Антикиллер-2 - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 95
- Предыдущая
- 95/102
- Следующая
– Бах!
«Ковбой» ударился о дерево головой и сполз вдоль ствола на землю. Алекс осмотрелся. Каратиста нигде не видно. Да он ему и не нужен.
Подбежав к берегу, Алекс забросил пистолет как можно дальше в озеро и, продираясь сквозь заросли, пошел в сторону города. В крутом боевике он должен был собрать оружие убитых врагов и вернуться на выручку девчонкам. Но такой подвиг был свыше его сил. К тому же им не грозит ничего больше того, что они уже получили. Бабы есть бабы... Судьба его решилась сама собой – в Дураевку! Хорошо бы взять Кривулю – это он научил его пользоваться оружием, он подсказал спрятать здесь пистолет и тем самым спас ему жизнь. Но Вовчик парень тертый, он не пропадет. И не все его тайны Алексу удалось разгадать...
Когда Вова Рогалев познакомился со Славкой Зименцом, он еще не прозывался Кривулей. Рослый пятнадцатилетний парень учился в восьмом классе, ни с блатными, ни с приблатненными не кентовался, а потому кликухи не имел. Если, конечно, не считать школьных прозвищ, которые обычно, как шелуха, осыпаются после выпускного бала. Он много читал, любил детективы, причем увлекался не пресным советским милицейским романом, действие которого развивалось в узких рамках, установленных ведомственной и государственной цензурой, а крутым западным чтивом, просачивающимся сквозь плотные заслоны официальной идеологии. Иногда какой-то журнал вдруг публиковал Чейза или Стаута, иногда на запрещенном и регулярно разгоняемом книжном рынке удавалось купить сброшюрованную перепечатку нелегального перевода, это уже был «самиздат», с которым шутки плохи... Вовчик старательно делал вырезки из журналов, сам сшивал их и мастерил обложки. Содержание их он выучивал практически наизусть...
Жил он с матерью в ветхом двухэтажном доме на восемь семей в самом центре Лысой горы. Отсюда было рукой подать и до городского центра: десять минут ходьбы – и ты на проспекте Маркса. Но когда темнело, Лысая гора превращалась в отрезанный от материка цивилизации дикий остров: телефоны в аварийных домишках не водились, у ближайшего автомата на Богатяновском спуске постоянно разбивали трубку, если что – надо бежать в общежитие на Соляном спуске.
Вечером путь домой становился долгим и опасным: ни одного фонаря, девять месяцев в году – непролазная грязь, злые стаи бродячих собак, а главное – речпортовская шантрапа, бродяги, бомжи, подвальные проститутки облюбовали для ночлега десятки отселенных под снос зданий. Целые пустые кварталы пугающе чернели провалами выбитых окон, кое-где внутри запаливали костерки, с одной стороны доносились хриплый смех и сладострастные стоны, с другой – пьяные песни, с третьей – ругательства, звуки ударов и звон разбиваемых бутылок...
Вовка здесь вырос, а потому привык и Воспринимал все как данность. Месяц назад порезали соседа; на той неделе средь бела дня изнасиловали почтальоншу, вчера напали на него самого, но он отбился припасенной цепью. Значит, такова жизнь, он долго думал, что все остальные тиходонцы тоже бегают в дворовый туалет, греют воду на плите в выварках и носят с собой кто шило, кто отвертку, кто молоток.
Вовкин отец работал электриком на заводе, однажды, когда он чинил входной понижающий трансформатор, похмельный сменщик включил рубильник и одним движением сделал сразу три дела: осиротил Вовку, устроился на три года в тюрьму и оставил завод без специалистов по электрической части. Начальство вгорячах пообещало матери дать квартиру, но, когда острота момент прошла, обещание было забыто.
Рогалевы, как и все на Лысой горе, ждали сноса. Тогда, после переселения в отдельные квартиры с газом и горячей водой, и должна была начаться настоящая жизнь, а пока жили как бы предварительно, на черновик. Многие не доживали до «чистого листа», и унылый желтый автобус перевозил их из временного неблагоустроенного жилья в еще менее благоустроенное, но постоянное. Да и у остальных мечта никак не могла обрести материальные формы: принцип отселения: был непонятен и в районных инстанциях тщательно засекречен. Попытки выяснить, почему одним дали квартиру, а другим – нет, ни к чему не приводили. Ясно было одно: материальный достаток и возможность скорого отселения находятся в прямой зависимости.
В конце концов обитать на Лысой горе осталась сплошная голь и нищета. Вовкина мать работала медсестрой в поликлинике за восемьдесят семь рублей в месяц да ходила по домам делать уколы – полтинник внутримышечно, рубль – внутривенно. Приработок позволял сводить концы с концами, но не давал оснований надеяться на скорые перемены.
Район ветшал, дома разваливались, мусор не вывозился, постепенно коммунальные службы перестали приезжать на аварии, и когда мать с работы дозванивалась в электросеть или водоканал, ей с удивлением отвечали: «Чего там чинить, там уже давно никто не живет!» В каждой завалюшке поселилась керосиновая лампа, но вот беда – не было керосина: не поставлялся в крупный город за ненадобностью. А шантрапа совсем обнаглела: ночью пять-семь рыл выбивали, дверь, врывались в квартиру и творили, что хотели.
В этот момент и откинулся с зоны Славка Зименец, он жил по соседству и отволок пять лет за мошенничество и кражи. К нему стали приходить друзья-приятели, все в наколках, со специфической речью и манерой держаться. Они часами сидели кружком на корточках, вытянув руки перед собой, и негромко переговаривались, смоля папиросы и заплевывая все вокруг.
Как ни странно, именно Славка и его приятели очистили район от бомжей. Вечерами они подбирали палки и отрезки труб и отправлялись шерстить брошенные дома.
– Пойдем поохотимся, – подмигивая, говорил Зименец Вовке, и тот не мог понять – в шутку или всерьез. Он, конечно, отказывался, а про себя удивлялся, почему блатные с таким остервенением преследуют себе подобных. Потом понял, что они вовсе не стремились навести порядок. Просто их самих всю жизнь преследовали официальные власти, и теперь они самоутверждались за счет еще более бесправных и никому не нужных бичей.
Каждый раз охоты проходили одинаково: Вовка слышал глухие удары, крики, отборную матерщину и в конце концов топот ног. Шантрапа разбегалась, а победители покупали крепкого дешевого вермута и садились праздновать победу. Славка бренчал на гитаре и пел надрывные и жалостливые зоновские песни.
Однажды исход оказался другим; Зименец вернулся один, перетягивая платком окровавленную руку. Вовка подошел, развернул платок, поводил сверху пальцами, подул – и остановил кровь.
– Ништяк! – удивился Славка. – Как ты это делаешь?
– Не знаю, – ответил Рогалев-младший. И это была чистая правда.
На следующий день в развалинах нашли два трупа. Понаехало много милиции, оперативники ходили по домам и расспрашивали: кто что видел или слышал, но по результатам обхода можно было сделать вывод, что в этом районе живут исключительно слепоглухонемые. После этого участковые несколько раз проводили рейды по нежилым кварталам, в результате то ли убийства, то ли рейдов, а может, и того и другого, но Лысая гора освободилась от наплыва полууголовного люда. Обстановка заметно оздоровилась, и жители не могли нарадоваться этому обстоятельству, считая, что у властей наконец дошли руки и за район взялись. Вначале милиция навела порядок, теперь и исполком зашевелится с квартирами...
Вовчик Рогалев знал, что порядок навела не милиция, а совсем наоборот... И Славка знал, что он знает. Улыбался, как своему, здоровался за руку, показывал заживший порез, интересовался – чего еще такого необычного может сделать пацан.
Зименцу уже стукнуло двадцать пять, но они както быстро сошлись: по вечерам Славка рассказывал про зону, Вовчик с интересом слушал, потом роли менялись, Рогалев пересказывал крутые детективы, а Славка внимал каждому его слову. Особенно его задела история про налет на инкассаторскую машину с несколькими миллионами долларов.
– Я когда сидел, много думал и одно понял, – медленно проговорил он.
- Предыдущая
- 95/102
- Следующая
