В объятиях смерти - Корнуэлл Патрисия - Страница 29

• Предыдущая
• 29/74
• Следующая

Она молчала. Снег холодно целовал оконное стекло, и ветер завывал вдоль карнизов. Я не могла себе представить жизнь в одиночестве в этом доме.

— У вас есть еще родственники? — спросила я.

— Живых — нет, — ответила она.

— Я сожалею, мисс Харпер...

— Надеюсь. Вы должны прекратить говорить об этом, доктор Скарпетта.

Большой перстень с граненым изумрудом сверкнул в отблеске камина, когда она снова подняла свой бокал. Ее глаза остановились на моем лице. Я вспомнила застывший в них ужас в тот момент, когда она открыла дверь, а я как раз занималась телом ее брата. Сейчас она была поразительно спокойна.

— Кери знал, что это произойдет — сказала она неожиданно. — Меня больше всего поразило то, какэто случилось. Я не предполагала, что у кого-то достанет дерзости подстеречь его рядом с домом.

— И вы ничего не слышали? — спросила я.

— Я слышала только, как он подъехал, и больше ничего. После того как он не зашел в дом, я открыла дверь и проверила. И сразу же позвонила 911.

— Он часто бывал где-нибудь еще, кроме «Калпепера»?

— Нет. Нигде. Он ездил в «Калпепер» каждый вечер. — Она отвела взгляд. — Я предостерегала его от посещения подобного места, говорила ему о том, как опасно в его возрасте ездить в такое время. У него всегда с собой были наличные, понимаете? И Кери был мастер оскорблять людей. Он никогда не оставался подолгу. Час, максимум два. Обычно он говорил мне, что ему нужно это для вдохновения — смешаться с простыми людьми. Кери нечего было сказать после «Зазубренного угла».

Я читала этот роман в Корнелльском университете и помнила лишь впечатление: насилие, кровосмешение и расизм варварского Юга, увиденные глазами молодого писателя, выросшего на ферме в Вирджинии. Помню, на меня это произвело угнетающее впечатление.

— Мой брат был одним из тех несчастных талантов, рассчитанных только на одну книгу, — добавила мисс Харпер.

— Со многими другими очень хорошими писателями происходило подобное, — сказала я.

— Все, что ему было уготовано, он прожил в молодости, — продолжила она тем же раздражающим монотонным голосом, — а после этого стал никчемным человеком, и его жизнь была полна отчаяния. Его писания представляли собой ряд неудачных начал, которые он, в конце концов, комкал и выкидывал в огонь, мрачно наблюдая, как горят эти страницы, а потом он ходил по дому, как разъяренный бык, до тех пор, пока не был в состоянии предпринять новую попытку. Так продолжалось я даже не помню сколько лет.

— По-моему, вы чересчур строги к своему брату, — заметила я спокойно.

— Я чересчур строга к себе, доктор Скарпетта, — сказала она, когда наши глаза встретились. — Мы с Кери слеплены из одного теста. Разница между нами в том, что мне не кажется, будто я должна анализировать то, чего нельзя изменить. Он постоянно копался в себе, в своем прошлом, в условиях, которые его сформировали. Благодаря этому он получил Пулитцеровскую премию. Что касается меня, то я предпочитаю не бороться с тем, что всегда было очевидным.

— Что вы имеете в виду?

— Линия семьи Харперов подошла к концу, она почти выродилась и бесплодна. После нас никого не останется.

Вино было дорогим бургундским местного производства, сухое, со слабым металлическим привкусом. Сколько же еще ждать, пока полиция закончит? Мне показалось, что некоторое время назад я слышала громыхание грузовика — прибыла аварийная служба, чтобы отбуксировать мою машину.

— Заботу о Кери я принимала как нечто неизбежное. Так сложилась судьба, — сказала мисс Харпер. — Я буду скучать по нему только потому, что это мой брат, и не собираюсь сидеть здесь и врать, каким он был замечательным. — Она снова пригубила вино. — Должно быть, я кажусь вам бесчувственной.

Это нельзя было назвать бесчувствием.

— Я ценю вашу честность, — сказала я.

— Кери отличался воображением и переменчивостью. У меня мало и того, и другого, и если бы не обстоятельства, я бы не выдержала. Конечно, я бы не жила здесь.

— Жизнь в этом доме означала изолированность. — Я предполагала, что именно это имела в виду мисс Харпер.

— Я не возражаю против такой изоляции, — сказала она.

— А против чего тогда вы возражаете, мисс Харпер? — спросила я, протягивая руку за сигаретами.

— Хотите еще вина? — ответила она вопросом на вопрос. Половина ее лица скрылась в тени.

— Нет, спасибо.

— Я бы хотела, чтобы мы никогда не переезжали сюда. В этом доме не произошло ничего хорошего, — сказала она.

— Что вы будете делать, мисс Харпер? — Меня замораживала пустота ее взора. — Вы останетесь здесь?

— Мне некуда больше идти, доктор Скарпетта.

— Мне кажется, что будет совсем нетрудно продать «Катлер Гроув», — сказала я. Мое внимание снова переключилось на портрет над каминной полкой. Девочка в белом жутко усмехалась в отсветах пламени камина над секретами, которые она никогда не расскажет.

— Трудно уйти от своих черных легких, доктор Скарпетта.

— Простите, я не поняла.

— Я слишком стара для перемен, — объяснила она, — я слишком стара, чтобы гнаться за хорошим здоровьем и новыми взаимоотношениями. Прошлое дышит мне в спину. Это моя жизнь. Вы молоды, доктор Скарпетта. Когда-нибудь вы узнаете, что значит оглядываться назад. Вы обнаружите, что от своего прошлого никуда не скрыться, что оно тянет вас назад, в знакомые комнаты, где по иронии судьбы произошли события, ставшие причиной вашей окончательной отчужденности от жизни. Вы обнаружите, что громоздкая мебель, вызывавшая горькое разочарование, со временем сделалась уютной, а люди, которые не оправдали ваших надежд, стали ближе. Вы обнаружите, что бежите назад, в объятия боли, от которой когда-то убегали. Так проще. Вот и все, что я могу сказать. Так проще.

— У вас есть какие-нибудь идеи насчет того, кто мог сделать это с вашим братом? — спросила я напрямик, потеряв надежду сменить тему разговора.

Она ничего не ответила, широко раскрытыми глазами пристально вглядываясь в огонь.

— А как насчет Берил? — настаивала я.

— Я знаю, что ее изводили много месяцев, прежде чем все это случилось.

— Много месяцев перед ее смертью? — уточнила я.

— Мы с Берил были очень близки.

— Вы знали, что ее преследовали?

— Да. Я знала, что ей угрожали, — сказала она.

— Она сама рассказала вам об этом, мисс Харпер?

— Разумеется.

Марино просматривал телефонные счета Берил и не нашел ни одного междугородного звонка в Вильямсбург. Не обнаружилось также ни одного письма от мисс Харпер или ее брата.

— Значит, вы много лет поддерживали с ней близкие отношения? — спросила я.

— Очень близкие. По крайней мере, настолько, насколько это было возможно из-за той книги, которую она писала, и очевидного нарушения договора с моим братом. Все это вылилось в такую грязь... Кери был в ярости.

— Как он узнал об этом? Она рассказывала ему о том, что писала?

— Ее адвокат рассказал.

— Спарацино?

— Я не в курсе подробностей того, что он рассказывал Кери, — на лице мисс Харпер появилось суровое выражение, — но мой брат был проинформирован о книге Берил. Он знал достаточно, чтобы выйти из себя. Адвокат за кулисами подогревал страсти. Он ходил от Берил к Кери, туда и обратно, представлялся союзником то одного, то другого, в зависимости от того, с кем разговаривал.

— Вы знаете, в каком состоянии ее книга находится сейчас? — осторожно поинтересовалась я. — Она у Спарацино? Готовится к публикации?

— Несколько дней назад он звонил Кери. Я случайно слышала обрывки их разговора, из которых поняла, что рукопись исчезла. Упоминается ваш отдел. Я слышала, как Кери говорил что-то о медицинском эксперте. Полагаю, имелись в виду вы. И в этот момент он разозлился. Я заключила, что мистер Спарацино пытался определить, насколько возможно, что рукопись — у моего брата.

— А это возможно? — Я тоже хотела это знать.

— Берил никогда бы не отдала ее Кери, — ответила она голосом, лишенным эмоций. — Какой был смысл жертвовать ему свою работу? Он был непреклонен в оценке того, чем она занималась последнее время.

• Предыдущая
• 29/74
• Следующая