Подставная фигура - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 54
- Предыдущая
- 54/94
- Следующая
– Да. Понравилось.
Мужик вздохнул, наклонился, одной рукой взялся за окровавленный подбородок, второй за затылок.
– Не надо! Не на...
Резкий рывок, хруст шейных позвонков, и Дмитрий Лобанов перестал существовать на этом свете. Он лежал на животе, но лицо смотрело вверх, прямо на желтую луну.
Фокин вытер испачканную руку о куртку убитого, выпрямился, щелкнул зажигалкой. Но поднести огонек к сигарете не мог: сильно дрожали руки.
– Ладно, потерплю еще, – тихо сказал он и выплюнул изжеванную сигарету на изуродованный труп. – Осталось достать заказчика...
Фокин был возбужден и испытывал острый голод. Домой идти не хотелось. Он вспомнил, что «Козерог» работает до трех часов, и, остановив такси, отправился туда.
В небольшом помещении никого не было, пахло сигаретами и перестоявшей пищей. Блондинка Лиза собирала со столиков зеленые скатерти, аккуратно встряхивала и складывала пополам. Увидев Фокина, она удивленно улыбнулась.
– О-о-о, как вы сегодня поздно... Наверное, со службы?
– Да, – кивнул тот. – Покормишь?
Улыбка изменилась – стала приветливой и доброжелательной. Так улыбаются своим. И действительно: раньше она только догадывалась, что он из Конторы, а сейчас спросила и получила ответ. Обстановка расположенности и доверительности возникла сама собой.
– Чанахи, жульен, салаты не советую – уже перекисли с утра... А вот свежих эскалопов могу поджарить. Есть зеленый горошек, маринованные грибочки...
– Давай, – еще раз кивнул Фокин. – Мяса побольше. И водки грамм триста. Прямо сейчас...
Пока Лиза стряпала и накрывала на стол, Фокин вдруг вспомнил, что после Татарина он тоже остро испытал голод, и после Маза разыгрался зверский аппетит...
Потом он жадно ел мясо, пил водку, ложкой отправлял в рот сладковатый горошек и скользкие острые грибы и снова ел мясо...
Через некоторое время к нему подсела Лиза, она причесалась, обновила полустертый карандашный контур вокруг глаз, освежила помаду на тонких губах.
– Выпьешь? – Не дожидаясь ответа, Фокин плеснул водки во вторую рюмку.
Лиза, не жеманясь, выпила.
– Можно? – И тоже, не дожидаясь ответа, закусила горошком из его ложки, посмотрела внимательно. Глаза у нее были прозрачными и откровенными.
– У тебя что-то не в порядке?
– С чего ты взяла?
Пряный аромат ее духов с трудом пробивался сквозь запахи кухни и застоявшийся табачный дух. Она пожала плечами.
– Чувствую. От тебя веет напряжением. И злостью.
– Да нет, все нормально...
Он машинально поискал сигареты и с недоумением вытащил из кармана смятый ворох стодолларовых бумажек. Брезгливо отбросил, комок перелетел через стол и упал Лизе на колени.
– Что это?
– Это тебе.
– Мне? – удивилась барменша и привычно пересчитала купюры, складывая их портретом в одну сторону.
– Ого! Восемьсот баксов! За что?
– Просто так, – буркнул Фокин. – Дай еще водки.
– Сейчас, – сказала Лиза и встала. – Только дверь закрою...
Фокин проводил ее взглядом, осмотрел обтянутые короткой юбкой бедра, чуть кривоватые ноги в черных колготках и открытых домашних шлепанцах и понял, что аппетит у него проснулся не только на еду.
В половине третьего ночи он с набитым свининой, грибами и зеленым горошком желудком прямо на полу остервенело таранил теплую, будто наскоро подогретую Лизину промежность, словно задался целью прикончить податливую смазливую блондинку, которая лежала под ним, подогнув к подбородку беззащитные колени и вытаращив очумелые глаза. Она разделась до пояса снизу, и сейчас голые ноги резко контрастировали со строгой белой блузкой, «черной бабочкой» и официальной именной табличкой, наполовину прижатой мягким, с синими прожилками бедром.
Фокин старался не думать о Наташе. Но если стараешься о чем-то не думать, это никогда не получится. Он почти воочию видел ее: подавленную транквилизаторами, апатичную, с потухшим взглядом. Странное дело: чем дальше он мстит за ее боль и унижение, тем больше отдаляется от нее. С каждым трупом. С каждым погружением в чужую плоть. Вдруг он поймал себя на мысли, что после происшедшего и Наташкина плоть стала чужой.
Ему больше не хотелось ложиться с ней в постель, снимать белье, гладить тело, лаская самые потаенные закоулки... Потому что там побывали грязные и мерзкие твари, оставившие свою слюну, сперму, микрочастицы кожи и волосы на территории, где мог оставлять все это только он сам. Осквернение святыни! Эта мысль доминирует, она превратилась в идефикс, недаром след от скотча вокруг губ воспринимался им как засос от поцелуев этих скотов... Эффект отчуждения – вот как это называется. Избавиться от него очень не просто, даже с помощью психиатров. Те говорят, что надо уничтожить причину – ту закорючечку в мозгу, которая все это и вызывает. Но забраться в мозг невозможно, и он уничтожает первопричину – выкорчевывает из реального мира виновников происшедшего зла. Это куда более радикально, но и это не приносит результатов, во всяком случае, пока. А может, и не принесет вовсе!
Лиза начала смеяться – вначале тихо, потом все громче и заливистей. Руками она упиралась ему в грудь, нащупав растопыренными ладошками твердый прямоугольник удостоверения в кармане и ремни пистолетной сбруи. Вначале он подумал, что она смеется над ним, над его полной рас конспирацией, и испытал сильнейшее раздражение.
– Ты что? Ну? Что смешного?!
– Мне... хорошо... – выдохнула она.
Фокин уже рассмотрел искаженное оргазмом лицо и понял, что ошибся, но раздражение нейтрализовало возбуждение, он почувствовал запах ее ног, и пыл его безвозвратно пропал. Лиза добросовестно пыталась поправить дело: раскидывалась на столе в позе, подходящей для гинекологического осмотра, тут же соскакивала и опускалась на колени, умело работая то рукой, то языком, когда ее усилия давали некоторый результат, разворачивалась и перегибалась через стойку, растягиваясь в полушпагате, становилась на четвереньки на пол...
– Ну что? Как ты хочешь? Так? Или так? – с придыханием повторяла она.
Лиза старательно предлагала имеющийся товар. Фокин ошалел от калейдоскопа распахнутой красно-шерстяной промежности, приглашающе распущенных ягодиц, белых, слегка волосатых ног с бледными пятками, жадных чувственных губ... Но почему-то все это утратило для него сексуальный смысл и напоминало то ли медицинское освидетельствование, то ли анатомический театр. Бессмысленная и бесплодная возня продолжалась до утра и закончилась ничем.
В шесть часов, усталый, невыспавшийся и злой, Фокин подходил к Большому дому. Темно, улицы пусты, лишь фонари отражаются в мелких весенних лужах. Слипались глаза, болела голова, на щеках чернела и отвратительно скрипела под пальцами щетина, во рту – будто кошки нагадили, влажно и липко в трусах, ныли яйца, как после школьной вечеринки с поцелуями и обжиманиями. Бр-р-р... Он был противен сам себе! Больше всего хотелось добраться до кабинета, побриться, почистить зубы, сменить белье на чистое из «тревожного чемоданчика», выпить кофе с таблеткой американского аспирина, посидеть с закрытыми глазами, а может, и вздремнуть до начала работы...
– Сергей Юрьевич! Можно вас на минутку? – раздался сбоку незнакомый голос.
Фокин настороженно повернулся. Под ярким фонарем у блестящего лаком черного «Мерседеса» с проблесковыми маячками и правительственным номером стоял молодой человек в строгом прямом пальто и без головного убора. В вырез пальто проглядывала белая сорочка с серым галстуком. Волосы зачесаны на аккуратный пробор и слегка блестят – то ли от воды, то ли от укладочного лака. Майор увидел себя глазами этого франта и почувствовал себя бомжем.
Молодой человек медленно приблизился, как будто боялся спугнуть помятого небритого детину с красными глазами.
– Я помощник Павла Андреевича Арцыбашова, – представился он и протянул солидное удостоверение в натуральной бордовой коже. – Меня зовут Валентин Егорович Шаторин.
- Предыдущая
- 54/94
- Следующая
