Рефлекс убийцы - Обухова Оксана Николаевна - Страница 6

• Предыдущая
• 6/43
• Следующая

А что не зовут, так это пустяки. На то она родня и есть, чтоб в гости без приглашения наезжать.

Матрена ведь с мужем Ваней всегда без телеграммы приезжали. Знали — пустят их Клава с Софой в комнату, за дверью не оставят, даже если московские родственники на работе оба.

А как гуляли вечерами в день приезда! Если погода хорошая, в парк аттракционов ходили, если неподходящая… такой концерт «по заявкам москвичей» на коммунальной кухне устраивали — любо-дорого! Матрена частушки пела, каблуками кренделя выделывала — весь двор сбегался в двадцатую квартиру на певунью посмотреть, забористые частушки послушать… Надежда Прохоровна даже щеками заполыхала, припомнив кое-что из частушечного парамоновского творчества…

А потом, на ночь, «по-цыгански» раскладывали в комнате на полу старый комковатый матрас. Под голову гостей складывали скатанные в рулон тулупы, прятали их в чистые наволочки… Для тепла накрывались не только одеялом, но и пальто… И разговоры разговаривали до первых петухов. Про деревенские новости, про городское житье, про сенокосы и надои.

Эх, было дело. Ваня теперь рядом с Васей на пригорке под березками лежит…

Этим летом, если только ноги сами ходить будут, обязательно в Парамонове надо наведаться!

Пока Надежда Прохоровна предавалась воспоминаниям, в гостиную малого корпуса начал стекаться траурно наряженный народ. Пришла Генриетта Константиновна в длинных антрацитово-черных перчатках и странном молодежном платье с широким лаковым поясом, блестящими крупными пуговицами. Утянутое на пухлом животе платье пышным, но коротковатым колоколом нависало над круглыми коленками, над крошечными лаковыми туфельками; на шее Арно сверкал прозрачными камушками траурный лакированный ошейник.

Надежда Прохоровна неодобрительно покрутила головой — с собакой, на поминки? Поймала четко направленный на нее взгляд Генриетты и сделала вид, что увлечена вязаньем.

Помимо Арно компанию Генриетте составлял чихающий Сева Минкин. Среди сугробов на кладбище он, видать, и вправду промерз до костей и теперь поминутно утирал покрасневший носик шикарным шелковым платком в тон галстука. Ничего другого, судя по всему, у Севы не нашлось. Или иссопливеть успел.

Почти сразу за ними пришла Анна в черном платье на бретельках и тех же длинных меховых сапогах.

Может быть, на ком-то другом сочетание нежного струящегося шелка и громоздких, прямо-таки как у полярников сапог казалось бы диким, но Ане шло. Непонятно почему, непонятно как, но очень шло. Может быть, все дело в том, что цвет гривы рыжеватых волос перекликался с цветом унтов?

Покуривающий Михаил Терентьевич прошелся вдоль накрытого стола, поправил, придал безупречной параллельности ножу, вилке и салфетке в серебряном кольце. Распрямил только ему видимую складку на скатерти…

Пижон, подумала Надежда Прохоровна. Унылый пижон в зауженном костюме. В такие штаны и короткие пиджачишки молодые мальчики рядятся, сама по телевизору в смешной передаче видела, а этот — лысина во весь лоб, а туда же. Никакой солидности.

Зато Богдан Игнатьевич Кожевников вышел элегантным, как Джеймс Бонд. Длинные, по нынешней моде волосы уложены гладко, блестят. Из кармашка пиджака уголок белоснежного платка торчит. (Сева взглянул на тот платок тоскливо и утер нос замызганной бумажной салфеткой черного колера — видать, стащил со стола незаметненько и в дело употребить успел.)

Вдову сопровождал сын Сергея Федоровича. Бережно довел под ручку до стола, усадил во главе и сел по правую руку.

Последней, когда все прочие скорбящие уже расселись, явилась рыжая Аделаида. В простом черном платье, на шее нитка жемчуга. Запах терпких экзотических духов Аделаиды дотащился даже до Надежды Прохоровны.

Вступительную речь, что удивительно, держали не родственники, а генеральный директор Кожевников, придавший лицу проникновенное выражение.

О чем он говорил, Надежда Прохоровна не расслышала, но вдова всплакнула. Недолго. Сын покойного тихонько сжал ее напряженные пальцы, унизанные перстнями, вдова медленно, в несколько глотков, выпила водки из изящной хрустальной рюмки и чинно закусили осетриной.

Больше никаких слез за поминальным столом Надежда Прохоровна не увидела. Все пили, ели, говорили речи; за окном совеем стемнело, предупредительный официант включил над бабушкой-вязальщицей дополнительное освещение… Культурные поминки подходили к эпилогу, генеральный директор Богдан Игнатьевич снова встал. Протянул руку с зажатой рюмкой в сторону портрета Махлакова…

Мимо бабы Нади пробежала озабоченная администраторша Александра. Быстро подошла к вдове, шепнула что-то той на ухо…

Римма Игоревна поставила на стол наполненную рюмку и так недоуменно посмотрела на вытянувшуюся рядом Александру, словно администраторша объявила ей о приходе восставшего из гроба Сергея Федоровича. С венками и букетами из четного количества цветов. Александра пожала плечами: мол, а я тут при чем? Наклонилась снова…

— Господа!.. — напряженно и звонко прозвучал голос вдовы. — Мне только что сообщили…

О чем только что сообщили мадам Махлаковой, Надежда Прохоровна не расслышала. Точнее, расслышала кое-что, но не слишком поверила ушам.

Гости недолго о чем-то посовещались, сообщили о своем решении Александре — та быстро пробежала мимо бабы Нади в обратную сторону — Кожевников таки произнес скомканную появлением администраторши речь… Не чокаясь, приняли по последней и, шумно переговариваясь, встали из-за стола.

Надежда Прохоровна погибала от любопытства в своем кресле. Вытягивала шею, прислушивалась…

Из гостиной, прижимая к мягкой груди остроухую собаку, вышла Генриетта Константиновна. Мужчины (кроме заспешившего к своему номеру Минкина) отправились в курительную комнату, за ними следом плавно заскользила Аделаида. Анна осталась задумчиво сидеть на диване в гостиной, где бригада официантов резво убирала приборы и расставляли столики в привычном разрозненном порядке. Генриетта Константиновна подошла к бабушке Губкиной, села в соседнее кресло и, доверительно склонившись над подлокотником, сказала:

— Представляете, Надежда Прохоровна, к нам фокусникприехал.

Непонятно, что больше удивило бабу Надю — факт приезда циркача на похороны или то, что Разольская так лихо, с одного раза, запомнила ее имя-отчество. Обычно богатенькие дамочки имена бабушек-вязальщиц забывают через пять секунд. Если, конечно, те неожиданно не подсовывают им визиток, извлеченных из мотков козьей пряжи.

— Фокусник? — переспросила она с интересом. — У вас же, как я догадалась, поминки?

— Да! — пораженная несовместимостью событий, развеселилась Разольская. — У пас — поминки. Но, — опять склонилась ближе к бабе Наде, — судьба распорядилась жестоко…

Несколько минут Генриетта Константиновна посвящала Надежду Прохоровну в известную той суть сегодняшнего мероприятия: должны были отметить день рождения, а получились похороны…

— …И вот я думаю, Надежда Прохоровна, Сережа заказал приезд фокусника на день рождения, того никто не удосужился предупредить об отмене торжества, артист приехал… Казус, казус.

— И что вы будете делать? Назад его отошлете?

— Коллегиально было решено — оставить все как есть, — поднимая брови, сказала Разольская. — Может быть, — растопыренные пальчики в черных перчатках поднялись вверх, указывая на Небеса (притиснутый плотнее локтем Арно обиженно заворчал), — тамтак решили? Может быть, это последний привет от Сереженьки? — Сделала мину еще более постной и доверительно спросила: — Как вы думаете?

Надежда Прохоровна немного напоказ задумалась. Если вспомнить о гармони на Васиных похоронах… Все в лучших российских традициях: «Хоронили тещу, порвали два баяна».

— Думаю, в обиде он не будет, — сказала честно.

— И мы так решили, — удовлетворенно кивнула Разольская. — Если уж случилось, таков перст судьбы. — Достала из-под мышки коричневую собачонку, подержала ее на вытянутых руках, чмокнула в нос.

• Предыдущая
• 6/43
• Следующая