Мятежная - Рот Вероника - Страница 20

• Предыдущая
• 20/70
• Следующая

Значит, восхищение.

– Это выглядело, как фантастический рассказ, – шепчет она. – «Среди нас есть люди с особыми способностями!» Что-то вроде того.

– Ну, фантастики тут особой нет и чего-то особенного тоже, – заявляю я. – Как симуляция в пейзаже страха. Осознаешь себя, находясь в ней, и получаешь возможность управлять ею. Но у меня так в любой симуляции.

– Трис, это – невозможно, – удивляется она, беря меня за локоть.

Стоя в центре зала, Найлз подымает руки, пытаясь прекратить шум, но люди продолжают шептаться. Некоторые пребывают в ужасе, другие настроены враждебно, остальные – восхищенно, как Кристина. Наконец, Найлз встает.

– Если вы не замолчите, вас попросят разойтись! – кричит он.

Все умолкают, и Найлз садится.

– Что ты имел в виду, говоря о способности «сопротивляться симуляции»? – спрашивает он.

– Обычно это означает, что мы продолжаем осознавать себя во время симуляции, – объясняет Тобиас. Ему явно проще отвечать на вопросы, не задевающие эмоций. Он вообще не выглядит, как человек, находящийся под действием сыворотки правды, хотя ссутуленная спина и блуждающий взгляд говорят об обратном. – Симуляция, использованная для атаки на Альтруизм, была иного рода. С другой сывороткой и передатчиками дальнего действия. Видимо, передатчики не сработали на дивергентах, поскольку я проснулся в то утро полностью в сознании.

– Ты сказал, что сначалане был под воздействием симуляции. Можешь объяснить подробнее?

– Я имел в виду, что меня раскрыли и доставили к Джанин. Она вколола мне новую версию сыворотки, специально предназначенную для дивергентов. В тойсимуляции я тоже был в сознании, но ничего хорошего из этого не вышло.

– Видеосъемка из поста управления в Лихачестве свидетельствует – ты управлялсимуляцией, – мрачно говорит Найлз. – Как ты можешь объяснить это?

– Когда происходит симуляция, твои глаза видят настоящий мир, но мозг отказывается им верить. Но на определенном уровне мозг все равно все осознает. Суть новой симуляции в том, что она считывала мои эмоциональные реакции на внешние раздражители, – чеканит Тобиас, на пару секунд закрывая глаза. – А потом меняла мое восприятие раздражителей. Превращала врагов в друзей и наоборот. Я думал, что прекращаю работу симуляции, а на самом деле выполнял приказания извне, управляя ею.

Кристина кивает, слыша его слова. Мне становится спокойнее, когда я вижу, что большинство людей делают то же самое. Вот в чем преимущество сыворотки правды, понимаю я. Признания Тобиаса неопровержимы.

– Мы видели видеозапись того, что происходило на посту управления, – говорит Найлз. – Все очень странно. Пожалуйста, опиши нам тот случай.

– Кто-то вбежал на пост, и я думал, что это солдат-лихач, который хочет помешать мне уничтожить симуляцию. Я начал драться и…

Тобиас вздрагивает. Ему очень трудно.

– …когда она перестала сопротивляться, я ничего не понял. Почему она сдается? Я бы ничего не понял, даже будь я в полном сознании. Почему? Почему просто не убьет меня?

Он оглядывает толпу, пока не находит меня. Сердце едва не выпрыгивает у меня из груди. Пульс бьется даже в щеках.

– Я до сих пор не понимаю, – тихо говорит он, – откуда она знала, что это сработает.

Пульс бьется у меня даже в кончиках пальцев.

– Видимо, эмоциональный конфликт нарушил работу симуляции, – продолжает он. – Я услышал ее голос. И это помогло мне преодолеть симуляцию.

Мне жжет глаза. Я пыталась не вспоминать тот момент, когда думала, что навсегда потеряла его и сейчас погибну. Когда все, что я хотела – ощутить биение его сердца. Я пытаюсь не думать об этом и сейчас. Моргаю, чтобы скрыть слезы.

– И я, наконец, узнал ее, – говорит он. – Мы вернулись на пост управления и остановили симуляцию.

– Как звали того человека?

– Трис, – говорит он. – В смысле, Беатрис Прайор.

– Ты был знаком с ней раньше?

– Да.

– Откуда ты ее знаешь?

– Я был ее инструктором на инициации, – говорит он. – Теперь мы – пара.

– У меня последний вопрос, – говорит Найлз. – В Правдолюбии, прежде чем человека принимают в наше сообщество, он должен раскрыть нам себя полностью. Учитывая невероятные обстоятельства, в которых мы оказались, мы требуем от тебя того же. Итак, Тобиас Итон, о чем ты более всего сожалеешь?

– Я сожалею… – Тобиас наклоняет голову и вздыхает. – Я сожалею о своем выборе.

– Каком?

– Лихачестве, – произносит он. – Я прирожденный альтруист. Хотел уйти из Лихачества, стать бесфракционником. Но потом, когда встретил ее… я почувствовал, что, возможно, могу что-то извлечь из сделанного выбора.

Ее.

На мгновение я чувствую, будто смотрю на другого человека в образе Тобиаса. Чья жизнь отнюдь не так проста, как я думала. Он хотел уйти от лихачей, но остался из-за меня. Он никогда мне так не говорил.

– Выбрать Лихачество только для того, чтобы сбежать от отца, было трусливым поступком, – продолжает он. – Я сожалею о трусости. Она означает, что я недостоин моей фракции. И всегда буду сожалеть об этом.

Я жду, что лихачи разразятся возмущенными криками или побегут к стулу и изобьют его. Они способны и на куда более необдуманные поступки. Но они стоят в мертвой тишине, с каменными лицами, глядя на парня, который не предал их, но никогда не чувствовал, что по-настоящему принадлежит их фракции.

Мгновение молчат все. Я не знаю, кто начинает шептать. Кажется, что шепот возникает из ниоткуда. «Благодарю за честность». Эти слова начинают повторять все.

– Благодарим за честность, – тихо произносят они.

Но я не присоединяюсь к ним.

Я – единственное, что заставило его остаться во фракции, которую он хотел покинуть. И я недостойна.

Возможно, он заслужил право знать.

Найлз стоит посреди зала со шприцем в руке. В свете ламп он сияет. Вокруг меня – правдолюбы и лихачи, которые ждут, когда я выйду на середину и выложу им всю мою историю жизни.

Может, мне удастся противостоять сыворотке правды, – снова приходит мне в голову. Но надо ли пытаться? Наверное, для людей, которых я люблю, будет лучше, если я буду откровенна.

Я неловко шагаю в центр зала. Тобиас уходит оттуда. Мы сталкиваемся друг с другом, он берет мою руку и сжимает пальцы. Потом передо мной вырастает Найлз. Я протираю шею антисептической салфеткой, но, когда он вытягивает руку со шприцем, я отодвигаюсь.

– Лучше я сама это сделаю, – говорю я, протягивая руку. Я больше никогда и никому не позволю ничего мне вколоть, после того как Эрик вколол мне сыворотку для симуляции, поведшей лихачей на войну. Сразу после последнего испытания. Я не могу сменить содержимое шприца, но по крайней мере я сама стану инструментом саморазрушения.

– Ты знаешь, как это делать? – спрашивает он, приподнимая кустистые брови.

– Да.

Найлз отдает мне шприц. Я ставлю иглу к вене на шее, втыкаю и вдавливаю поршень. Едва чувствую укол. Слишком много во мне сейчас адреналина.

Кто-то подносит мусорную корзину, и я выкидываю шприц. Эффект сыворотки я чувствую сразу. Кровь становится будто свинцовая. Я едва не падаю, идя к стулу. Найлзу приходится схватить меня за руку и вести.

Спустя несколько секунд мой мозг умолкает. О чем я думала?Кажется, не имеет значения. Ничто не имеет значения, кроме стула подо мной и мужчины, сидящего напротив.

– Как твое имя? – приказывает он.

Как только он спрашивает, ответ сам выскакивает изо рта.

– Беатрис Прайор.

– Но ты называешь себя Трис.

– Да.

– Как зовут твоих родителей, Трис?

– Эндрю и Натали Прайор.

– Ты тоже сменила фракцию, так ведь?

– Да, – отвечаю я. Мысль отзывается в глубине моего сознания. Тоже?«Тоже» относится к другому человеку, в данном случае – к Тобиасу. Я хмурюсь, пытаясь представить его лицо, и у меня это получается, но лишь на секунду. Затем, на мгновение, я вижу его сидящим на том же стуле, на котором сейчас – я.

• Предыдущая
• 20/70
• Следующая