Северная война (СИ) - Сахаров Василий Иванович - Страница 43

• Предыдущая
• 43/77
• Следующая

  - Куда ты это вез?

  Седрик хотел плюнуть в лицо врага и гордо промолчать. Однако в горле пересохло, а по его раненой руке ударили палкой. Вновь нестерпимая боль пронзила тело крестоносца, и он выкрикнул:

  - В Гамбург и Франкфурт!

  - Тихо-тихо, - венед повесил сумку на плечо и небрежно похлопал Седрика по щеке, - спокойно, ты ведь рыцарь, а не дамочка, так что терпи.

  - Угум! - простонал Зальх.

  - Вот и замечательно, - улыбнулся язычник и задал ему новый вопрос: - Тебя как зовут?

  - Седрик... Седрик фон Зальх...

  - Молодец. А кому ты должен был передать послания герцога?

  - Его невесте Клеменции Церенгенской и папскому легату Гвидо Флорентийскому.

  - Так-так.

  Венед посмотрел за спину рыцаря и добавил что-то по-славянски, после чего развернулся и скрылся среди других вражеских воинов. Человек за спиной Седрика распустил и ослабил узлы на ногах и руках рыцаря. Зальху сразу же стало легче, но сбежать шансов все равно не было, так как его дополнительно привязали к дереву, и вскоре он стал свидетелем необыкновенного зрелища.

  Варвары очистили просторную площадку между четырех костров и несколько десятков человек образовали круг. Затем они стали ритмично хлопать в ладоши и что-то напевать. В центр площадки выходил кто-то из толпы и танцевал, и так продолжалось очень долго, может быть час или два. Зальх это не запомнил и когда усталый и израненный крестоносец, который считал, что его предадут смерти, стал проваливаться в забытье, над лагерем язычников раздались отчаянные крики его оруженосца Танкреда:

  - Не-е-ет!!! По-мо-ги-те!!!

  Зальх дернулся и поднял голову. Его взгляд был направлен на освещенную площадку, и он увидел, как на нее вытолкнули Танкреда. Юноша был избит и испуган, и рыцарь подумал, что сейчас оруженосца станут пытать. Но нет, под ноги шваба упал отличный рыцарский меч, а затем из толпы выскочили вооруженные короткими клинками язычники, все как на подбор, светловолосые и не старше шестнадцати лет. Далее над толпой врагов пронеслось слово, то ли боевой клич, то ли чье-то варварское имя, и звучало оно как 'Варог!'

  Тем временем Танкред опасливо взялся за оружие, и началась игра. Юные язычники ловко нападали на оруженосца, и кололи его клинками, а он пытался отбиться и не успевал, потому что противники у него, несмотря на возраст, оказались серьезные. Раз за разом меч оруженосца опускался на врагов, но они постоянно ускользали. И все бы ничего, но вскоре игра язычникам надоела. Один из вражеских сопляков остановился, посмотрел на Танкреда, произнес нечто презрительное и под хохот старших воинов покинул круг. За ним последовал второй и против оруженосца остался только один боец. Танкред заметно приободрился и попытался достать язычника, но тот на полшага отступил в сторону, меч шваба просвистел рядом с его головой, а вражеский клинок вонзился ему в шею.

  От вида того, как умирает оруженосец и воспитанник, Седрик застонал. Однако сделать он ничего не мог и продолжал стоять под деревом, стоять и наблюдать за тем, как венеды убивают пленных, которых одного за другим выталкивали на площадку. При этом, конечно же, он понимал, что язычники дают католикам мизерный шанс продлить свою жизнь, которого он, если бы так сложилась ситуация, им не дал бы. Но все равно он чувствовал всю несправедливость судьбы по отношению к его сотоварищам по Крестовому походу, и рыцарь ненавидел врагов всеми фибрами своей души.

  Где-то заполночь пленники, которых было семь человек, закончились, и Седрик решил, что пришел его черед. Однако он ошибся. Его не тронули, а дали напиться. Ну, а когда наступил рассвет, рыцаря отпустили.

  Зальха вывели на дорогу и развязали, после чего бросили рядом уже знакомую сумку с посланиями герцога и он захлопал глазами. Это было более чем странно, и когда венеды скрылись, он открыл клапан и убедился, что все письма на месте. Правда, печати на футлярах были сломаны, но самое главное для Седрика послание, письмо Генриха Льва к Клеменции лежало внутри, рядом с тяжелым кошельком и печаткой герцога.

  'Что делать? - оглядывая тракт примерно в миле от места схватки его отряда с венедами, спросил себя Седрик и тут же ответил: - Надо идти к реке и просить помощи у наших воинов'.

  Решение было принято и, прихрамывая на раненую ногу, со стонами и всхлипами, крестоносец, который вновь оказался бит язычниками, медленно двинулся в сторону Траве.

  Впрочем, шел он недолго. Вскоре впереди запылила дорога, и показались германские кавалеристы, которые сначала едва не накололи его на пики, а затем отправили единственного уцелевшего гонца из армии Генриха Льва в Гамбург. Кони, которых меняли при каждом удобном случае, домчали Седрика фон Зальха до города очень быстро и только оказавшись за высокими прокопченными стенами, он окончательно поверил, что спасся, и сделал то, чего не делал уже лет десять. Он заплакал и крупные слезы, которые катились по его щекам, смывали не только дорожную грязь, но и то, что было спрятано у него глубоко внутри, боль, обиду и горечь поражения.

  - Ты собираешься оставить этого католика в живых? - Такой вопрос задал мне Ранко Самород, который вместе с другими командирами нашего партизанского соединения сидел подле моего костра.

  Я посмотрел туда, где за танцующими воинами стоял привязанный к дереву везучий рыцарь Седрик фон Зальх, про которого его подчиненные, особенно оруженосец, рассказали немало интересного, и ответил варягу:

  - Да.

  - И зачем?

  - Он везет письма и одно из них должен получить Бернард Клервоский. Кто это, знаешь?

  - Слышал про него что-то, - поморщился варяг. - Вроде бы франк и проповедник, один из тех, кто на нас крестоносцев натравил.

  'Вот сразу видно, что Ранко ни разу не политик, а воин до мозга костей, - отметил я. - Что ему Бернард? Мышь церковная, кастрат и подлая морда, а для меня он слуга Темных тварей, которые сидят в глубинах космоса и тянут к себе души и силы людей. Млять! Это все равно, как если бы мы, люди, были чьей-то кормовой базой. Хотя почему если бы? По сути, так оно и есть, оступился, дал слабину, отрекся от предков, принял добровольно власть чужого бога, и считай, что ты превратился в скотину, с которой хозяин берет шерсть и молоко, а когда ему нужно, то и мясо. И если в тот момент, когда я переместился из века двадцать первого в век двенадцатый, мне это было не интересно, то сейчас все иначе. Я убедился в том, что волхвы мне не лгали, и нашел подтверждения их словам. Так может быть рассказать Самороду и другим соратникам о Темных и их прислужниках? Нет, пожалуй, как-нибудь потом, при более удобном случае, а пока я займусь тем, что задумал'.

  - Так я не понял, - вновь заговорил варяг, - причем здесь письмо к этому самому Бернарду?

  - При том, Ранко, что я хочу на послании герцога свое написать и Бернарду отправить. Пусть знает, что нас не сломать. Ну и, кроме того, это должно его разозлить, а по злобе он может совершить ошибку и поддаться чувствам.

  - А получится?

  - Это как написать, - ухмыльнулся я, - и какие слова подобрать. Вот ежели излагать свою мысль вежливо, ой ты господин хороший, ты не прав - это одно. А коли покрыть его непотребными словами и грязью, да правильные слова подобрать - то совершенно другое.

  - Это понятно.

  Самород замолчал, а спустя пару минут вместе с другими сотниками покинул мой костер и присоединился к воинам, которые наблюдали за схваткой трех варогов против молодого пленника. Смотреть там, честно говоря, было не на что, ибо оруженосец фон Зальха оказался слабоват, впрочем, как и остальные захваченные на тракте германцы. Ну, это и понятно. Каждый воин в моей дружине сильный боец и в нас нет никакой жалости к врагам, понятие о чести есть, а вот жалость куда-то исчезла. Поэтому мы подобны волкам, мечемся по лесам Верхней Саксонии и ежедневно вступаем в ожесточенные бои и схватки. Налет и отход. Соединение с отрядами Вартислава Никлотинга, которые не дают крестоносцам житья и постоянно беспокоят их, затем маневр и вновь мы на тракте, где опять берем с католиков кровавую дань. От всего этого люди устали и озверели, а в безвозвратных потерях только в моей дружине почти двести воинов. Однако мы не уходим, ибо на вражеской земле от нас есть наибольшая польза, и единственное наше развлечение это схватки в кругу, где можно прирезать противника не просто так, в сутолоке и неразберихе боя, а глядя ему прямо в глаза.

• Предыдущая
• 43/77
• Следующая