Летописи Святых земель - Копылова Полина - Страница 99

• Предыдущая
• 99/114
• Следующая

– Пленного?

– И пленного тоже, да он не понадобится. Дело чище. Со мной сам примас Эйнвар…

– Кто?

– Эйнвар, говорю. Он там внизу… Наверх его не хватило подняться. Измерз весь…

– Ой-ой… Да откуда он взялся-то?

– Ехал с отрядом рингенским. Верней, везли его. Ты давай буди хозяина.

– А может, господин Ялок сам его разбудит? Он, случается, лупит по мне спросонья.

– Вот аспид!

– Да он не со зла. Он всегда был добр ко мне. Просто, вы понимаете, господин Ялок, сейчас все так скверно… А что он во сне говорит, вы бы послушали, – то спасает королеву, то, прости Господи, пытает ее – волосы дыбом встают. С таких снов и ножом пырнуть недолго. А у него еще кинжал под периной.

– Ладно. Я в кольчуге. Но если он меня ударит, то с тебя причитается.

Ялок бочком подкрался к кровати, помедлил, не решаясь трогать Ниссагля за больное плечо, и, наконец, сильно похлопал его по руке чуть ниже локтя.

– Господин Гирш, проснитесь.

Ниссагль сел на постели, поправляя расстегнутое шелковое полукафтанье. Глаза его были мрачны, лицо осунулось, губы потрескались.

– Ялок? – спросил он сиплым голосом. – Из разведки вернулся? Что скажешь? Ты, Язош, поспи иди, поспи, – махнул секретарю.

– Да ничего хорошего не скажу. В кольцо нас берут, вот что. Дворянишки местные духом воспряли, чуть со стен не плюются, встанешь ночевать в замок, выехать не чаешь. Корму лошадям не дают. Деревни все обобраны. Дороги перекрывают. Скоро нам тут и есть нечего будет.

Да не это главное. Я бы вас будить из-за этого не стал. Я гостя привез. Священнейшего примаса Эйнвара. Он там внизу греется – почитай, трое суток в седле болтался и одет кое-как по морозу.

– Как он вырвался из Хаара?

– В этом и штука. Его насильно везли в отряде одном. Мы на них напали, «языка» захватить, ну и примаса спасли. А везли его, чтобы он нас пугал. Он мне уже рассказал, сколько войск в Хааре стоит. И главное – он королеву видел…

– Как?

– Его заставили с ней говорить, просить о чем-то. А дальше-то он мне особо не рассказывал. Замерзший сильно был. И пуганый.

– Веди его сюда.

– Да он, господин Гирш с мороза ничего не соображает.

– Не твоя забота. Сюда его. Здесь и отогреется, и разговорится.

– Слушаюсь.

– Стой. Захвати снизу жратву и выпивку, что осталось. – Ниссагль напрягся, ноздри и губы у него затрепетали.

На поставленную перед ним еду Эйнвар накинулся, не заставляя себя упрашивать, хотя и еды-то было черствый хлеб с отрезанной коркой – заплесневела – да скатанный из жира и обрезков жил зельц, противно растекавшийся во рту. Только мутного солдатского «Омута» принесли целый кувшин – этого добра, точно в насмешку, хватало. У Ниссагля из-за болезненной раны, лихорадки и волнения аппетита не было. Он только питья похлебал, давясь горечью. Эйнвар насытился и взглянул исподлобья, ожидая вопросов. Взгляд у него был злой и беспомощный. Под глазами от мороза и бессонницы – черные круги.

– Ты видел королеву, Эйнвар? – спросил Ниссагль хрипло, у него вдруг пересохло в горле. Примас кивнул. – Расскажи.

Эйнвар потер непослушными пальцами переносицу.

– Как она, Эйнвар?

– Плохо, Гирш.

– Говори как есть.

… Он ступил в сырое, холодное узилище. Низкий потолок оброс грязью. Окна не было – так, дырка в стене какая-то, и в ней тусклая белизна. Стучало в висках, болела плохо затянувшаяся рана. Свечка дрожала в вытянутой руке Эйнвара. В коридоре остались подслушивать Аргаред и с ним еще двое магнатов.

Беатрикс лежала на боку, завернувшись в какие-то лохмотья из бурой холстины. На звук шагов она медленно приподняла голову.

Он замер, словно все еще не веря, что она – это она.

– Беатрикс? Она молчала.

– Беатрикс, это Эйнвар, примас, – поспешил он нарушить молчание и подошел, борясь со страхом.

Она смотрела на него скорбно. Распухшие губы были покрыты коркой.

– А… тебя тоже? – слабо прошептал в мутной желтоватой полумгле ее голос.

– Нет, Беатрикс. Мне велели с тобой поговорить. Мне велели…

Узница понимающе прикрыла глаза:

– Скажи мне то, что они велели. А потом просто поговорим, если только позволят.

Она прилегла, подтянув и прижав левой рукой к подбородку заскорузлое рубище. Правая, с неестественно заломленной кистью, была перевязана и отброшена на край каменной скамьи, служившей Беатрикс ложем. Повязка была бурая от запекшейся крови.

Между лопаток у Эйнвара побежали мурашки.

– Что это? – коротко кивнул он на руку.

– Дыба… Они встряхнули слишком сильно… Кожу до кости рассекли, порвали сухожилия. Даже сами испугались. Мастера… Ты говори, говори…

– Послушай. Дела очень плохи. Боюсь, тебе нет смысла надеяться на спасение оттуда. Лучше скажи им, – если признанием ты не купишь жизнь, то тебя хотя бы оставят в покое до… Прости… Ты понимаешь меня? Тебе уже нечего терять. Скажи им, где дети. Они действительно хотят их короновать.

– Я не уверена, Эйнвар… – Он понял, что, несмотря на слабый голос и покалеченную руку, она куда сильнее, чем кажется. – Я ни в чем не могу быть уверена. И ни в ком. Но дело даже не в этом. Дело в том, что я не могу. Не знаю почему. Да, мне остался только эшафот, да, меня все покинули, но я не скажу им ни слова. Я так хочу. Я так решила.

Она протяжно, и прерывисто вздохнула. Потом спросила про Навригр.

– Люди простые говорят, что их там окружили и не выпускают. Наверное, они боятся выступать, опасаясь за твою жизнь. Точно ничего не известно, – рассказал Эйнвар, что знал сам от своих служек.

– Нет, – здоровой рукой она взяла его за край одежды, зачем-то помяла ткань, – нет, все совсем не так. Там ждут моей смерти, Эйнвар. Это все Ниссагль. Мне давно про него шептали, но я не верила. Сейчас он может распускать слухи, что опасается за мою жизнь, как будто я заложница. Но я не заложница. Заложницам не рвут руки до кости. Особенно королевам. Он ждет, когда я умру. Тогда он встанет, развернет знамена и с кличем:

«Отомстим за Беатрикс!» – пойдет воевать. Он знает, где мои дети. И станет при них регентом. А потом королем. Да, он устроит по мне такую тризну, что содрогнутся все Святые земли, – на улицах в озерах крови будут плавать мертвые головы. Но сначала он дождется моей смерти. Он очень умен. И очень терпелив.

– Твоими устами говорит отчаяние… Но… если всё так, как ты говоришь… насчет Гирша… тогда какой смысл тебе запираться? Какая разница, кому достанутся твои дети, Ниссаглю или Аргареду? Чего ты пытаешься добиться своим молчанием?

– Я не знаю, почему я молчу. Во мне что-то изменилось. Я не узнаю себя. Как будто я не Беатрикс, а какая-то… другая женщина.

Он закивал, смутно понимая, что она имеет в виду.

– … Вот что, Эйнвар. Если когда-нибудь тебе приведется увидеть Гирша, скажи ему вот что… Если бы он спас меня… я бы стала ему женой. Ты понимаешь, что это значит? Он тоже поймет. И я бы любила его. Вот это ты ему скажи. Обязательно. С глазу на глаз. Непременно с глазу на глаз. И еще скажи, что я не в силах держать на него зла. – Ее лицо на миг изуродовала судорога, она стиснула зубы, сдерживая рыдание.

За дверями узилища не слышалось ни звука. Они долго молчали. Эйнвар вдруг заметил, что глаза ее наполнились сиянием.

– Ты святая… – прошептал он. – Мой Бог, да ты же святая…

– Я? – Узница ответила тихим смехом. – О Боже!

– Я только теперь понял, какие они бывают по-настоящему… Ты святая!

– Эйнвар! – Она смеялась, опустив ресницы, и мерцающие слезы катились по ее серым щекам. – Эйнвар, еще никто и никогда не говорил мне таких… таких любезностей!..

– Но я не могу идти в Хаар! – Ниссагля трясло. – Разве они не убьют ее как только я подступлю к стенам?.. Я не могу, я же правда не могу! Эйнвар, черт бы тебя побрал, черт бы вас всех побрал, черт бы побрал это окаянное королевство! Почему, почему все так получается? Как я могу осаждать Хаар, если они тут же ее убьют!! – Он закачался, прижав к лицу ладони, бормоча что-то гневное и жалобное. – Эйнвар, я всегда был ей верен! Боги, Боги мои, я всегда любил ее больше всех! Я не имел даже мысли об эмандском троне! За что же вы делаете меня предателем, за что, за что?! Я не хочу быть предателем, я не хочу, что же мне делать, что мне делать, ради Бога, ради Бога, Эйнвар! Что мне делать, ведь я же люблю ее!

• Предыдущая
• 99/114
• Следующая