Дорога в рай (Рассказы) - Даль Роальд - Страница 42

• Предыдущая
• 42/190
• Следующая

    – Ну же, папа, - сказала девушка. - Поверни бутылку и посмотрим, что там на самом деле. Я хочу получить свои два дома.

    – Минутку, - сказал Майк. - Одну минутку. - Он был совершенно сбит с толку и сидел неподвижно, с побледневшим лицом, будто силы покинули его.

    – Майк! - громко произнесла его жена, сидевшая за другим концом стола. - Так в чем дело?

    – Прошу тебя, Маргарет, не вмешивайся.

    Ричард Пратт, улыбаясь, глядел на Майка, и глаза его сверкали. Майк ни на кого не смотрел.

    – Папа! - в ужасе закричала девушка. - Папа, он ведь не отгадал, говори же правду!

    – Не волнуйся, моя девочка, - сказал Майк. - Не нужно волноваться.

    Думаю, скорее для того, чтобы отвязаться от своих близких, Майк повернулся к Ричарду Пратту и сказал:

    – Послушайте, Ричард. Мне кажется, нам лучше выйти в соседнюю комнату и кое о чем поговорить.

    – Мне больше не о чем говорить, - сказал Пратт. - Все, что я хочу, это увидеть этикетку на бутылке.

    Он знал, что выиграл пари, и сидел с надменным видом победителя. Я понял, что он готов был пойти на все, если его победу попытаются оспорить.

    – Чего вы ждете? - спросил он у Майка. - Давайте же, поверните бутылку.

    И тогда произошло вот что: служанка в аккуратном черном платье и белом переднике подошла к Ричарду Пратту, держа что-то в руках.

    – Мне кажется, это ваши, сэр, - сказала она.

    Пратт обернулся, увидел очки в тонкой роговой оправе, которые она ему протягивала, и поколебался с минуту.

    – Правда? Может, и так, я не знаю.

    – Да, сэр, это ваши.

    Служанка, пожилая женщина, ближе к семидесяти, чем к шестидесяти, была верной хранительницей домашнего очага в продолжение многих лет. Она положила очки на стол перед Праттом.

    Не поблагодарив ее, Пратт взял их и опустил в нагрудный карман, за носовой платок.

    Однако служанка не уходила. Она продолжала стоять рядом с Ричардом Праттом, за его спиной, и в поведении этой маленькой женщины, стоявшей не шелохнувшись, было нечто столь необычное, что не знаю, как других, а меня вдруг охватило беспокойство. Ее морщинистое посеревшее лицо приняло холодное и решительное выражение, губы были плотно сжаты, подбородок выдвинут вперед, а руки крепко стиснуты. Смешная шапочка и белый передник придавали ей сходство с какой-то крошечной, взъерошенной, белогрудой птичкой.

    – Вы позабыли их в кабинете мистера Скофилда, - сказала она. В голосе ее прозвучала неестественная, преднамеренная учтивость. - На зеленом бюро в его кабинете, сэр, когда вы туда заходили перед обедом.

    Прошло несколько мгновений, прежде чем мы смогли постичь смысл сказанного ею, и в наступившей тишине слышно было, как Майк медленно поднимается со стула. Лицо его побагровело, глаза широко раскрылись, рот искривился, а вокруг носа начало расплываться угрожающее белое пятно.

    – Майк! Успокойся, Майк, дорогой. Прошу тебя, успокойся! - проговорила его жена.

Убийство Патрика Мэлони

    В комнате было натоплено, чисто прибрано, шторы задернуты, на столе горели две лампы: одну она поставила возле себя, другую - напротив. В буфете за ее спиной были приготовлены два высоких стакана, содовая, виски. В ведерко уложены кубики льда.

    Мэри Мэлони ждала мужа с работы.

    Она то и дело посматривала на часы, но не с беспокойством, а лишь затем, чтобы лишний раз убедиться, что каждая минута приближает момент его возвращения. Движения ее были неторопливы, и казалось, что она все делает с улыбкой. Она склонилась над шитьем, и вид у нее при этом был на удивление умиротворенный. Кожа ее (она была на шестом месяце беременности) приобрела жемчужный оттенок, уголки рта разгладились, а глаза, в которых появилась безмятежность, казались гораздо более круглыми и темными, чем прежде.

    Когда часы показали без десяти пять, она начала прислушиваться, и спустя несколько минут, как всегда в это время, по гравию зашуршали шины, потом хлопнула дверца автомобиля, раздался звук шагов за окном, в замке повернулся ключ. Она отложила шитье, поднялась и, когда он вошел, направилась к нему, чтобы поцеловать.

    – Привет, дорогой, - сказала она.

    – Привет, - ответил он.

    Она взяла у него шинель и повесила в шкаф. Затем подошла к буфету и приготовила напитки - ему покрепче, себе послабее, и спустя короткое время снова сидела на своем стуле за шитьем, а он - напротив нее, на своем, сжимая в обеих ладонях высокий стакан и покачивая его так, что кубики льда звенели, ударяясь о стенки.

    Для нее всегда это было самое счастливое время дня. Она знала - его не разговоришь, пока он не выпьет немного, но рада была после долгих часов одиночества посидеть и молча, довольная тем, что они снова вместе. Ей было хорошо с ним рядом. Когда они оставались наедине, она ощущала его тепло точно так же загорающий чувствует солнечные лучи. Ей нравилось, как он сидит, беспечно развалясь па стуле, как входит в комнату или медленно передвигается по ней большими шагами. Ей нравился этот внимательный и вместе с тем отстраненный взгляд, когда он смотрел на нее, ей нравилось, как он забавно кривит губы, и особенно то, что он ничего не говорит о своей усталости и сидит молча до тех пор, пока виски не вернет его к жизни.

    – Устал, дорогой?

    – Да, - ответил он. - Устал.

    И, сказав это, он сделал то, чего никогда не делал прежде. Он разом осушил стакан, хотя тот был полон наполовину - да, пожалуй, наполовину. Она в ту минуту не смотрела на него, но догадалась, что он именно это и сделал, услышав, как кубики льда ударились о дно стакана, когда он опустил руку. Он подался вперед, помедлил с минуту, затем поднялся и неторопливо направился к буфету, чтобы налить себе еще.

    – Я принесу! - воскликнула она, вскакивая на ноги.

    – Сиди, - сказал он.

    Когда он снова опустился на стул, она заметила, что он не пожалел виски, и напиток в его стакане приобрел темно-янтарный оттенок.

    – Тебе принести тапки, дорогой?

    – Не надо.

    Она смотрела, как он потягивает крепкий напиток, и видела маленькие маслянистые круги, плававшие в стакане.

    – Это просто возмутительно, - сказала она, - заставлять полицейского в твоем чине целый день быть на ногах.

    Он ничего на это не ответил, и она снова склонилась над шитьем; между тем всякий раз, когда он подносил стакан к губам, она слышала стук кубиков льда.

    – Дорогой, - сказала она, - может, принести тебе немного сыру? Я ничего не приготовила на ужин, ведь сегодня четверг.

    – Не нужно, - ответил он.

    – Если ты слишком устал и не хочешь пойти куда-нибудь поужинать, то еще не поздно что-то приготовить. В морозилке много мяса, можно поужинать, не выходя из дома.

    Она посмотрела на него, дожидаясь ответа, улыбнулась, кивком выражая нетерпение, но он не сделал ни малейшего движения.

    – Как хочешь, - настаивала она, - а я все-таки пойду и принесу печенье и сыр.

    – Я ничего не хочу, - отрезал он.

    Она беспокойно заерзала на стуле, неотрывно глядя на него своими большими глазами.

    – Но тебе надо поесть. Пойду что-нибудь приготовлю. Я это сделаю с удовольствием. Можно приготовить баранью отбивную. Или свиную. Что бы ты хотел? У нас все есть в морозилке.

    – Давай не будем об этом, - сказал он.

    – Но, дорогой, ты должен поужинать. Я все равно что-нибудь приготовлю, а там как хочешь, можешь и не есть.

    Она поднялась и положила шитье на стол возле лампы.

    – Сядь, - сказал он. - Присядь на минутку.

    Начиная с этой минуты, ею овладело беспокойство.

    – Ну же, - говорил он. - Садись.

    Она медленно опустилась на стул, не спуская с него встревоженного взгляда. Он допил второй стакан и теперь, хмурясь, рассматривал его дно.

    – Послушай, - сказал он, - мне нужно тебе кое-что сказать.

• Предыдущая
• 42/190
• Следующая