Дети подземелья - Клугер Даниэль Мусеевич - Страница 5
- Предыдущая
- 5/5
Впрочем, ни брат Кадфаэль, ни бывший инквизитор Вильгельм Баскервильский из романа У. Эко "Имя розы" не могут сравниться по популярности с героем Гилберта Честертона - скромным патером Брауном. В образе этого сыщика можно отметить сразу же одну особенность (каковой обладают и некоторые другие герои английского писателя - например, весьма любопытный "разгадчик" мистер Понд): если, например, Шерлок Холмс по ходу следствия собирает улики, обращает внимание на "рифмы" детективного повествования, то патер Браун строит свои умозаключания, практически не интересуясь такой "чепухой", как отпечатки пальцев, пятна крови, следы на траве или сорта табачного пепла, его расследования - уж коли воспользоваться термионологией, связанной с поэзией, - скорее верлибры или белые стихи.
"Отец Браун с обезьяньей прытью кинулся не вниз, а наверх, и вскоре его голос донесся с верхней наружной площадки.
- Идите сюда, мистер Боэн, - позвал он. - Вам хорошо подышать свежим воздухом... Вроде карты мира, правда? - сказал отец Браун.
...Два человека на башне были пленниками неимоверной жути: все смещщено и сплющено, перспектива сдвинута...
- По-моему, на такой высоте и молиться-то опасно, - сказал отец Браун. - Глядеть надо снизу вверх, а не сверху вниз... Отсюда опасно падать - упасть может не тело, а душа..."
"И вознес он его на высокую гору, и показал все царства мира и славу их..."
Как странно, что маленький патер, вознося преступника на самый верх готического собора и показывая ему "царство мира и славу его", явно пародирует в этой сцене знаменитую сцену из Евангелий об искушении Христа! И при том он словно бы всеведущ: "Вы отчаяннно молились - у окна с ангелом, потом еще выше... и отсюда увидели, как внизу шляпа полковника ползает зеленой тлей... В вашей душе что-то надломилось и вы услцышали гром небесный.
Уилфрид прижал ко лбу дрожащую руку и тихо спросил:
- Откуда вы знаете про тлю?"
Мог бы и не спрашивать. Несколькими абзацами выше он задал другой, более точный вопрос: "Ты дьявол?!" И получил на него ответ: " Я человек, строго ответил отец Браун, - и значит, вместилище всех дьяволов..." Случайна ли его обезьянья прыть? Стоит ли напоминать, кого называют "обезьяной Бога"?.. Таков этот персонаж, может быть, самый странный персонаж детективной литературы двадцатого века. Таким он заявлен в самом начале - в рассказе "Молот Господень", первом рассказе первого сборника, повествующего о его приключениях - "Неведение отца Брауна". В другом рассказе из того же сборника - "Сапфировый крест" - патер Браун демонстрирует поразительную осведомленность о самых изощренных методах преступлений и даже пыток. На вопрос пораженного Фламбо, его постоянного антагониста, а затем друга, откуда он все это знает, патер Браун отвечает: "Нверное, потому, что я простак-холостяк. Вы никогда не думали, что человек, который все время слушает о грехах, должен хоть немного знать мировое зло?" И вновь у нас возникает ощущение легкого лукавства, хитрецы, кроющихся за простодушной улыбкой румяного священника.
Одним из самых необычных рассказов Честертона является рассказ "Сломанная шпага", повествующий о чудовищном преступлении, совершенном генералом Сент-Клэром. Строка из этого рассказа стала настоящим афоризмом: "Где умный человек прячет лист? В лесу..." По внимательном прочтении обнаруживается странная вещь: у патера Брауна на деле нет ни одного действительного доказательства вины генерала. Он всего лишь сопоставлял дневниковые записи свидетелей трагедии. Тем не менее, рассказывает обо всем с поразительной убедительностью. Вновь мы сталкиваемся с тем, о чем говорили выше - умозаключения патера Брауна (так же, как аббата Фариа) не связаны с вещественными доказательствами... Откуда же он знает все? Как ему удается раскрывать хитро зхадуманные и изощренно совершенные убийства? В рассказе "Тайна отца Брауна" он отвечает на этот вопрос: "Видите ли, всех этих людей, на самом деле, убил я..." И тут же поясняет, что мысленно ставил себя на место убийцы, "влезал в его шкуру". Согласитесь, нужно обладать не только фантазией, но и определнными сходными качествами - биографическими или душевными, - чтобы столь точно ощущать то же, что ощущает убийца... Да, эти герои чувствуют свою связь с темным миром и потому понимают его порожденья: "А вы, отец Браун? Кого вы увидели в зеркале? - Черта, - смущенно ответил патер Браун..." И опять дает вполне разумное, нисколько не пугающее объяснение: то, что в своем смутном отражении он принял за рога, на деле были всего лишь загнутыми полями его шляпы. Но мы уже не раз повторяли, вслед за Кестхйи (хотя и несколько в ином смысле, нежели венгерский литературовед): "Все разгадки, все объяснения в детективе - фиктивны"...
Связь образа монаха с таинственным и страшным, с инфернальным давно уловлена и использована литературой: чуть ли не во всех готических романах (близких родственниках детектива) присутствует зловещий монах. Высшей точки образ достигает в гофмановских "Эликсирах Сатаны". И, чтобы закончить это суждение, напомню: в еврейских волшебных сказках злого волшебника зачастую зовут Клойстер. "Клойстер" - монах. Конечно, тут есть и отражение гонений на евреев со стороны именно "черного духовенства" - но и отголосок сказанного выше. По какой причине образ монаха в фольклоре столь часто оказывается связанным с миром смерти, остается лишь догадываться. Хотя догадаться можно: народное сознание легко превращает, например, чудо пресуществления, евхаристию - в атрибут темного жертвоприношения и чуть ли не черной магии. К этому можно прибавить и тот, вполне объяснимый исторически факт, что большинство средневековых алхимиков и чародеев были монахами (кем же еще самый образованный слой населения). Ну, а о родстве детектива с волшебной сказкой и низовой мифологией мы уже говорили, так что странные черты сыщиков-монахов - всего лишь родимые пятна, наследственные признаки, пришедшие не от религии, а от эпоса, отзвуки профанированных Дионисийских мистерий и сохранившихся суеверий и предрассудков.
Вторая особенность аббата Фариа, переданная им по наследству другим персонажам детективной литературы - ограниченность перемещений. Он не может покидать определенного ему пространства - здесь его власть безгранична, здесь его царство. Выражается ли эта особенность тем, что герой, подобно родоначальнику "династии", является заключенным и решает детективные загадки, сидя за решеткой - как, например, дон Исидро Пароди - герой цикла детективных рассказов, написанных Хорхе Борхесом и Адольфо Касаресом "Шесть задач для дона Исидро Пароди" или доктор Ганнибал Лектер из трилогии Томаса Харриса; или же он чрезмерно тучен и малоподвижен, подобно Неро Вульфу, придуманному Стаутом, - но он функционирует нормально в очень ограниченном пространстве.
Тут я позволю себе остановиться и поговорить немного о доне Исидро Пароди, бохесовско-касаревского сыщика. Эту книгу ("Шесть задач для дона Пароди") почему-то упорно называют пародийной. Мне кажется, что приключения дона Исидро - не пародия, а игра. Игра в детектив - или, вернее, игра в мировую литературу по детективным правилам. Среди героев мы обнаруживаем, например, патера Брауна. Только здесь он неожиданно (а может, и не совсем неожиданно) окажется предводителем международной банды убийц и грабителей (помните? "Всех этих людей убил я..."). А охотится он - ни много-ни мало за господином Голядкиным, евреем из России (поклон Достоевскому; о загадке и тайне романа "Преступление и наказание" мы еще поговорим на страницах этой книги). В "Двенадцати знаках мироздания" некий друз по имени Ибн-Халидун (в русском переводе его назвали почему-то Абенхальдун), завязав глаза одураченному простаку, водит его по кругу, якобы приобщая к тайнам эзотерической секты - и тем самым пародирует средневекового арабского историка Ибн-Халидуна, автора теории цикличности истории, заставившего все человечество ходить по кругу. И так далее, и тому подобное. Откуда только, с каких только страниц не сошли многочисленные персонажи "Шести задач"! Но, разумеется, интереснее всех - дон Исидро Пароди, великий сыщик, невинно осужденный пожизненно, сидящий в камере и периодически щелкающий заковыристые загадки с легкостью необыкновенной. Да, а подкидывает ему задачки расфуфыренный франт по имени Граф Монте-Кристо... то есть, я хотел сказать - Гервасио Монте-Негро... При столь обильных совпадениях вряд ли такое имя такому персонажу дано случайно. В нем легко усматривается изрядно шаржированная фигура зловеще-обаятельного графа из романа Александра Дюма. В самом деле, если дон Исидро Пароди - почти калька с образа аббата Фариа, вплоть до сходства "земных", фиктивных биографий (пожизненно осужденный за политическую деятельность, на самом деле - невиновный, с блестящим интеллектом), почему бы его другу и поклоннику ("высокому, видному, слегка потрепанному господину романтической наружности") не быть шаржем с Дантеса-Монте-Кристо? Кстати, дон Исидро действует так же, как аббат Фариа: у него нет улик, он не может следить за подозреваемым, не может беседовать со свидетелями - он может лишь выслушивать рассказчика и делать выводы исключительно на основании его слов. Что же до предисловия к сборнику рассказов о доне Пароди, написанного вымышленным же автором, то в нем скрупулезно перечисляются все литературные предшественники этого сыщика: "Дону Исидро принадлежит честь быть первым детективом-заключенным. При всем том критик с острым нюхом сможет установить несколько соответствий: Огюст Дюпен не покидает уединенного кабинета... Князь Залевский, закрывшись в своем отдаленном дворце, решает загадки Лондона... Макс Каррадос - не в последнюю очередь! - заперт в переносной тюрьме своей слепоты..." (на последнего я обращаю ваше внимание и обещаю вернуться к нему и ему подобным позже). Отсутствие в скрупулезно перечисленных предшественниках-сыщиках самого первого в шеренге, так сказать, правофлангового - аббата Фариа представляется мне куда более важным, чем ежели бы его имя в этот список внесли. Борхес и Касарес - старые и хитрые игроки, они играют во все - в том числе, и в незнание (ни дать-ни взять - отец Браун о двух головах!). Кстати сказать, список - и предисловие - они приписали тому самому Гервасио Монте-Негро - с него и спрос... Чтобы закончить с Борхесом - во всяком случае, в этой статье - я приведу его суждение о детективе: "Детектив - это фантастический жанр, в котором предполагается, будто преступление можно раскрыть только лишь интеллектуальным усилием..."
- Предыдущая
- 5/5
