Из химических приключений Шерлока Холмса - Казаков Борис Игнатьевич - Страница 10

• Предыдущая
• 10/82
• Следующая

Они очень долго рассматривали метеорит, измеряли его, нюхали, разглядывали включения, все аккуратно записывая. Потом профессор обратился к ним.

— Мистер Холмс, не согласитесь ли вы переговорить с владельцем этого камня, мы очень заинтересованы в приобретении его в нашу собственность. Это требуется британской науке. О цене, я полагаю, мы с владельцем, при его согласии, договоримся.

— Я сообщу владельцу ваше предложение, — сказал Холмс, — но как это он воспримет, я не могу и предположить. Он не относится к лицам, нуждающимся в средствах. О результатах переговоров я во всяком случае, профессор, поставлю вас в известность. Но не скажете ли нам, что такое Оханский метеорит?

— Охотно, охотно! Его падение зарегистрировано тридцатого августа тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года. По месту падения, как это принято в метеоритике, он и получил название — по городу Оханску, в России, в Пермской губернии. Он развалился на несколько осколков, создав целый каменный дождь, который переполошил всех в округе. Некоторые осколки были доставлены в Петербург в Академию наук, а много их осталось у местных землевладельцев или даже крестьян, которые приписывали им целебную силу. Некоторые обломки попали за границу и были проданы их владельцами. Такой обломок есть и у нас. Идентичность химического анализа, столь предусмотрительно принесенного вами, не позволяет в этом сомневаться. Метеорит был крупный и представляет для науки немалый интерес. Очень было бы хорошо собрать все его обломки.

— Позвольте, профессор, задать вам еще один вопрос. Меня интересуют записи, сделанные на камне. Вот видите, их?

— Ах вот вы о чем! Я могу вам сказать, что все это заблуждение. Никаких записей ни на одном из этих камней нет, хотя, конечно, не исключено, что где-нибудь и кто-нибудь иногда мог использовать такой материал. Эти извилистые линии не однажды воспринимались как какие-то записи, что приводило к весьма драматическим последствиям. Библейское предание об избиении младенцев по повелению царя Ирода, полагаю, вам хорошо известно. Падение метеоритов наблюдалось уже тысячелетие, несмотря на то что недавняя наука считала это абсурдом. В одной из древних китайских летописей рассказано о том, что с неба упала звезда, превратившись в камень, на котором было написано о скорой смерти императора. Тот такого пророчества не потерпел и, подобно Ироду, приказал всех жителей местности, где видели падающую звезду, умертвить, а сам камень уничтожить. На родине Оханского метеорита, правда задолго до его падения, произошло нечто подобное. В окрестностях Москвы упал метеорит, и люди «увидели» на нем какую-то запись. Толкователи «расшифровали», что она предсказывает скорую гибель государства. Царствующий тогда Иван Грозный был разгневан до крайности и скор на расправу. Толкователей подвергли жестокой каре, а камень разбили на куски. Всему виной в таких случаях были регмаглипты. Так называют ученые следы на поверхности метеорита, оставленные частицами атмосферы, когда он, раскаленный, проходит через нее. Глядя на них, создается впечатление, что метеорит был сжат какой-то гигантской рукой, оставившей на нем вмятины. Но в воздухе часто случается, что метеорит раскалывается на несколько кусочков. Место раскола вроде как «свежая поверхность», на нее частицы действуют не с момента вхождения метеорита в атмосферу, а несколько позже. Соответственно этому и регмаглипты на такой поверхности менее оплавлены, они более резки и отчетливы, создают впечатление каких-то начертаний, записей на плоскости. Эти следы очень много говорят метеоритоведам. По ним можно установить, как происходит полет, сколько времени, когда произошел раскол, получить много других сведений. Непосвященный же, а тем более суеверный человек принимает подчас регмаглипты на поверхности раскола (как мы говорим — торцовой) за неведомые таинственные письмена.

Горячо поблагодарив профессора Фуллера за интересный рассказ, мы с ним распрощались. Холмс попросил у него разрешение взять с собой на некоторое время протокол обследования камня, обещая вернуть его в самом непродолжительном времени. Профессор согласился и, прощаясь, еще раз напомнил Холмсу, чтобы он переговорил с владельцем камней о возможности их продажи.

Аккуратно завернув камни, Холмс сказал мне, что из незамедлительно следует доставить лорду Беверли, и, наняв кеб, уехал. Я же отправился домой и стал его ожидать.

Вернулся он к вечеру. Я не стал задавать ему лишних вопросов, но он сам сказал мне:

— Вот, дорогой Ватсон, доля правды в утверждениях профессора Фуллера все же есть.

— Я вас не понимаю. Что значит — «доля правды»? Профессор Фуллер — большой ученый, прославленный метеоритовед, обладающий великолепными знаниями. Он, можно сказать, энтузиаст своего дела, просто одержимый. Как мы с вами, дилетанты, можем ставить под сомнение хоть что-то из того, что он нам сообщил?

— Я не о том, Ватсон. Я имею в виду его замечание по поводу того, что случается иногда, что суеверия и предрассудки скорее подвигают к установлению истины, чем наука. В нашем случае аристократический предрассудок лорда Беверли по поводу замеченной татуировки заставил его обратиться ко мне. Не было бы этого «великосветского чванства», все прошло бы, как задумано, аккуратно, без треволнений. Мы с ним договорились: завтра к середине дня он пришлет за нами коляску. Племянник известил его, что к утру будет дома вместе с профессором Бержье. Мы имеем возможность познакомиться с ними. А камни я отвез, и лорд поместил их в свой шкаф, где они находились ранее.

Коляска оказалась у нашего дома в точно назначенное время. Когда мы выехали за город, то я заметил, что за нами следует какой-то кеб, и обратил на него внимание Холмса. Тот посмотрел на него пристально и сказал, что вряд ли есть основание для тревоги, это, по всей вероятности, кто-то из проживающих в той же местности. Я все же оглядывался на неотступно следующий за нами экипаж. Когда мы подъезжали к усадьбе лорда Беверли, кеб исчез из вида, и я несколько успокоился.

Лорд Беверли, как и прежде, встретил нас у входа и тепло приветствовал. В гостиной, куда он нас проводил, находилось еще двое. Труда не составляло определить, кто из них сэр Эрнст, а кто — профессор Бержье. Будучи представлены лордом, мы расселись вокруг стола, сделали несколько обычных, ничего не значащих замечаний, после чего перевели тему на красоты Индии, с которыми, как заверил Холмс, мне пришлось соприкоснуться. Бержье, человек плотно сложенный, лет сорока пяти, как я определил, оказался словоохотливыми. Он вспоминал многие забавные случаи из индийской жизни, с ним происходившие. Манеры его отличались изящной небрежностью. Я поддерживал этот разговор, Холмс изредка вставлял какое-нибудь замечание. Молодой сэр Эрнст был красив и, я бы сказал, щеголеват. Со своей, стороны он также участвовал в беседе, что-нибудь поправлял или уточнял. Создалась атмосфера непринужденности, в которой только старый лорд, придерживался присущей ему сдержанности.

— Мы ознакомились, — вдруг сказал Холмс, — с коллекцией лорда Беверли. Она великолепна. Особенно те ее образцы, что доставлены вами. За эти священные камни вам, я думаю, пришлось уплатить немалую сумму?

— Пустяки, — ответил Бержье, — они действительно недешевы, поскольку редки и своеобразны, но за них, я полагаю, следует платить и дороже, так как истинная, их цена гораздо выше.

— Вы имеете в виду начертанные на них письмена?

— Вы угадали. Для ученого-ориенталиста они бесценный клад, хотя непосвященные и не замечают этого.

— Очень интересно. Удалось ли вам хоть что-нибудь прочесть по этим письменам?

— Очень немного! Записи короткие и слабо выражены, а дело мы имеем, можно сказать, с палеоязыком. Это какое-то ответвление древнего санскрита. Необходимы поиски добавочных сведений, розыск таких же камней, а это, согласитесь, очень сложная задача. Я своим камнем располагаю уже пятнадцать лет, но я бился над ним безуспешно очень долго. Если бы не счастливая встреча с сэром Эрнстом, у которого также оказался подобный камень, я вряд ли чего-нибудь достиг.

• Предыдущая
• 10/82
• Следующая