Последний алхимик - Мэрфи Уоррен - Страница 16

• Предыдущая
• 16/45
• Следующая

Негативы, которые он отобрал для печати, преподнесли ему еще один сюрприз. Было такое впечатление, что белый смотрит прямо в камеру. Три кадра. Крупным планом. Да нет, не может быть, это скорее всего случайность. Нет такого человека, который успел бы заметить, что его фотографируют с отдаленного холма, тем более после того, как только что у него выстрелом выбили окно. Франциско доводилось видеть такие лица — как правило, на них были написаны страх и недоумение, а голова бешено вращалась во все стороны в поисках источника опасности. Конечно, это все благодаря тому, что камера такая скоростная, только из-за этого могло создаться впечатление, что мужчина смотрит прямо в объектив. Это обман зрения.

Впрочем, надо отпечатать, тогда будет виднее, даже при том, что качество оттисков скорее всего будет неважное. На фотографии глаза будут широко раскрыты и совсем неживые, поскольку на самом деле взгляд был направлен в никуда. Рот наверняка будет широко разинут, потому что в минуты панического страха люди забывают о носовом дыхании и начинают дышать через рот. И все тело окажется напряжено, как всегда, когда человек напуган. Корпус будет наклонен, а руки расставлены в стороны. На негативе, правда, фигура кажется вполне собранной. Но это может быть следствием обладания навыками рукопашного боя — владение телом, доведенное до автоматизма. Естественно, на самом деле ни о какой собранности не может быть и речи, и это наверняка станет видно на отпечатках.

Франциско заложил негативы в барабан, который может печатать фотографии с еще мокрой пленки. Рядом с ним стоял чемоданчик с кодовым замком. Он открыл его. Этот чемоданчик был не для фотопленки, он вообще не имел отношения к фотопринадлежностям. В нем находился один-единственный бокал уотерфордского хрусталя со слегка охлажденным красным вином. В конце концов, для чего еще жить? Болтаться от одного убийства до другого? Почему бы в ожидании не позволить себе насладиться Бахом и хорошим “божоле”?

В отличие от большинства дегустаторов вин Франциско не требовалось в течение часа вдыхать букет, он предпочитал сразу вкусить его терпкость. И всегда довольствовался только одним бокалом.

Барабан заворчал. Музыка Баха лилась из динамиков сквозь столетия, красное вино ласкало язык Франциско, а потом жарко разбежалось по жилам. Барабан щелкнул и остановился, и Франциско знал, что фотографии готовы, а у него еще есть полбокала доброго вина.

Он точными движениями вынул три фотографии и, разложив перед собой, зажег свет.

Тяжелый уотерфордский хрусталь с грохотом ударился об пол, но не разбился. Вино расплескалось вокруг. Широко разинут был рот не у того, кого он снимал, а у самого Франциско Брауна.

Он отступил на шаг от бачка с проявителем. Невероятно. Наверняка это вышло случайно. Он усилием воли заставил себя вновь подойти к бачку.

Оттуда на него смотрело мужское лицо, взгляд его был направлен точно в объектив. И ни малейшего страха в нем не чувствовалось, а рот оказался плотно сжат. Лицо было худощавое и не выражало никакой враждебности; более того, человек явно улыбался фотографу, словно угроза, которую тот представлял его жизни, была не более чем дружеской шуткой. Франциско внимательно рассмотрел три отпечатанные фотографии. Всюду крупным планом красовалось это улыбающееся лицо.

Он быстро заправил в барабан все двадцать негативов. Надо посмотреть остальные.

Он в нетерпении отбивал ногой такт. Баха он выключил, будь он неладен. Он стал вслух поторапливать машину. Потом одернул себя — не следует все же разговаривать с неодушевленными предметами. Он сказал себе, что Франциско Брауна нельзя так просто вывести из равновесия. Он напомнил себе о том, скольких людей он убил, после чего пинком послал хрустальный бокал в стену.

Наконец показались фотографии. Они были еще более ужасны, но Франциско Браун уже был к этому готов. На первом кадре парочка была запечатлена в тот момент, когда они выходили из дома. На втором кадре было ясно, что они уже его учуяли. Как ни странно, но, судя по снимкам, старик двигался не хуже, если не лучше молодого. На самом деле интереснее всего было то, как старик смотрел в камеру. Вид у него был такой, словно он пытается определить, какая будет погода. Абсолютно беззаботное выражение. Потом он повернулся к молодому, чтобы понять, заметил ли он, что происходит на холме, и, убедившись, что и тот тоже смотрит в объектив, повернулся и пошел в дом. Следом шли три кадра с крупным планом молодого. Радостное лицо без малейших следов страха или удивления. Идеальная резкость.

Отлично. Значит, он мудро поступил, что не напал сразу. Два самых четких снимка, по которым можно было точнее всего определить рост и вес, он взял с собой на встречу с мистером Колдуэллом.

— У меня назначена встреча с мистером Колдуэллом, — сказал Браун. Фотографии он нес в небольшой кожаной папке под мышкой.

— Могу я вас попросить? — сказал охранник.

— Попросить о чем? — не понял Браун.

— Подождать аудиенции.

— Мне не говорили, что я должен кому-то подчиняться.

— Ожидайте, — сказал охранник тоном, не терпящим возражений.

Опять это слово — “аудиенция”.

Едва отворилась дверь, как до Франциско Брауна стал доходить смысл слов охранника и секретаря.

Здесь все было по-другому, отдельных кабинетов и след простыл. Секретарши и младшие служащие сидели за письменными столами, расставленными по стенам зала, так что в середине оставалось огромное незанятое пространство. В самом центре высился постамент, на котором было водружено кресло с высокой спинкой. Оно сверкало цветными камнями, не исключено, что бриллиантами. Над креслом висел странный чеканный знак, красный на черном бархатном фоне. А в кресле, положив одну руку на подлокотник, а другую на колени, восседал мистер Харрисон Колдуэлл.

— Мы готовы с вами переговорить, — изрек он.

Франциско обернулся и стал искать глазами тех, о ком говорил мистер Колдуэлл. Никого больше не было. Вокруг него на двадцать пять ярдов было пустое пространство. Пальцем с бриллиантовым перстнем он поманил Брауна ближе.

Тот застучал каблуками по мрамору, которым был выложен пол вокруг постамента. Никто из младших клерков не смел поднять головы. Рука с перстнем протянулась к Франциско. Он был готов ответить на рукопожатие, но вовремя заметил, что ладонь обращена книзу. Больше сомнений быть не могло. Это была не встреча, это была аудиенция.

— Ваше Величество, — прошептал Франциско Браун, целуя царственную руку.

— Приветствую тебя, Франциско Браун, мой клинок, — отозвался Харрисон Колдуэлл. — Ты явился сообщить, что наша проблема решена?

Браун с поклоном сделал шаг назад. Значит, мистер Колдуэлл по какой-то причине считает себя королем. Что верно, то верно, денег у него куры не клюют, и пока никаких глупостей он не делал. Однако новое положение Франциско Брауна заставило его тщательней взвешивать каждое слово. Ведь этот Колдуэлл может оказаться обыкновенным шизофреником. Но если он и псих, то все равно фантастически богат. Франциско Браун знал, что даже у крупнейших американских корпораций нет таких денег, чтобы мостить мрамором огромные площади в самом престижном деловом районе Нью-Йорка. А ведь одна эта комната, этот тронный зал, занимает целый этаж.

— Ваше Величество, мы оказались перед лицом более грозного врага, чем я поначалу предполагал.

— Врага?

— Так точно. Ваше Величество.

— У нас нет ни заклятых врагов, ни верных друзей.

— Ваше Величество, я не выбирал этих людей себе в жертву. Они не мои враги.

— Пока ты служишь мне, Франциско Браун, они твои враги.

— Так точно. Ваше Величество. Наша первая попытка потерпела неудачу, — сказал Браун. — Я пришел к вам, потому что помню ваши слова о том, что теперь вы имеете такую власть, которая открывает вам более широкий доступ к любой информации.

— И эта власть день ото дня возрастает, — заметил Колдуэлл.

— Мне нужна информация об этих двоих, тогда я сумею лучше распорядиться ими.

• Предыдущая
• 16/45
• Следующая