Выбери любимый жанр

Дорога в рай (Рассказы) - Даль Роальд - Страница 37


Изменить размер шрифта:

37

    Потом самолет вошел в штопор и стремительно понесся вниз. Ее отбросило в огонь, и последнее, что она помнила, - это желтый цвет пламени и запах горения.

    Ее глаза были закрыты, а голова лежала на подголовнике кресла. Она ухватилась руками за край одеяла, словно хотела закутаться поплотнее. Ее волосы разметались по плечам.

    Луна висела низко в небе. Мороз еще крепче схватил поля и живую изгородь. Не было слышно ни звука. Но потом откуда-то далеко с юга донесся глубокий ровный гул, который нарастал и делался громче, пока все небо не переполнилось шумом и пением двигателей тех, кто возвращался.

    Однако женщина, сидевшая перед окном, так и не пошевелилась. Она была мертва.

У кого что болит

    – Пива?

    – Да, пива.

    Я сделал заказ, и официант принес бутылки и два стакана. Наклонив стакан и приставив к его краю горлышко, мы налили себе пива - каждый из своей бутылки.

    – Будь здоров, - сказал я.

    Он кивнул. Мы подняли стаканы и выпили.

    Я не видел его пять лет. Все это время он воевал. Он воевал с самого начала войны и до того времени, пока мы не встретились. Я сразу заметил, насколько он изменился. Из молодого здорового юноши он превратился в старого, мудрого и покорного человека. Он стал покорным, как наказанный ребенок. Он стал старым, как усталый семидесятилетний старик. Он стал настолько другим и так сильно изменился, что поначалу мы оба ощущали неловкость. Непросто было найти тему для разговора.

    Он летал во Франции с первых дней войны, а во время Битвы за Англию защищал родное небо. Он был в Западной пустыне 31, когда наше положение казалось безнадежным, был в Греции и на Крите. Он был в Сирии и в Хаббании 32во время восстания. Он был в Аламейне 33, летал над Сицилией и Италией, а потом вернулся и снова улетел из Англии. Теперь он был стариком.

    Он был небольшого роста, не больше пяти футов шести дюймов, с бледным широким и открытым лицом, которое ничего не скрывало, и с острым выдающимся подбородком. Глаза у него были блестящие и темные. Они все время бегали, пока его взгляд не встречался со взглядом другого человека. Волосы у него были черные, неопрятные. Надо лбом постоянно висел клок; он то и дело отбрасывал его рукой.

    Какое-то время нам было не по себе, и мы больше молчали. Он сидел за столиком напротив меня, немного подавшись вперед, и пальцем выводил линии на запотевшем стакане. Он смотрел в стакан с таким видом, будто то, что он делает, сильно его занимает, но мне казалось, что он хочет что-то сказать, но не знает, как лучше начать. Я сидел, и, таская орешки с блюдца, громко их разжевывал, и делал вид, будто мне на все наплевать, даже на то, что я шумно жую.

    Продолжая выводить линии на стакане и не поднимая глаз, он вдруг проговорил тихо и очень медленно:

    – О Господи, как бы я хотел быть официантом, или шлюхой, или не знаю кем еще.

    Он взял стакан и медленно выпил пиво, все сразу, двумя глотками. Я знал, что у него что-то на уме; он явно настраивался на то, чтобы заговорить.

    – Давай еще выпьем, - сказал я.

    – Да, но лучше виски.

    – Хорошо, пусть будет виски.

    Я заказал два двойных скотча с содовой. Мы плеснули содовой в скотч и выпили. Он взял свой стакан и сделал глоток, потом поставил стакан, снова поднял и отпил еще немного. Поставив стакан во второй раз, он наклонился ко мне и совершенно неожиданно начал говорить.

    – Знаешь, - заговорил он, - знаешь, во время налета, когда мы приближаемся к цели и вот-вот сбросим бомбы, я все время думаю, все время про себя думаю: а не уклониться ли мне от зениток, не свернуть ли в сторону самую малость? Но тогда мои бомбы упадут на кого-то другого. И вот я думаю: на кого они упадут? Кого я убью сегодня? Кто эти десять, двадцать или сто человек, которых я сегодня убью? Все зависит от меня. И теперь я думаю об этом каждый раз, когда вылетаю.

    Он взял маленький орешек и расколол его ногтем большого пальца, при этом глаз он не поднимал, так как стыдился того, что говорил.

    А говорил он очень медленно.

    – Всего-то и нужно, что нажать легонько на педаль руля направления, да я и сам не пойму, что делаю, а бомбы между тем упадут на другой дом или на других людей. Все от меня зависит, все в моей власти, и каждый раз, когда я вылетаю, я должен решить, кто будет убит. А убить я могу, легонько нажав ногой на педаль. Я могу сделать это так, что и сам не замечу, что происходит. Просто потянусь немного в сторону, изменив позу, и все, а убиты будут совсем другие люди.

    Стакан снаружи высох, но он продолжал водить по гладкой поверхности пальцами правой руки вверх-вниз.

    – Да, - говорил он, - вот такие непростые мысли, с далеко идущими последствиями. Когда я сбрасываю бомбы, только об этом и думаю. Понимаешь, всего-то - нажать легонько ногой. Чуть нажать ногой на педаль, так что бомбардир и не заметит ничего. Каждый раз перед вылетом я говорю себе: кто будет на этот раз, те или эти? Кто из них хуже? Стоит мне отклониться немного налево, может, попаду в дом, полный паршивых немецких солдат, воюющих с женщинами, а отклонюсь туда - попаду не в солдат, а в старика, спрятавшегося в укрытие. Откуда мне знать? Как это вообще можно знать?

    Он умолк и оттолкнул от себя пустой стакан к середине стола.

    – Поэтому я никогда не уклоняюсь от зениток, - прибавил он. - То есть почти никогда.

    – А я однажды уклонился, - сказал я, - когда атаковал на бреющем полете. Рассчитывал убить тех, что находились на другой стороне дороги.

    – Все уклоняются, - сказал он. - Может, еще выпьем?

    – Да, давай выпьем еще.

    Я подозвал официанта и сделал заказ, и, пока он не принес выпивку, мы сидели и рассматривали других посетителей. Помещение начало заполняться людьми, потому что было почти шесть часов, и мы смотрели, как они заходят. Они останавливались возле входа, высматривали свободный столик, потом садились и со смехом заказывали выпивку.

    – Посмотри вон на ту женщину, - сказал я. - Вон на ту, которая сейчас садится.

    – И что в ней особенного?

    – Отличная фигура, - сказал я. - Великолепная грудь. Ты только посмотри на ее грудь.

    Официант принес выпивку.

    – Я когда-нибудь рассказывал тебе о Вонючке? - спросил он.

    – Это еще кто такой?

    – Вонючка Салливан, на Мальте.

    – Нет.

    – А о собаке Вонючки?

    – Нет.

    – Так вот, у Вонючки была собака, большая восточноевропейская овчарка, и он любил эту собаку, будто она была его отцом, матерью и всем на свете, а собака любила Вонючку. Куда бы он ни пошел, она следовала за ним, а когда он вылетал на задание, она сидела на бетоне около ангара и ждала его возвращения. Пса звали Смит. Вонючка очень любил эту собаку.

    – Отвратительное виски, - сказал я.

    – Да, давай еще выпьем.

    Мы заказали еще виски.

    – Так вот, - продолжал он, - как-то раз эскадрилья получила задание лететь в Египет. Вылетать нужно было немедленно. Не через два часа или позднее, а немедленно. А Вонючка не мог найти свою собаку. Нигде не мог найти Смита. Он бегал по всему аэродрому, звал Смита и сходил с ума, крича каждому, не видел ли кто Смита, и все звал: "Смит! Смит!" Но Смита нигде не было.

    – А где он был? - спросил я.

    – Да нигде - а нам надо было лететь. Вонючка должен был улететь, не повидав Смита. Расстроился он страшно. Члены его экипажа говорили, что он даже по радио спрашивал, не нашли ли пса. На всем пути до Гелиополиса он вызывал Мальту и спрашивал: "Смита нашли?" И Мальта отвечала: "Нет, не нашли".

    – Это виски просто ужасное, - сказал я.

    – Да. Надо выпить еще.

    Мы подозвали официанта, и тот быстро выполнил наш заказ.

    – Так я рассказывал тебе о Вонючке, - сказал он.

37
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело