Жестокие игры - Константинов Владимир - Страница 43

• Предыдущая
• 43/75
• Следующая

— А кто невеста Иванова? — спросил он.

— Майор милиции Светлана Анатольевна Козицина.

На этот раз Антон Сергеевич не мог скрыть удивления и рассмеялся.

— Такая красивая голубоглазая блондинка?

— Да. Вы её знаете?

— Еще бы мне её не знать, когда именно по её милости я здесь оказался.

— Надеюсь, вы шутите, Антон Сергеевич? — спросил недоверчиво Савельев, обеспокоенный словами Полякова. Он уже начал понимать, что стал жертвой ловко раскрученной интриги.

— Нисколько. Эта Козицина под стать своему жениху. Превосходная актриса.

После рассказа Полякова о том, как Светлана ловко внедрилась в театр мод Макарова, стала ведущей актрисой этого театра, а затем и невестой самого Макарова и как раскрыла все их планы, Савельев совсем опечалился. А ведь он связывал с этой девушкой такие планы. Странно, что такая красивая и милая девушка, может быть такой... такой интриганкой! Владислав Юрьевич почувствовал себя обманутым в лучших чувствах и очень от этого страдал. «Жестокий век. Жестокие сердца!» Куда все катиться?!

— Что же делать? — беспомощно спросил он.

Поляков пожал плечами, затем равнодушно сказал:

— Вам ничего другого не остается, как только убить Иванова. Другой альтернативы я не вижу.

— Да,да, — согласно закивал Савельев. — Я и сам все больше склоняюсь именно к этому варианту.

Дорогие читатели, здравствуйте! Воспользовавшись временным отсутствием автора, спешу объяснить вам некоторое положение вещей, чтобы у вас не создалось привратного обо мне мнения. А такая опасность, уверен, существует. Я вам очевидно представляюсь этаким беспечным малым, баловнем судьбы, шлепающим веселыми ногами по ниве жизни. Признайтесь — именно таким я и рисуюсь в вашем воображении? Но смею заверить, что я не такой, альтэр эго (другой я). Это автор делает из меня легкомысленного и недалекого типа. Я уже неоднократно протестовал по этому поводу. Бесполезно. Легче пятитонный грузовик сдвинуть с тормозов, чем автора сего романа — этого бронтозавра эпохи перезрелого социализма. Его дурацкие принципы родились гораздо раньше его самого. Факт. Ну если ты такой, простите великодушно за современный вульгаризм, упертый, то и рисуй мой образ от своего имени, верно? Зачем же от первого лица? Ведь это ко многому обязывает. Что обо мне подумают люди?

Вон он идет. Леког на помине.

Автор подходит, насмешливо смотрит на меня, спрашивает:

— У вас, Андрей Петрович, есть ко мне какие-то вопросы?

— Да, Владимир Иванович, обязательно есть.

— Чем вы опять недовольны?

— Вот видите — уже с самого начала нашего разговора вы подозреваете во мне этакого брюзгу и кляузника. Я что, должен оправдываться?

— Извините. Так что у вас, Андрей Петрович?

— Все то же, Владимир Иванович. Я не согласен с трактовкой своего образа и заявляю решительный протест.

— Опять вы за свое! — устало, даже обреченно говорит автор, тяжко вздыхая. — Другие герои, как герои, а вы вечно всем недовольны. Капризны, как кисейная барышня!

— Прошу не оскорблять! Думаете, что если вы автор, но имеете на это право? Я ведь не напрашивался. Если вас не устраиваю, то могу уйти к другим авторам. Такого героя любой из них с руками-ногами отхватит.

— Извините. Но только мне кажется, что вы не правы. Вы в романе представляетесь очень даже симпатичным парнем — веселым, остроумным, находчивым, деятельным.

— Этаким хомо беспечным. Но все это, так сказать, лишь декорум, а тем, что существует здесь, — я указал себе на грудь, — вы мало интересуетесь. Потому и получается весьма и весьма ходульный образ.

— Вам так кажется?

— Более чем.

— Хорошо, я обещаю подумать над вашими словами. До свидания! — И, энергично размахивая руками, автор удалился. В принципе, он неплохой мужик. Не зануда. И это — главное. Интересно, — сдержит он обещание, или — нет?

Вдруг, я почувствовал, как пространство и время романа скручиваются тугой спиралью, захватывают меня и доставляют именно туда, где я и должен быть по замыслу автора. Я уже себе не принадлежал...

Олигарха Сосновского я покидал в отличном расположении духа. В его лице я обрел третьего по счету хозяина и в этом смысле перещеголял самого Фигаро. Факт. И здесь нельзя все списывать на мою природную удачливость. Здесь надобно ещё и умение. А как же. Я конечно реально сознавал — в какие игры ввязался. Но, как говориться, — «черт не выдаст, свинья не съест». Аудэнтэс фортуна юват (смелым судьба помогает). Вот именно. Будем надеяться на нее. Недаром мне мама говорила, что я в рубашке родился.

Когда я добрался до Москвы, то на столицу уже тихо и незаметно опустилась ночь. На небе нарисовался серпик луны, такой бледненький, худенький и прозрачный, что я невольно ему посочувствовал. Зато звезды поражали своим великолепием, сияли, как глаза моей легкомысленной Армиды при моем появлении.

«Завидую звездам прекрасным», — всплыла в сознании строчка из какого-то стихотворения. Кажется, это из Лермонтова. Напряг память, стараясь вспомнить само стихотворение. После нескольких попыток, мне это удалось. Используя то, что на улице было пустынно, я раскинул руки и громко продекламировал:

— "Чисто вечернее небо.

Ясны далекие звезды.

Ясны, как счастье ребенка...

Люди друг к другу

Зависть питают.

Я же, напротив,

Только завидую звездам прекрасным.

Только их место занять бы хотел!"

Умеют же великие, казалось, самыми простыми словами тронуть душу. Еще как умеют! Ох! Ах! Унестись бы сейчас в какие-нибудь дали-дальние, встретить там хорошую девушку, влюбиться в неё без памяти, и познать радость бытия, под названием — семейное счастье. То, что было у меня в прежней жизни, можно с полной уверенностью назвать — семейным адом. Где же ты моя Любовь ходишь-бродишь? Ау! Откликнись! Но остались мои вопросы и призывы без ответа, растворились в воздухе, канули в ночи. Отчего-то вспомнилась студентка Таня — бесстрашная амазонка и заядлая спортсменка. Вспоминает ли «убиенного» раба божьего Андрея? Хорошая девушка. Но слишком наивная и доверчивая. Это в наш жестокий век слишком опасно — обязательно найдется какой-нибудь Валтасар — обманет.

Дома автоответчик голосом моей нареченной невесты — этой великовозрастной блудницы с мозгами пеликана и телом Афродиты, капризно проговорил:

"Макс, ты нехороший! Где ты пропадаешь? Я вся испереживалась! Как придешь, обязательно позвони, а то я не усну. Целую, мое золотко!

«Она уже включила меня в свою недвижимость», — подумал я и усмехнулся. Интересно какой я в её списке? Наверное, на почетном четвертом месте — после магазина, особняка и машины. Впрочем, я несправедлив к ней. Она любит меня пылко, бескорыстно и готова ради меня всем пожертвовать, даже своим алебастровым телом. А её желание — поскорее доставить меня в супружескую постель, — вполне естественное желание любой женщины. Красота её, увы, не вечна. Вот-вот начнет блекнуть и увядать. Потому она и так спешит. Разумеется, я не связываю с ней свои дальнейшие планы на жительство. Но это не важно. Сейчас она вполне заслуживает человеческого в себе отношения, внимания и участия.

Я снял трубку, набрал номер её телефона, и тотчас услышал голос:

— Слушаю.

— Это хто? — спросил глухо, изменив до неузнаваемости голос.

— А кто вам нужен? — Голос моей невесты звучал строго и настороженно.

— Так мне эту... как ее? Мне Окуневу?

— Я слушаю.

— Ты что ль Окунева?

— Да кто вы такой?! — стала раздражаться Майя Павловна.

— Я что ль?

— Да. Вы?! — Она уже была на взводе.

— Так я этот... Отрепьев Гришка. Самозванец.

— Какой ещё — самозванец?! — В истории моя Минерва была явно слаба.

— От хахаля я твово. Поняла?

• Предыдущая
• 43/75
• Следующая