Оперативный псевдоним - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 30
- Предыдущая
- 30/93
- Следующая
Ты соображаешь, что это значит? Нам надо сразу сворачивать свою активность на пять-шесть месяцев!
Спец перевел дух и посмотрел на монитор, где все происходящее прокручивалось заново. Макс получал у Контролера оружие.
– На хрена тебе плечевая кобура? Ты что, собрался долго носить пистолет при себе, не зная, когда придется им воспользоваться? Нет, тебе нужно сделать один выстрел в момент, который определяешь ты сам. Куда удобней вынуть его из пакета, кейса, из-за пояса на худой конец, хотя с этой дудкой лучше и за пояс не совать... К тому же кобура – это улика, избавиться от нее гораздо сложней, чем от пистолета: тот сбросил, и все, а здесь будешь мудохаться с ремнями...
Макс чувствовал себя полным ничтожеством и бездарностью. Но до конца аутодафе было еще далеко. На мониторе он расправлялся с «клиентом» и запутывал следы. Только что ему казалось, что он справился с этим виртуозно.
– Выстрел экспансивной пулей в упор! Да ты будешь в крови с головы до ног! – комментировал Савченко. – А это что за скудоумие? Зачем ты меняешь пистолеты? Ведь оружие охранника зарегистрировано, подмена будет сразу обнаружена и наведет на мысль о тщательно подготовленном и продуманном преступлении! И вообще, под какую версию ты производишь инсценировку? Охранник застрелил хозяина, после чего получил в затылок выстрел из спецоружия?
– Стрелка полностью растворится через сорок минут, – стараясь говорить твердо, возразил Макс. – А яд разлагается за час...
– И что это меняет? Охранник убил хозяина и умер от угрызений совести? А с чего вообще он решил его убивать? Ты разве залегендировал мотив?
– Нет...
– Так зачем ты даешь пищу для размышлений нидерландским властям? Все странности смерти такой персоны списывают обычно на происки вражеской разведки... Ты что, ставишь целью навести их на наш след? Ведь одно дело, когда расследование заурядного убийства ведет криминальная полиция, и совсем другое, когда им занимается контрразведка!
Разнос подходил к концу. Вся группа обучаемых должна была сделать выводы и исправить ошибки. И она готова была это сделать. Группа состояла из двух курсантов с совершенно одинаковыми лицами. Только у Макса лицо было красным и потным, а у его двойника обычным.
– Вводная та же. Пятнадцать минут на разработку нового плана операции. Через пятнадцать минут детально доложить. При удовлетворительном плане повторный прогон на тренажере.
– Есть! – ответил Макс.
– ...таким образом, результаты испытания показали неискренность обследуемого, что само по себе служит основанием для отказа в приеме, – закончил свой доклад Слепцов.
В кабинете начальника службы безопасности, кроме самого Тимохина, находились его заместитель по персоналу Ходаков – отставной подполковник госбезопасности, двадцать лет отслуживший в Тиходонском территориальном управлении, и три инспектора – Слепцов, Шиян и Колосов, которые тоже отдали службе в ГБ от десяти до пятнадцати лет, причем Слепцов и там работал на полиграфе, а Шиян и Колесов были оперативниками.
По старой привычке все, кроме Слепцова, одевались в костюмы и галстуки, а он ходил в вольной одежде технаря – просторных брюках, фланелевой рубахе и черном пуловере. Они всегда занимались разными видами деятельности, и это наложило отпечаток на внешность: опера были поджарыми, официально-строгими и настороженными, как борзые, готовые в любой момент броситься за дичью, а психолог относился к «яйцеголовым», чья комитетская служба проходила не на «земле» или в «поле», а в собственном кабинете. Но свое дело он знал не (уже, чем они свое.
– Какие конкретно «проколы» он допустил? – поинтересовался Ходаков, и это был хороший вопрос.
Слепцов пожал плечами.
– В том-то и дело, что они не связаны с целенаправленной ложью. Ответы о связи с криминальными группировками, о знакомстве с Тахировым или кем-то из его людей и тому подобные, имеющие для нас первостепенное значение, вполне искренни и не вызывают никаких сомнений. А вот там, где ему не было смысла лгать, прибор констатировал ложь.
– Например?
– Ответ о выездах за границу. Опрашиваемый их отрицает, а прибор отмечает положительную реакцию. Пусть с некоторыми оговорками, но положительную. Я назвал ряд стран, парень дал положительную реакцию на Австрию, Африку, США, Нидерланды, Египет – в общем, на четверть географической карты.
Ходаков взял со стола начальника анкету Лапина, вчитался.
– Но ведь он всю жизнь провел в Тиходонске. Кроме трех лет армии и шести в Подмосковье. Но гам он работал на военном заводе... Тогда вообще с выездом было строго, в капстрану пускали раз в три года, да и стоило это дорого, работяге не по карману. А с режимного завода – и говорить нечего!
– Тогда только партийные делегации и профсоюзные активисты катались, – заметил Шиян. – Да наши люди.
– Точно, – согласно кивнул Колесов.
– Когда же он мог столько наездить? – Тимохин задумчиво барабанил пальцами по столу.
Слепцов снова пожал плечами.
– Что еще?
– Вопрос о родителях. Он ответил, что их не помнит. А прибор вообще выдал прямые линии. Будто бы у него никогда не было родителей и он даже не знает, что это такое. С подобной реакцией я вообще никогда не встречался.
– Еще.
– Прямые линии при ответах о службе в армии и работе в Подмосковье.
Двойственная реакция на сотрудничество с госбезопасностью.
Тимохин усмехнулся.
– Скорей всего был осведомителем в армии или на заводе. Там плотное оперативное прикрытие...
Все присутствующие облегченно задвигались и обменялись репликами: как раз эта реакция была им хорошо понятна.
Слепцов заглянул в свои записи.
– Обучение методики прохождения проверки на полиграфе. Наличие загранпаспорта. Вопрос о богатстве. О специальной боевой подготовке.
– Что там?
– Расхождение ответов и психофизиологических характеристик.
Тимохин озабоченно потрогал гладко выбритую щеку, будто боялся обнаружить неряшливо отросшую щетину.
– Юмашев спросил меня, можно ли обмануть полиграф...
Ходаков скептически скривился, Слепцов задумчиво пожал плечами, и Тимохин отметил, что этот жест начинает его раздражать. Шиян и Колесов синхронно покачали головами, давая отрицательный ответ.
– Ну почему же, – возразил Тимохин. – Бывало, и обманывали. Есть специальные методики, самая примитивная – искажение фиксируемых характеристик. Поджал палец на ноге, нажал до боли – и пожалуйста: картина смазана.
Он разоблачал предателей в среде советских разведчиков и больше других знал о допросах на полиграфе, поэтому коллеги слушали очень внимательно.
– Правда, искажение характеристик – это сам по себе сигнал, но есть и более хитрые приемы, есть психологическая подготовка, тренировки... Но одно вам скажу с полной уверенностью: во всем СССР было немного людей, способных обмануть машину. Очень немного. Десяток-полтора... Я думаю, в Тиходонске нет ни одного из них. Сами понимаете, что это за люди и чем они зарабатывают себе на хлеб...
– Я вот что думаю, – почти перебил шефа Ходаков. У него было худое морщинистое лицо много испытавшего человека, хищно загнутый тонкий нос и пронзительные голубые глаза. Уверенные манеры, проглядывающая в движениях властность и строгая Официальная одежда выдавали в нем сотрудника органов – комитетчика или мента. Впрочем, в этом плане все собравшиеся в комнате были похожи – не только внешностью и манерой держаться, но и мыссли, психологическими стереотипами, специальными навыками, специфическими знаниями. – Я вот что думаю, – повторил Ходаков. – Если Терещенко действительно сбил его машиной и привез к себе, чтобы избежать скандала, то в чем активность его действий? В том, что подставился под машину?
– А что, – буднично произнес Тимохин. – Бывало, и подставлялись. И под машину, и под пулю на охоте, и под триппер... Тому, с кем надо установить связь. Чувство вины очень способствует развитию отношений, укреплению знакомства, установлению доверительности...
- Предыдущая
- 30/93
- Следующая
