Обещание - Пиколт Джоди Линн - Страница 9

• Предыдущая
• 9/109
• Следующая

Крис проснулся с ощущением, что в горле у него застрял лимон. Глаза были настолько сухими, что казалось, будто под ресницы насыпали толченое стекло. Голова просто раскалывалась, но он знал — это от падения и наложенных швов.

Мама свернулась клубочком в его ногах, отец заснул на единственном в палате стуле. Больше не было никого. Ни медсестер, ни врачей. Ни детектива.

Он пытался представить Эмили. Где она сейчас? Там, где проводят панихиды? В морге? Но где бы он ни размещался, указателей «морг» в лифте нет.

Крис неловко поерзал и поморщился от гула в голове, пытаясь припомнить последние слова Эмили.

Головная боль была ничто в сравнении с тем, как щемило сердце.

— Крис! — Голос матери обволакивал, словно дым. Она уже сидела на кровати, складки одеяла оставили на ее щеке рифленый след. — Дорогой, ты как?

Он ощутил материнскую руку — прохладную, как река, — на своем лбу.

— Голова болит? — обеспокоенно спросила она.

В какой-то момент проснулся и отец. Сейчас оба родителя склонились над кроватью — две половинки одного целого, на лицах написаны боль и сострадание. Крис повернулся к отцу и потянул подушку на лицо.

— Дома тебе станет намного лучше, — заверила мать.

— На эти выходные я возьму напрокат дерево-распиловочный станок, — добавил отец. — Если врачи скажут, что ты вполне здоров, то не вижу причин, почему бы тебе мне не помочь.

Дерево-распиловочный станок? Чертов дерево-распиловочный станок?

Мать обняла его за плечи.

— Дорогой, не стоит сдерживать слезы, — сказала она, повторяя одну из миллиона банальных фраз, как ее учил минувшим вечером дежурный психиатр.

Крис не собирался убирать подушку от лица, поэтому мать схватила ее за уголок и тихонько потянула к себе. Подушка упала на больничную койку, обнажив пунцовое, разгневанное лицо Криса. В глазах его не было ни слезинки.

— Уходите, — раздельно, по слогам произнес он.

И услышав, что в конце коридора приехал лифт, он поднес дрожащие руки к лицу, коснулся переносицы и сухих глаз-зеркал, пытаясь понять, кем же он стал.

Джеймс скомкал бумажную салфетку и засунул ее в свой стаканчик из-под кофе.

— Что ж, — сказал он, взглянув на часы. — Мне пора.

Гас посмотрела на него поверх пара, поднимающегося над ее стаканчиком с забытым чаем.

— Что? — удивилась она. — Пора? Куда?

— Сегодня в девять у меня радиальная кератомия. Уже половина девятого.

От изумления у Гас перехватило дыхание.

— Ты собрался сегодня оперировать?

Джеймс кивнул.

— Я уже не могу ничего отменить. — Он начал ставить стаканчики и одноразовые тарелки на поднос из кафетерия. — Если бы я побеспокоился об этом заранее, например вчера, — другое дело, но мне даже в голову это не пришло.

По его тону Гас показалось, что муж во всем обвиняет ее.

— Господи! — прошептала она. — Наш сын пытался покончить жизнь самоубийством, его девушка мертва, твой пистолет в полиции, а ты продолжаешь делать вид, что вчера ничего не произошло! Ты так легко можешь вернуться к прежней жизни?

Джеймс шагнул к двери.

— Если я не попытаюсь, — возразил он, — то как мы можем ожидать этого от Криса?

Мэлани сидела в одном из кабинетов здания, где проводили гражданские панихиды, ожидая, пока какой-то из сыновей Зальцмана осветит практические стороны скорби. Рядом с ней сидел Майкл, который постоянно теребил галстук, — один из трех, имеющихся у него в наличии. Он сам настоял на том, чтобы явиться сюда в галстуке. Мэлани отказалась переодеваться и пришла в том, в чем была накануне вечером.

— Мистер Голд, — приветствовал их ворвавшийся в кабинет мужчина, — миссис Голд. — Он по очереди пожал каждому руку, задержав их руки в своей на секунду дольше, чем требовали приличия. — Я искренне соболезную вашей потере.

Майкл невнятно произнес какие-то слова благодарности, и Мэлани удивленно взглянула на него. Как она может доверять человеку, который разбрасывается словами налево и направо? Как можно поручить ему организацию похорон? Говорить о потере — что может быть абсурднее? Потерять можно туфлю или связку ключей. Тебе не пришлось хоронить собственного ребенка, и ты говоришь о потере. Это трагедия. Опустошенность. Ад.

Джейкоб Зальцман уселся за широкий письменный стол.

— Примите мои заверения в том, что мы сделаем все, чтобы вы пережили этот переходный период как можно спокойнее.

«Переходный период, — подумала Мэлани. — Из гусеницы в бабочку. Нет…»

— Вы знаете, где сейчас находится Эмили? — спросил Зальцман.

— Нет, — ответил Майкл и откашлялся.

Мэлани стало за него стыдно. Он так нервничал, так боялся опростоволоситься перед этим человеком. Но что ему было доказывать Джейкобу Зальцману?

— Она была в «Бейнбридж мемориал», но… всплыли новые обстоятельства, пришлось делать вскрытие.

— В таком случае, ее отвезли в Конкорд, — сказал Зальцман, что-то бегло записывая в блокнот. — Полагаю, вы захотите как можно быстрее похоронить тело, скажем… в понедельник?

Мэлани видела, как он считает: день — на вскрытие, день — чтобы привезти тело назад в Бейнбридж. У нее помимо воли вырвался всхлип.

— Необходимо обсудить еще некоторые детали, — продолжал Зальцман. — Прежде всего, гроб.

Он встал и жестом пригласил их в соседнее помещение.

— Загляните на секунду, чтобы выбрать.

— Самый лучший, — твердо заявил Майкл. — Лучший из лучших.

Мэлани взглянула на кивающего Джейкоба Зальцмана и подумала: неужели скорбящие родственники станут торговаться за гроб или просить похоронить в самом дешевом?

— Уже определились с местом? — поинтересовался Зальцман.

Майкл покачал головой.

— Вы этим занимаетесь?

— Мы позаботимся обо всем.

Мэлани сидела с каменным лицом, пока обсуждали некролог в газете, замораживание, надписи на венках, надгробие. Приход сюда — сродни посещению ритуальной «кухни»: человек мысленно задал себе вопросы, но на самом деле не хотел получать на них ответы. Честно признаться, она никогда не задумывалась над тем, что у смерти столько мелочей: будут открывать гроб или нет, будут пришедшие на панихиду оставлять записи в книге с кожаным переплетом или в простой обложке, сколько роз вплести в прощальный венок.

Мэлани наблюдала, как счет растет до астрономической суммы: 2000 долларов за гроб, 2000 долларов — за саркофаг, который лишь отсрочит неминуемое, 300 — за раввина, 500 — за некролог в «Таймс», 1500 — чтобы подготовить место захоронения, 1500 — за использование часовни. Где они возьмут столько? И тут она поняла: из денег, что откладывали Эм на колледж.

Когда Джейкоб Зальцман протянул смету Майклу, тот даже не моргнул.

— Отлично, — вновь повторил он. — Я хочу все самое лучшее.

Мэлани медленно повернулась к Зальцману.

— Розы… — прошептала она. — Гроб из красного дерева… Саркофаг… «Нью-Йорк таймс»… — Она затряслась. — Все самое лучшее, но это не оживит Эмили.

Майкл побледнел и протянул Зальцману бумажный пакет.

— Похоже, нам пора, — негромко сказал он. — Здесь одежда.

Мэлани, которая уже приподнялась со стула, замерла.

— Одежда?

— В которой будем хоронить, — мягко ответил Зальцман.

Мэлани схватила пакет и раскрыла его. Вытащила цветастое летнее платье, слишком легкое для ноября, и босоножки, которые вот уже два года как стали Эм малы. Достала трусики, которые до сих пор пахли кондиционером, и заколку для волос. Майкл не принес ни бюстгальтера, ни маечки. Неужели они оплакивали одну и ту же дочь?

— Почему именно это? — прошептала она. — Где ты это нашел?

Эти вещи вышли из моды и устарели, в них Эмили вряд ли хотела бы оказаться перед лицом вечности. У родителей остался последний шанс доказать, что они знали свою дочь, прислушивались к ее мнению. А что, если они ошибутся?

Мэлани выбежала из комнаты. Дело не в том, что Майкл выбрал и принес не то. Проблема в том, что он вообще не в состоянии делать выбор.

• Предыдущая
• 9/109
• Следующая