66 градусов северной широты - Ридпат Майкл - Страница 67

Исак вышел из магазина с пластиковой сумкой, заполненной принадлежностями для рыболовства. В ней же лежал и острый нож, который можно использовать для потрошения рыбы.

И не только.

Прочие вещи служили просто прикрытием: будет меньше вероятности, что продавец обратит внимание на незнакомца, приехавшего в городок ради покупки одного лишь ножа.

Заверещал телефон. Исак достал его. Текстовое сообщение от Софи, интересующейся, где он. Отвечать Исак не собирался. Расставаться с Софи жаль. Она хорошенькая, но у этой связи нет будущего. Она в конце концов поймет, что у него на уме.

Заднее сиденье взятой у матери «хонды» было завалено родительским туристским снаряжением. Исак поставил машину под выступ скалы, на которой стояла церковь Боргарнеса. Городок находился примерно на полпути между Рейкьявиком и Грюндарфьордюром. Исак достал карту и стал ее изучать.

Бьёрн говорил о хижине в горной долине за Грюндарфьордюром, находившейся на северном побережье полуострова Снейфеллс, пересекаемого горной цепью. Чуть южнее Грюндарфьордюра проходили два ущелья. Исак решил первым делом осмотреть их.

Он ощущал напряжение и возбуждение. Смерть Габриэля Орна сильно потрясла его. Но со временем он свыкся с этой мыслью, и гнев его на исландскую господствующую верхушку, в том числе и на отца, усилился. Когда он, Бьёрн и Синдри встретились летом для разговора о том, чтобы пойти дальше, мысленно он был всецело за. Но, как и двое других, не был готов к этому. Требовалось найти кого-то еще.

Однако теперь, после Оскара и Листера, Исак был готов убивать сам.

И у него не оставалось никакого сомнения в том, что Харпу нужно убить.

Он провел много времени, читая и споря о таких идеях, как «цель оправдывает средства» и «авангард народа». Сознание того, что он живет по этим канонам, возбуждало. Ленин, Троцкий, Кастро, Че Гевара начинали так же, как он, с идеями и энтузиазмом, но не имеющими опыта насилия. А потом через какое-то время идеи воплощались в действие. Это время для него настало.

Исак знал, что Бьёрн оставил надежду избежать ответственности, и подозревал, что Синдри тоже, но сам по-прежнему считал, что есть значительная вероятность уйти от уголовного преследования. Никто из них троих собственноручно никого не убивал, и никаких причин обвинить их в убийстве не существует. Доказать заговор будет гораздо труднее, тем более что полицейские не имеют представления о том, кто нажимал на курок. Исак был уверен, что они этого не узнают.

Синдри наивно надеялся, что пришло время революции. Оно придет, на это могут потребоваться годы, но гражданское общество в конце концов распадется под бременем противоречий, разъедающих капитализм. И когда это произойдет, Исак будет готов к революции. Он будет в ближайшие годы создавать элитные кадры революционеров, подлинный авангард пролетариата, способный повести таких людей, как Бьёрн, к лучшей жизни.

Это время придет. Он молод. Он может потерпеть.

Все будет хорошо, пока они хранят молчание. Он думал, что в этом положиться на Бьёрна и Синдри можно. Но на Харпу нет. У этой бабы развяжется язык.

Он должен быть архиосторожным. Убийство Харпы, разумеется, приведет к отдельному расследованию, и он будет главным подозреваемым. В «хонде» ни в коем случае нельзя оставлять никаких улик. Тело нужно будет непременно выбросить за километры от Грюндарфьордюра или других мест, где его видели.

Создать себе безупречное алиби ему не удастся, но он провел предыдущую ночь в небольшой гостинице для туристов совсем рядом с Рейкьявиком, у ведущей на юг дороги, и не преминул назвать владельцу свое имя. Утром он встал чуть свет и поехал на север. Когда Харпы не станет, он проедет через всю Исландию, потратив на это, если понадобится, всю ночь. Когда его увидят в Торсмёрке, лагере значительно восточнее Рейкьявика, наутро после смерти Харпы, полицейские должны будут поверить, что он провел там всю ночь.

Исак полагался на свой разум. Он сумеет найти выход.

Вигдис посмотрела на девятнадцатилетнего парня, сидящего напротив нее: вокруг глаз красные круги, вид жалкий.

После проведенной в камере ночи Фрикки продолжал молчать, что в общем-то удивляло Вигдис. Она всеми силами пыталась что-то выпытать у него, дать ему возможность облегчить душу признаниями. Упоминала Габриэля Орна, Синдри, Бьёрна и Харпу. Результат тот же.

Не забыла и Ингольфура Арнарсона. Никакой реакции.

Потом стал пытаться Арни. Его наигранность, в том числе повышение голоса на Фрикки и стук кулаком по столу, была откровенно бестолковой. Вигдис слегка улыбнулась Фрикки, и ей показалось, что он ответил тем же, но потом улыбка пропала. Она очень надеялась, что им не придется снова прокручивать видеозаписи. Арни наверняка слишком уж насмотрелся их. Раздался стук в дверь, и вошел один из дежуривших на входе полицейских.

— Вигдис? Там кое-кто хочет видеть вас.

Вигдис оставила Арни продолжать допрос и пошла за полицейским в соседнюю комнату. Там сидела темноволосая женщина лет двадцати.

— Я Магда, подружка Фрикки, — сказала она по-английски.

Вигдис вспомнила, что Арни упоминал о подружке, когда они забирали Фрикки в доме его матери.

— По-исландски вы говорите? — спросила она.

— Немного. Можно мне поговорить с ним?

— Боюсь, что нет. Мы допрашиваем его в связи с очень серьезным инцидентом.

— Прошу вас. Всего пять минут.

Вигдис покачала головой:

— К сожалению. Но пожалуй, вы можете помочь. Знаете что-нибудь о смерти Габриэля Орна в январе этого года?

Магда покачала головой.

— Я тогда была в Польше.

— Фрикки не говорил вам о ней?

Магда смутилась. В маленькой комнате для допросов стояла тишина. Вигдис ждала. Ей представлялось, что пока Магда старалась принять решение, она видит, как у нее в голове вращаются колесики.

— Да, — наконец проговорила Магда. — Говорил. Но будет лучше, если Фрикки сам скажет вам об этом.

— Согласна. Но он отмалчивается.

— Тогда дайте мне поговорить с ним. Наедине.

Вигдис задумалась. Как правило, свидетелей лучше всего держать в одиночестве, отмечать противоречия в показаниях, не давать им сговориться. Но это дело было иным. Она кивнула.

Через десять минут Магда постучала в дверь комнаты для допросов. Вигдис открыла.

— Фрикки хочет говорить, — объявила Магда.

Вигдис сидела за столиком в глубине кафе на Хверсфисгате, находящегося всего в нескольких метрах от полицейского участка. В такие минуты Магнусу было трудно воспринимать ее как исландку, а не как американку. Привлекательная черная женщина в джинсах и свитере, она вполне могла сойти за детектива из Бостонского управления полиции.

После встречи с Ингилейф Магнус бесцельно бродил по улицам. Идти было некуда: ему очень не хотелось появляться в полицейском колледже, и было ясно, что Бальдур не примет его в участке. Его мысли метались между Ингилейф и делом Оскара Гуннарссона. То и другое угнетало его. Никаких блестящих идей в связи с обеими проблемами не возникало.

Решение Ингилейф представлялось неизбежным. Дело, включавшее смерть ее отца в девяностых годах, было очень мучительным. Хотя оно сблизило их, Магнус понимал, что она связывала его с этим делом. Он понимал, почему она хочет уехать. Начать все заново в другой стране. Она делала то, что считала нужным.

Но это дело было другим. Хотя его отстранили, Магнус был уверен, что прав, и не мог бросить расследование.

Поэтому, когда Вигдис позвонила ему на сотовый, он поспешил в кафе.

— Что у тебя? — спросил Магнус.

— Фрикки заговорил.

— Ночь в камере сделала свое дело?

— Сделала скорее его подружка. Убедила его говорить.

— И что?

— Ты был прав. Габриэль Орн не покончил самоубийством.

— Кто его убил? Бьёрн?

— Возможно, Фрикки. Возможно, Харпа.

Вигдис передала Магнусу все, что услышала от Фрикки. О том вечере в январе. О выпивке в квартире Синдри. О звонке Харпы, уговорившей Габриэля Орна выйти из дому. О потасовке, о том, как Харпа ударила его по голове. И о плане все скрыть, о плане, к которому Фрикки почти не имел отношения.