Выбери любимый жанр

КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио - Преображенский Константин Георгиевич - Страница 30

Изменить размер шрифта:

Поэтому я прошел туда, в рабочий кабинет рядовых сотрудников резидентуры, и снял трубку прямого телефона. Тотчас у резидента должен раздаться звонок…

Этот телефон был надежно защищен от прослушивания японцами. Лучшие специалисты из КГБ приезжали сюда под видом строителей нового здания советского посольства и долго вставляли в телефон какие-то металлические приборы. Но ведь они были советскими, хотя, возможно, действительно считались самыми лучшими в нашей стране, безнадежно отставшей от всего мира и особенно от Японии в области электроники, поскольку научно-технический прогресс совершенно не нужен социализму, ибо власть коммунистической партии можно поддерживать и без него. Для капитализма же научно-технический прогресс, наоборот, жизненно важен. В его основе лежит конкуренция между капиталистическими фирмами. И потому вполне возможно, что японская техника подслушивания, являвшая для нашей страны достижения завтрашнего дня, вполне могла контролировать переговоры по этому телефону. Я был совершенно уверен в этом. Но ничего не поделаешь, приходится подчиняться советской бюрократической дисциплине, хотя для этого и придется лишний раз подтвердить японцам свою принадлежность к разведке!

— Здравствуйте, вас беспокоит Георгий, — упавшим голосом сказал я, поняв, что резидент поднял трубку.

Георгий — это мой разведывательный псевдоним. Таковой имеется у каждого советского разведчика. Под псевдонимами они фигурируют в шифрованных телеграммах Но сейчас это значило только, что я подсказал японской контрразведке один из ключиков к этому шифру.

Далее я коротко объяснил резиденту, что приобрел очень интересную книгу, которую можно использовать в разведывательных целях, и хотел бы показать ее, чтобы получить разрешение на дальнейшие действия.

— Заходи! — велел резидент, и я поспешил в его кабинет, досадуя на то, что сам же объяснил японской полиции, зачем ездил в «Марудзэн», если нас действительно подслушивали. Но ничего не поделаешь. Боюсь, что и сам резидент тоже допускает такую возможность, но изменить сложившийся порядок все равно не может, потому что не является самым высоким начальником в КГБ и не может покушаться на основы советского бюрократического порядка, зиждущегося на всеобщем неравенстве.

Кабинет резидента просторен, стены сверкают белизной. Со всех сторон из них торчат какие-то ниточки, узелочки и проволочки, создающие ощущение некоего незавершенного хитроумного замысла, это тоже была техническая защита от подслушивания, неизвестно, насколько надежная. Боюсь, что не очень.

Резидент сидел за большим письменным столом и, не вставая, протянул мне руку для рукопожатия. Как и все служащие посольства, он был в темном костюме, который никогда не менял на светлый, даже летом.

— Будь добр, — сказал резидент, — опусти жалюзи на окнах, а то солнце слепит глаза.

Окно здесь также было полупрозрачным, чтобы через него ничего нельзя было увидеть извне, и в ребристом стекле лишь угадывались очертания зданий и огни реклам дорогого мне города. Кроме этого окна, ничто не говорило о том, что мы находимся за границей. Атмосфера в кабинете казалась вполне советской, словно переносила нас в Москву, в штаб-квартиру разведки в Ясеневе.

Я шагнул к окну и дернул за веревочку, чтобы опустить шторы, но это оказался один из секретных проводков, вылезший на сантиметр из стены. Испуганно вскрикнув, резидент выскочил из-за стола, подбежал к окну и сам опустил жалюзи.

Тут я показал ему книгу и коротко объяснил содержание, ибо японского языка он не знал, как и все другие резиденты КГБ в этой стране, неоднократно менявшие друг друга на протяжении всех лет существования советско-японских дипломатических отношений. Первым резидентом-японистом должен был стать П., до этого долго работавший в Токио заместителем резидента, но его приезд был отменен из-за побега сотрудника КГБ Станислава Левченко, корреспондента журнала «Новое время». П. всегда плохо относился к Левченко, приуменьшал его заслуги, всячески унижал на резидентурских общих собраниях. Позже Левченко написал о нем много интересного в журнале «Ридерз дайджест». Все рассказанные им истории о коварстве и злобной изобретательности П. совершенно правдивы — отголоски их я до этого слышал от товарищей-японистов в штаб-квартире разведки.

— Да ведь это же готовый агент! — воскликнул резидент, выслушав мой рассказ. — Его надо завербовать для Службы «А». Действуй!..

Очень довольный, я вышел из кабинета. Во-первых, я получил разрешение резидента работать с автором книги, во-вторых — понял, что он еще не завербован нами, а в-третьих — обеспечил себе первенство на тот случай, если другой советский разведчик-журналист принесет резиденту точно такую же книгу.

Через несколько минут я уже сидел за рулем машины и мчался по хай-вэю к себе в Синдзюку. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалось море серо голубых крыш двухэтажных японских домиков. Вдали маячили, стремительно приближаясь, огромные небоскребы Синдзюку. Окна их верхних этажей нестерпимо блестели, отражая полуденные лучи яркого японского солнца. Привычная для меня картина, но она снова и снова волновала меня. Токио был близок и мил моему сердцу японоведа, хотя, как разведчик, я должен был его ненавидеть.

Приезжая в Москву, я сразу же начинал тосковать по Токио. Для того чтобы заглушить это чувство, я специально воскрешал в памяти самые неприглядные его уголки — где-нибудь в Итабаси или Уэно, но и они представлялись мне по-своему дорогими и манили к себе.

Мои очерки и статьи, весьма часто появлявшиеся в советской прессе, были пронизаны любовью к Японии. Это не могло ускользнуть от внимания резидентуры и совершенно не понравилось там.

«Преображенский сверх меры восхищается Японией, а советский разведчик не должен быть таким, — услыхал я однажды обрывок разговора двух начальников в резидентуре. — Увидит какой-нибудь японский танец и чуть ли не падает в обморок от восторга. А ведь Япония — наш потенциальный военный противник. Наконец, его может завербовать японская контрразведка!..»

На протяжении всех лет работы в КГБ я ощущал этот холодок отчуждения. Но в то же время разведка ценила мои знания языка и культуры страны. Ради того, чтобы жить в Японии, я был готов на все…

С таким смешанным чувством я приехал на станцию метро «Хацудай», где расположено токийское отделение ТАСС, и осторожно припарковал машину в его тесном дворе…

На следующий день я написал небольшую хвалебную статью об этой книге и направил ее в Москву по каналам ТАСС. Особо подчеркнул в ней роль ее автора К. как выдающегося борца за мир. Я уже представлял его читающим эту статью и с радостным смущением находящего в ней столь лестные для себя слова. На самом деле эта статья прославляла вовсе не К. и даже не его книгу, а милитаристскую сущность нашего государства, и поэтому непременно должна была вскоре появиться во всех основных газетах. Так и произошло, и вскоре я получил номера множества газет — от центральных из Москвы и Ленинграда до никому не известных маленьких провинциальных газетенок, — в которых была опубликована моя статья. Ведь все наши газеты обязаны были публиковать материалы, поступающие от ТАСС. Однако мало кто в Японии знал об этом.

Первую встречу с К. я также решил провести немедленно, не дожидаясь результатов проверки из Москвы по учетам разведки Такой запрос положено направлять туда всякий раз при установлении контакта с новым потенциальным агентом. Цель этой проверки заключается в том, чтобы выяснить, не является ли уже этот новый знакомый агентом КГБ или ГРУ, военной разведки. В противном случае встреча с ним еще одного советского разведчика, помимо тех, кто уже тайно работает с ним, могла привести к его расшифровке. Кроме того, проверка в разведывательных архивах может выявить лиц, которые, скажем, сотрудничают с японской или американской контрразведками и сами целенаправленно набиваются в наши агенты.

Но даже если бы К. оказался или нашим, или, наоборот, японским агентом, встреча со мной ни ему, ни мне не повредила бы — такие вот неоценимые преимущества дает разведчику прикрытие журналиста.

Перейти на страницу: