилось с этим мириться, принять, потому что во всех остальных отношениях ты вёл себя совершенно нормально, кроме того, что обоим казалось нам табу.

   'Чего ты хочешь, Серг?'

   Временами мне хотелось закричать и встряхнуть тебя за плечи - жестокого, равнодушного, беспощадного, трусливого болванчика.

   'Скажи, что происходит? Зачем мучаешь? Ведь ты всё понимаешь. Прекрасно понимаешь, Серг. Не можешь не понимать. Избирательно ослеп, друг мой?'

   Я не выдержал первым. Понимая, что лечу в огонь, в пропасть, сам разрушаю хрупкий мост отношений, возникший между нами, в тот миг, когда мы оба осознали чувство. Только в отличие от тебя, я мог принять и признать.

   Наверное, следовало продолжать ждать, надеяться, что время станет помощником, а не палачом, и однажды ты протянешь ладонь навстречу. Верить в это, надеяться; до бесконечности можно держаться за надежду. 'Имеет ли любовь срок годности?' Но... не смог. Хотел всё и сразу, наверное. Естественное человеческое желание любить, быть любимым, просто быть. Ждать оказалось так же мучительно, как не иметь возможности видеть тебя каждый день, прикасаться.

   'А знаешь, Серг, я отсчитывал время до твоего прихода'. Молился часам. Стрелка медленно движется к трём. У тебя заканчиваются занятия. Десять минут, чтобы добраться до меня. Потом звонок в дверь... Самые тяжёлые минуты напоследок, считаю даже секунды, не могу заниматься абсолютно ничем. Смотрю на часы и медленно ползущую убийцу-стрелку. Спасение или приговор. Придёшь или нет?

   Я жил днями наших встреч, только они имели значение. В училище я приходил исключительно ради тебя, летел с самого утра, чтобы стоять в коридоре на лестнице, ждать, когда появишься, вынырнуть навстречу. Страдать, если прозвенел звонок, а ты не появился. И весь урок сидеть и мучительно гадать: "Где ты? Приедешь сегодня или нет?"

   Я жил мгновениями перемены для того, чтобы увидеться с тобой в коридоре, покурить под лестницей, сходить в столовку и потом вместе пойти ко мне домой.

   Мы гуляли по городу в ожидании автобуса. Я провожал тебя ежедневно, чтобы, стоя на остановке, в ту секунду, когда подходил автобус, кивнуть, улыбнуться, прощаясь, и поймать взгляд.

   Безмолвное признание - тоска, грусть, светлая печаль, не желающая разлуки, нежность, сожаление, понимание... Смутный порыв наших скрытых чувств за миг до расставания.

   - Я тебя люблю! - сказал я. - Делай с этим что хочешь. Я тебя люблю, Серг.

   Ты знаешь, это признание было самым страшным из всего, что происходило в моей жизни.

   Мы стояли в общежитии. Начался дождь. Мы забежали в парадную и сидели на подоконнике пятого этажа в ожидании, когда он прекратится, пили пиво из одной бутылки на двоих, болтали и...

   И я внезапно понял, что это конец. Что я не могу больше держать свои чувства в себе. Лавина дрогнула, прорвалась и стремительно несётся с горы, чтобы смести маленького упрямого лыжника разума, который всё понимает. Он понимает всё, но от лавины не убежишь.

   - Я тебя люблю, Серг, - признался я.

   И больше ничего не сделал и не сказал.

   Мне так хотелось обнять тебя, прижаться лбом, зарыться рукой в чёрные жёсткие волосы, уткнуться губами и стоять молча.

   За окном ругался и плакал дождь, неистовый ливень моей холодной любви хлестал по стеклу, грозя разбить окна. Где-то там, в бессмыслии, утонул целый мир - город, машины, люди со своими большими и маленькими проблемами, а мой мир сосредоточился на заплёванной площадке общежития, погружённый во мрак.

   Мне хотелось сделать шаг, обнять, но я банально боялся, что оттолкнешь с отвращением. Нечто большее, чем страх. Меня трясло от одной мысли о том, что ты сейчас уйдёшь и никогда не примешь моих чувств, но, может быть, так будет правильно. Честный ответ, и всё закончится здесь и сейчас, похороненное бесконечным дождём.

     'Дождь стучится в окно, он будто просит войти,

     Он будто просит меня его за что-то простить,

     И его слезы стекают по стеклянной щеке.

     Ну, а я забиваю свой последний штакет,

     И свой последний стакан я сегодня допил.

     Я забыл, что когда-то кого-то любил,

     И я убил в себе всё. Теперь дело за малым -

     Убить себя вовсе мне только осталось.

     Ну, а дождь будет также стучаться в окно,

     Оставаясь за тонкой стеклянной стеной'.

      Ты стоял и смотрел в окно.

     'Стучу по твоей крыше,

     Но ты не услышишь, ты, как всегда, ничего не поймёшь.

     Но не стану я тише, мои капли напишут

     На твоём окне: 'Это был дождь'.

   А я... я умирал. Умирал, стоя рядом, в агонии отказа, умирал каждую секунду. Тебе ведь нужно было всего лишь повернуться и сказать. Всё что угодно сказать. Сказать: "Пошёл ты на х..., Макс". Или принять мои чувства. Сделать хоть что-то.

   - Мне сестра в подарок купила классные ботинки, - сказал ты. - Английские. У них подошва толще, чем у наших.

   - Круто - ответил я. И умер.

   Мы больше не поднимали этот разговор. Говорили о чём угодно, но никогда не касались этой темы. Запрета. Табу.

• Предыдущая
• 3/7
• Следующая