Летописи Святых земель - Копылова Полина - Страница 14
- Предыдущая
- 14/114
- Следующая
Поднеся к правому глазу особо отшлифованное стекло, она смотрела, как стражники оттесняют народ от крепостной стены, вдоль которой по широким высоким подмосткам предстояло бежать шлюхам за призом королевы. Дом, где девицы готовились к бегам, был покрыт багровой тканью и ярко освещен изнутри, – вокруг него стоял рев и была давка, все силились заглянуть в окна.
Наконец звонко и густо грохнула медь, равно отмечавшая для черни начало казни и начало гулянья. Дикий вой разросся над площадью – первые бегуньи всходили на помост. Толпа мощно забилась в подставленные ландскнехтами щиты. Зрители изнемогали от восторга и похоти – красные выпученные глаза, разинутые мокрые рты, глянец лоснящихся рож, волны винного и потного духа. Все устремили взоры туда, где изготовились помчать сломя голову по гнущимся доскам нагие, розовые, до блеска натершиеся жиром шлюхи.
С балкончика алого дома выкрикнули их имена, потом грянула медь, ударили разухабистую пляску волынщики, и бегуньи сорвались с места.
Зрители зашлись в истошном крике, когда девицы приблизились к финишу. А уж они-то старались вовсю – мчались, высоко вскидывая ноги, и прелести их так и ходили ходуном.
Беатрикс непроизвольно взглянула на свое тело, почувствовала себя пьяной без вина и захотела вот так же пронестись в полной огня и ликования ночи. Бежала уже следующая пара – в состязании было несколько туров. В конце концов должна была остаться одна победительница. Волынщики совершенно очумели, дудя вразброд что-то несообразное. Лишь с появлением новых и новых пар они с остервенением взревывали какую-то дикую ноту, заглушая даже медь. Внизу орала от восхищения толпа.
Наконец тройной удар по медной доске и совсем уже ошалелый до звона в ушах рев волынок оповестили о явлении победительницы.
Растрепанная, запыхавшаяся, волчаночно-алая от румян и румянца, истекающая жиром и сквозь жир потом, рослая черноволосая женщина поднималась под багровую тень королевского помоста.
Она встала на одно колено перед раззолоченной коронованной блудницей и коснулась липким от пота лбом ее руки.
– Встань, дитя, – сказала королева, повторяя приказание движением повернутой вверх ладони. – Знай же, что мой приз тебе – выполнекие любого твоего желания. Подумай хорошенько, чего бы тебе хотелось, но не проси невозможного или же того, что через день иссякнет.
Девица отступила на шаг и хриплым голосом изложила свое желание.
– Ваше величество, моя светлейшая госпожа и владычица. Прошу у вас позволения взять под свою руку недоброй памяти дом Эрсон, в котором я состояла девкой.
Раззолоченная блудница ухмыльнулась голой городской шлюхе.
– Пусть будет так, дитя. Это дальновидное желание. Ты столь же умна, сколь красива и сильна. Назови свое имя, чтобы мы могли написать указ.
– Меня зовут Годива, ваше величество.
– Хорошо! – Беатрикс взяла ее за руку. Королева и шлюха вместе подняли руки перед утихшей толпой.
– Призом Годиве объявляется известный дом Эрсон, которому да будет она хозяйкой. И сим переводится девица Годива в звание хозяйки дома, и по эмандскому закону дети ее, что родились или родятся, да будут честные горожане.
За спиной у королевы и шлюхи писцы неспешно скрипели перьями, выводя строки первого указа. Ликование толпы не знало предела, казалось, что от криков дрожат и мигают застланные чадом звезды. Беатрикс улыбалась.
За плечом у нее перешептывались случайные люди, для которых еще не были придуманы звания.
Онемевшая от безмерной чести и нежданного счастья шлюха Годива не сводила с нее восторженных глаз.
Внизу бесновалась толпа, где смешались горожане, дворянские недоросли, воры и наемные вояки.
На голове у Беатрикс была корона Эманда из бледного золота. Наступало ее время, и вершилась ее судьба.
Рыночные торговцы снедью стали носить тонкое сукно и кожаные заказные башмаки. Портные разоделись в бархат. Ювелиры пошили парчовые епанчи на соболях. Ах, как весело начался век Беатрикс! Хаар захлебывался в череде бесчисленных праздников, пиров, ристалищ, охот – королева вела себя как дорвавшаяся до денег совершеннолетняя наследница. Вокруг нее вились смазливые кавалеры, казной распоряжался выписанный с Юга фактор шарэлит Абель Ган, и все веселились, веселились, веселились… Словно и не было разодранной Хартии, нацеленных самострелов, трехдневного ареста на время коронационных торжеств, когда все Чистые, кто пожелал, принесли королеве вассальную клятву, вложив руки в ее ладони. Их записали потом в какую-то Золотую Книгу, и, довольные, они расползлись по своим вотчинам, не соображая, что наделали.
Хотя, казалось, ничего особенного пока не произошло – правление Беатрикс обещало быть бездарным и безопасным. Вокруг ее трона толклась лишь ни к чему не способная златолюбивая шушера. А магнаты вели себя так, словно двора и вовсе нет. Они не желали опускаться до мести.
Придет время – и придет нужда, или война, или бунт, потому что от такого расточительства ей придется сдирать тройные подати, и вилланы ее королевского домена рано или поздно не выдержат гнета и взбунтуются. Тогда она пойдет кланяться к магнатам. И получит по заслугам.
– Есть ли у меня деньги, Ган?
Беатрикс обеими руками перетряхивала свои светлые волосы, проветривая их после ночи. До длинного носа казначей-фактора доплыл теплый аромат благовоний, которые вливали в дождевую воду для мытья головы, и он улыбнулся, лукаво сощурясь.
– Если и нет, моя госпожа, я всегда предоставлю вам заем в любом размере. – Он прикрыл глаза и покачал головой, изящно и важно, как ученый ворон. Длиннохвостый бархатный кагуль добавляя сходства.
– Еще не хватало. Я держу тебя тут для управления казной, а ты пытаешься втравить меня в свои сомнительные предприятия. Будто я не знаю, кто правит вместо молодых королей, у которых при дворе шарэлитские ростовщики.
– Простите, моя госпожа, я всегда ваш покорный слуга.
– Так и скажи мне прямо: есть ли у меня мои деньги, которые идут с маренских поместий, и сколько их, этих самых денег.
Ган вздохнул. Беатрикс слишком умна и слишком богата. Ее трудно заманить в западню. И еще труднее притерпеться, что она выступает его покровительницей, а не должницей.
– Я получил извещение о сборе податей на ваших землях в Побережной Унии и под Мареном. Сожалею, это все, на что мы можем рассчитывать. Ваши родовые сокровищницы опустошены. Собранная сумма значительна, но при том, как мы тратим деньги, их хватит не более чем на три месяца, то есть до конца лета.
– Думаю, Ган, что дольше и не надо.
– А! – Ган понимающе поднял брови. – Значит, грядут великие дела?
– Нет! Я еще ничего пока толком не думала. И потом, полагаю, не только я такая умная, что развела в домах у магнатов доносчиков. Думаю, что и тут из каждого угла растет не по одному уху. Ты просто знай, что беспокоиться о дополнительных поступлениях не надо. Я надеюсь, ты не увеличил налоги там, на моих землях?
– Как вы могли помыслить такое, госпожа моя?
– Как будто я тебя не знаю. Да, кстати, отвыкни, пожалуйста, от этого кагуля, ты похож в нем на ворону, а она не относится к числу моих любимых птиц.
Усмешка растянула маленький пухлый рот финансиста.
– Моя госпожа, вы забыли, что по указу многомилостивого короля Йодля все персоны ростовщического звания обязаны носить такой кагуль.
– Да ну его. Я хочу возвести тебя в дворянство, а ты тычешь мне в нос дурацким трухлявым указом.
– Но ведь я еще и идолопоклонник.
– А я напишу указ о том, чтобы всякий верил, во что ему удобно. Хоть в горшок дерьма. Представляешь, сколько сразу припрется сюда всякого народу? И как они будут на меня горбатиться? Кстати, за эти три месяца распиши, пожалуйста, по-новому все подати. Я намереваюсь ввести их сразу после… великих событий. А то, знаешь, идя на охоту, собак не кормят. У них чутье от этого портится. Так что все должно быть готово заранее. Понял?
- Предыдущая
- 14/114
- Следующая
