Серебряная корона - Янсон Анна - Страница 48

Мона стояла у зеркала. Хенрик на прощание коснулся ее щеки. Погладил кончиками пальцев, когда она собралась домой. Сейчас Мона повторила его движение, погладила себя так же. Попробовала представить, какой он ее видит. Наверно, в его глазах стоят фильтры, которые отсеивают все некрасивое. Она покраснела и закрыла глаза. Ей нравилось, когда он к ней прикасался.

Мона сложила одежду Вильхельма в пакет, чтобы отдать в благотворительный секонд-хенд. Костюм, который последние десять лет был ему мал, и яркие цветастые рубашки, которые он упрямо продолжал покупать. Мона до сих пор чувствовала раздражение, представляя, каким он выглядел посмешищем. Расстегнутая на груди пестрая рубашка и золотая цепь. Вид как у сутенера. Сутенер из Эксты и деревенская потаскуха…

Тишину прорезал телефонный звонок.

— Биргитта, ты? Как приятно, что ты позвонила! Улоф? Нет, его здесь нет. Нет, и Кристоффера тоже. Биргитта, что с тобой? Ты плачешь? Я обязательно при случае скажу им тебе позвонить. Что, не надо?

Мона еще долго стояла с трубкой в руке. Надо ехать в город, даже если придется брать такси. Мысли, которые она вчера вечером отгоняла как дикие фантазии, внезапно вернулись. С Биргиттой ничего не должно случиться! В какое-то мгновение она даже хотела позвонить в полицию. Но испугалась и звонить не стала. Если он только узнает, что она позвонила… Мона не хотела об этом даже думать. Нет, обращаться надо напрямую к нему, чем бы это ни грозило.

Автобусное расписание оказалось сорвано. Но это не имело значения. Она все равно никогда не понимала, как им пользоваться. На остановке она была одна. Будь тут люди, имелась бы некоторая вероятность, что автобус скоро придет. Мона, наклонившись вперед, стала смотреть на дорогу. Надо было взять очки. Но она все еще не смела зайти в гостиную. Там ничего нельзя трогать с того вечера, как она стала свидетельницей убийства Вильхельма. Почему, Мона и сама не могла объяснить. Просто это так, и все тут. Словно магическая жертва — не брать оттуда очки, не смотреть телевизор, даже ступить туда было нельзя. Цветы в гостиной засохли. Но ничего не поделаешь! Склеп есть склеп.

Автобуса все не было. Мона уже решила идти домой и вызвать по телефону такси, когда увидела автомобиль Хенрика. Она спряталась позади остановочной будки. Нельзя, чтобы он ее увидел и спросил, куда это она направляется.

Биргитта оборвала несколько желтых листьев с герани на балконе и зашла в квартиру. Солнце стояло низко, заливая кухню слепящим желтым светом. Она выгрузила посуду из машины и поставила на стол две керамические кружки. Через полчаса должна была прийти Мария. Шум с площади пробивался сквозь нежный напев Энии «Shepherd Moon». Этот диск подарил ей Улоф. Когда-то она слушала эту композицию каждый день.

На лестнице раздались голоса, смешки. Наружная дверь несколько раз хлопнула. Биргитта вышла в коридор, прислушалась, посмотрела на себя в зеркало. Тощая, одежда болтается. На сколько кило она похудела за последний месяц? Ввалившиеся глаза казались черными, скулы торчали. Волосы она завязала в тугой хвост. Сейчас даже ей самой бросалось в глаза собственное сходство с Моной Якобсон. Наверное, сходство было не столько в облике, сколько в позе и выражении лица. Из кухни донеслось бульканье кипящей воды, и Биргитта прошла туда, чтобы выключить плиту. Она решила все рассказать Марии Верн. Та показалась Биргитте опытной, разумной и способной понять серьезность положения. Биргитта знала, кого встретил Вильхельм в рыбацком домике. И что стояло на кону. Мона тоже это знала. Она ведь стояла рядом с Вильхельмом, когда он об этом сказал, и никак не могла не слышать. Вильхельм ведь даже попросил ее тогда чуть подвинуться. Мона решила ничего не говорить полиции. Нетрудно понять почему. Биргитта опустилась на кухонный диван. Наверное, следовало все рассказать Марии прямо тогда, в «Готландском погребке». Но тогда Арне еще не знал о серебре, и Биргитта сама справлялась с ситуацией. А теперь он знает, и назад дороги нет.

Резкий звонок в дверь заставил Биргитту вскочить. Еще оставалось время передумать. Примерно минута. Но Биргитта приняла решение. Она распахнула дверь со всем пылом решимости — и увидела множество масок. В дверном проеме толпилась компания в черных масках и богатых нарядах: монах, булочница, бюргер с женой, русский купец, прокаженный, чумная крыса и уличная девушка. Позади всех шел шут.

— Здравствуй, прекрасная дева, позволь мне выпить за твое здоровье! Я славлю твои груди, похожие на белых куропаток! Пусть они вечно смотрят в небо и никогда не отвиснут к земле, питая жадные младенческие рты! — Он наклонился, снял с Биргитты правую туфлю, наполнил ее напитком из рога, отпил сам и дал монаху. Тот поморщился, но выпил.

— Мы сегодня собрались, чтобы удержать тебя от вступления в законный брак. Что есть влюбленность, как не патологическая зацикленность на недостойном предмете, помешательство, утрата разума и здравого смысла? Одумайся и следуй за нами навстречу Матери Природе, ее благословенному забвению, на цветущие луга пьянящей свободы! На улицу! К выздоровлению!

— Если мы сегодня повенчаем тебя с призраком короля Вальдемара Аттердага, то ты ведь не сможешь в субботу совершить грех двоемужества! Пошли, мы тебя нарядим невестой, — сказала краснощекая булочница и махнула скалкой в сторону спальни. — Мужчинам вход воспрещен… Даже шутам. Перестань, Кристоффер!

— Мы завяжем тебе глаза, иначе, когда ты увидишь себя в зеркале, то ослепнешь. Ты будешь такая красивая, что солнце померкнет в сравнении с тобой! Но сначала давай выпьем, Биргитта! Выпьем за свободу!

Жена бюргера повела Биргитту в спальню и захлопнула дверь перед носом у монаха и шута. Биргитта отпила из протянутого ей бокала. Смесь самогона Кристоффера с ситром, догадалась она.

— Что вы будете со мной делать? — Биргитта попробовала слабо протестовать, но ее решительно раздели и одели снова. Панталоны со шнуровкой на талии и разрезом в паху доходили ей до колен. Она почувствовала, как ей что-то надевают на голову. — Что это — корона Люсии с морковками вместо свечек? Я хочу знать!

— Нет, моя прекрасная! Это — сосиски в презервативах! Шесть штук, от Управления здравоохранения и соцзащиты. А ты пей из своей кружки и слушайся.

Хмель освобождал — можно было ни о чем не думать и просто подчиниться обстоятельствам. После одной кружки мир больше не казался страшным, а после двух — стало даже весело.

— Когда пойдем вниз по лестнице, подними юбку. Платье тебе немного длинновато. Ты приняла таблетку от морской болезни, ты же поплывешь с Вальдемаром в Данию?

— Надеюсь, вы не станете меня куда-нибудь запирать? Вы же знаете, я не выношу закрытого пространства! Спросите Улофа. На меня тогда нападает такая паника, что я ору как ненормальная. Лучше плыть на надувном плоту или продавать поцелуи! Что вы хотите со мной делать?

Биргитта не была уверена, что ее кто-то слышит, что они все еще рядом, и попыталась снять повязку с глаз; и тут же услышала шепот Улофа: «Ты хранишь невинность, пока ничего не видишь». Он взял ее под руку.

— Куда мы идем? Я боюсь налететь на какой-нибудь столб.

— Выпей еще напитка забвения. — Он поднес рог к ее губам, и она сделала еще глоток.

Остальные голоса смешались в общем гуле.

Улоф командовал:

— Направо, налево, еще налево, а теперь вниз.

Вдруг на Биргитту накатила дурнота, и ее вырвало. Она услышала плеск о булыжник мостовой.

— Перебрала, видно, — услышала Биргитта голос монаха. — Ты что, пила на голодный желудок?

Она не помнила. Брела точно сквозь вату, мутило так, что прошибал пот, корона натирала лоб. Все вокруг кружилось против часовой стрелки, оборот за оборотом. Наконец наступила темнота, наконец можно не видеть лиц вокруг. Кто-то помог ей сесть. Но сидеть без поддержки она не могла. Тело клонилось в сторону, голова ударилась о какую-то доску. Кто-то поднял ей ноги, так что те оказались на том же уровне, что и голова.