Великие Борджиа. Гении зла - Тененбаум Борис - Страница 4

• Предыдущая
• 4/75
• Следующая

В отчаянной попытке спасти погибающую империю последний византийский император Константин Палеолог согласился пойти на унию, подчиняющую Восточную, греческую, церковь Западной, латинской. Флорентийский Собор [5], собранный еще при папе Евгении, торжественно объединил обе Церкви. Евгений IV известил об этом весь христианский мир, издав 6 июля 1439 года специальную буллу на этот счет (ее текст есть в Приложениях), но решение о прекращении раскола было с негодованием встречено в Константинополе и так и осталось в основном на бумаге.

А в 1453 году Константинополь пал – и вопрос и вовсе перестал иметь практическое значение: помощь с Запада так и не подоспела. Собор Святой Софии в Константинополе стал мечетью, а греческому патриарху надо было улаживать отношения уже не с папой римским, а с турецким султаном.

Падение Константинополя произвело в Европе потрясающее впечатление. Вроде бы дело давно к тому и шло, и вся Византийская империя давно уже свелась к самой столице да к небольшим полоскам побережья Греции (Мореи) с островами, и все прекрасно знали, что само решение об объединении Церквей было со стороны греков шагом, вынужденным только отчаянной необходимостью, – но все равно очень многие восприняли конец Византии как конец света. Последние два года своего понтификата, с 1453 и до 1455-го, папа римский не знал заботы более важной, чем организация общехристианского отпора туркам.

Понятно было, что эта забота перейдет и к его преемнику, кем бы он ни был.

Вопрос был настолько накален, что первым кандидатом на Святой Престол оказался кардинал Виссарион – греческий прелат, бывший епископ Никейский, принявший Великую Унию и получивший за это свой сан князя Церкви. За него на Совете высказались 8 человек из 15.

Однако поддержка его быстро сошла на нет, и на первый план вышла другая кандидатура. Это был племянник давно уже усопшего папы Евгения, кардинал Пьетро Барбо. Важно было то, что он был венецианцем, а война с турками потребовала бы самого деятельного участия Светлейшей Республики Венеция с ее могучим флотом. Пьетро Барбо тоже не удалось собрать большинства. Возникла было кандидатура кардинала Капраника, но он был римлянин, и это само по себе вносило в политические расчеты дополнительные осложнения. Дело тут в том, что в теории Церковь была единым организмом, но на практике на выборную должность главы христианского мира в первую очередь претендовали итальянцы – было очень трудно избрать кого бы то ни было без их согласия.

Сильнейшей итальянской фракцией, естественно, были римляне, но они делились на две непримиримые группировки «римских баронов» – семейств Колонна и Орсини, отчаянно соперничавших друг с другом. Кардинал Капраника был другом семейства Колонна – и Орсини сумели блокировать его избрание. В общем, поскольку договориться не удалось, все заинтересованные стороны согласились в том, что они друг с другом не согласны, и сошлись на временном решении – был избран нейтральный кандидат. Конечно же, в таких случаях выбирают самого старого и больного. Такой кандидат нашелся. Ему было уже 77 лет, он был болен – по слухам, даже не просто болен, а болен проказой – и по всем признакам должен был уже вскоре покинуть юдоль земную и переселиться на небеса.

Избрание состоялось 8 апреля 1455 года.

Новым папой римским под именем Каликста III стал Алонсо де Борха, арагонец, известный в Риме как кардинал Борджиа. Конечно, в апреле 1455-го никто этого знать не мог, но актом избрания кардинала Алонсо в папы была основана целая династия – династия Борджиа.

«Я , Каликст Третий, папа, обещаю и клянусь перед Святой Троицей, и перед Отцом, Сыном и Святым Духом, и перед Марией, Матерью Божьей, и перед апостолами Петром и Павлом, и перед всей ратью небесной, что я сделаю все, что в моей власти и в моих силах, для того, чтобы вернуть христианству Константинополь, захваченный и порабощенный врагом Христа, распятого Спасителя, безбожным Магометом, государем турок, посланным нам в наказание за грехи наши…» – так начиналась торжественная клятва, принесенная папой римским Каликстом, звавшимся в миру Алонсо де Борха, в Риме известным также как кардинал Алонсо Борджиа, князь Церкви.

Вообще-то, церемония восхождения нового папы римского на Святой Престол была разработана до мелочей, но в данном случае новый папа решил внести в отлаженный ритуал новый элемент и принес свою торжественную клятву: организовать Крестовый поход.

Текст произнесенной им клятвы разнится от источника к источнику. Согласно одному из них [6]папа Каликст даже использовал цитату из Псалмов: « Если забуду тебя, Иерусалим, пусть отсохнет рука моя…» (Псалмы, 137:5) – но в том, что клятва была дана, сходятся все источники. Дальше процедура интронизации и коронации папы римского пошла по заведенному веками порядку – перед Каликстом троекратно сожгли на посохе пучок пакли, и он выслушал следующее [7]:

«Pater Sanctissime, sic transit Gloria mundi!» – «Святейший Отец, так проходит мирская слава!»

Получив напоминание о смертности, и краткости бытия, и тщете мирской, новый папа был венчан тройной тиарой и выслушал еще одну формулу [8]:

« Получи же тиару, осененную тремя золотыми венцами, и знай, что ты отныне – отец государей и королей, и управитель вселенский, и Викарий Господа Нашего, Иисуса Христа, Коего чтим мы и прославляем от века и до века. Аминь!»

В общем, как обычно, новый понтификат был начат на высокой ноте – и, как часто случалось в те времена, почти немедленно эта высокая нота оказалась заглушена скандальной сварой.

Сцепились два римских семейства – сторонники графа Эверсо ди Ангульяра подрались со свитой Наполеоне Орсини, один из людей которого был в свалке заколот. Ну, Орсини были не такие люди, чтобы молча снести обиду, – и под крики « Вперед, за Орсини!»толпа взяла штурмом дворец графа на Кампо ди Фьори. Тем бы дело и закончилось, но граф Ангульяра был известен как « друг семейства Колонна» – и где-то через пару часов в Риме уже было несколько тысяч человек, готовых к бою кто за честь дома Орсини, кто за честь дома Колонна.

В общем, папе Каликсту пришлось начинать свое правление с того, чтобы попытаться навести порядок в Риме, а вовсе не на далеких берегах Босфора. А поскольку ни собственной армии, ни своей полиции у него не было, ему пришлось обратиться за содействием к кардиналу Орсини и к его брату, префекту Рима, досточтимому сеньору Франческо Орсини. «Римские бароны» напомнили Святому Отцу, « управителю вселенной»: вселенная вселенной, а в Риме реальная сила – у них. Возможно, и драка-то случилась не так уж случайно, а именно как «напоминание».

В своем роде – это тоже был ритуал.

Политика, в общем, может быть описана как сложная логическая игра вроде шахмат, и в ней, как и в шахматах, есть свои и комбинации, и неожиданные повороты, и скрытые до поры ловушки. Есть в ней и свои «дебюты», когда в стандартной, общей для всех позиции, на какой-нибудь хорошо известный ход противника следует наиболее рациональный и проверенный практикой ответ.

Если рассматривать свалку в Риме как ход клана Орсини, призванный напомнить новому папе, что без содействия клана он править не сможет, то на такой «гамбит» имелся давным-давно разработанный ответ, и заключался он в том, что всякий новый папа, вступая в свои права, начинал немедленное продвижение своих родственников на важные посты. Ему была нужна политическая база – надежная, зависящая только от него самого…

Каликст III, разумеется, не стал исключением.

Проблема, однако, была в том, что перед избранием он пообещал собранию кардиналов – Священной коллегии, что он не будет продвигать своих родных на места, дающие им политическое влияние.

• Предыдущая
• 4/75
• Следующая