Выдумщик (Сочинитель-2) - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 95

• Предыдущая
• 95/98
• Следующая

Между тем дом быстро обыскали, и к Никите, перелистывавшему паспорт Иваныча, подскочил возбужденный Вадим Резаков:

— Никита Никитич, там в подвале еще одна дверь есть, похоже — заперта изнутри. Там кто-то есть!

Кудасов посмотрел на Иваныча и спросил:

— Кто там? Серегин?

— Я не знаю! — затряс головой бухгалтер. — Клянусь, я ничего не знаю!…

Обнорский выплывал из забытья медленно и неохотно, его словно кто-то будил, а Андрею уже не хотелось просыпаться… Серегин открыл глаза и удивился — он увидел у дальней стены бункера Назрулло Ташкорова, Илью Новоселова, Серегу Вихренко, Женю Кондрашова[41]. И еще каких-то знакомых людей… Все они старались что-то крикнуть Андрею, но он не слышал ни звука — ребята шевелили губами, как в немом кино… Обнорский улыбнулся им и пошел было навстречу, но потом вдруг задумался — они же все умерли… Что же они кричат? Что они хотят сказать ему?

И в этот момент вдруг «включился» звук — Серегин услышал из переговорного устройства очень знакомый голос:

— Андрей, Андрей! Если ты там — откликнись! Кто живой есть — отвечайте… Андрей — это я, Кудасов… Андрей, ты меня слышишь?

Обнорский улыбнулся — голос и впрямь был похож на Никитин. Но нет, его не может здесь быть, это все Череп придумал… Нет, Череп же умер… Умер — ну и что? Он мертвый — взял и придумал…

А голос из «переговорки» продолжал надрываться:

— Андрей, Андрей, мы всех взяли, слышишь?!

Серегин вздрогнул и снова посмотрел в сторону дальней стены бункера — там теперь стоял Челищев, который улыбался ему и показывал на дверь, убежденно кивая.

Обнорский застонал и сказал в «переговорку»:

— Пошли вы… Я все равно… не… откро…

За дверью на секунду стало тихо, а потом голос Никиты снова закричал:

— Андрей, это же я, ты в глазок посмотри, в глазок…

А Серегин уже не мог никуда посмотреть, у него перед глазами все дрожало и расплывалось… И все-таки голос Кудасова сделал главное — он «разбудил» Обнорского. Андрей снова начал чувствовать боль, а вместе с болью вернулась и способность мыслить.

— Если… ты… Никита… Скажи, где мы с тобой перед Новым годом сидели… Никита — помнит…

После такой длинной фразы Обнорский чуть было не «уснул» снова, но отключиться ему помешал крик из «переговорки»:

— В «Грете»! В «Грете» мы с тобой сидели, на Суворовском… Ну же… Открывай дверь, Андрей!!

Серегин медленно и важно кивнул. Да, действительно. С Никитой они сидели именно в «Грете». Хорошо сидели. Вино пили. Красное вино… Как кровь, красное… Красное, красное, красное…

Андрея снова потянуло в туман, но тут он увидел Катино лицо — ее глаза смотрели на него с надеждой, верой и любовью.

Серегин встрепенулся и пополз к двери… Ему казалось, что он откручивает штурвал запирающего замка быстро, а на самом деле эта операция заняла целых пятнадцать минут… И когда дверь начала открываться — Андрей облегченно улыбнулся и лег на ступеньки как человек, заслуживший отдых после трудной работы.

Его тело мешало открыть дверь, поэтому Кудасову пришлось провозиться еще несколько минут, прежде чем он смог подхватить Обнорского на руки:

— Андрей! Андрюха, ты слышишь, нет? Не умирай, не смей, слышишь! Держись, слышишь, я прошу тебя, держись!…

Но Серегин уже не слышал Кудасова…

Минуло больше двух месяцев с той ночи, когда начальник пятнадцатого отдела РУОПа Никита Кудасов и старший оперуполномоченный Вадим Резаков привезли в клинику военно-полевой хирургии ВМА почти неживого уже Андрея Обнорского… За это время в Питере произошло много событий — и больших, и маленьких.

В Северной Пальмире с невероятной помпой прошли «Игры Доброй Воли». Правда, городу они мало что дали — западные туристы почему-то особого энтузиазма в плане приезда в Петербург не проявили, но зато мэр города везде и всюду говорил о большом успехе. В Петербурге во время «Игр» было безлюдно и спокойно, поговаривали, что милицейское руководство договорилось с «братками», которые, чтобы «гусей не дразнить», дружно разъехались кто куда — кто на Багамы, кто на Канары, кто в Анталию…

Странные и страшные события, развернувшиеся в конце весны вокруг поставки партии водки «Абсолют», стали постепенно забываться — в некоторых кругах даже начали уже «высказывать мнение», что никаких событий-то и не было. А что, собственно, и было-то? Так, несколько уголовных проявлений — и кто сказал, что все они связаны друг с другом?

Правда, видный предприниматель Говоров по-прежнему оставался в тюрьме — но на него работали самые лучшие питерские адвокаты, которые надеялись в скором времени изменить своему клиенту избранную прокуратурой меру пресечения… Антибиотику в изоляторе совсем не нравилось — он начинал понемногу утрачивать контроль над своей «империей», которой временно управлял от его имени Валера Ледогоров… Сидел Виктор Палыч с относительным комфортом, но очень многое его все же раздражало — например, «вертухаи», которые с тупым упорством отбирали у Антибиотика телефонные трубки сотовой связи, неизвестно как попадавшие в камеру…

Отвык Виктор Палыч от тюремной жизни, чего там говорить. А уж о «зоне» Антибиотику думалось и вовсе с тоской, потому что боялся он — «предъявят» ему в лагере многолетнее нарушение воровских «понятий»… Страшился этого Виктор Палыч не без оснований — однажды нашел он у себя в камере непонятно откуда взявшийся листок со стихами, после прочтения которых старика просто затрясло. А стихи эти были простыми и незатейливыми:

Подписи под этими корявыми виршами не было, но Антибиотику все равно очень плохо спалось ночью, потому что догадывался он, откуда ветер дует… У очень многих бывших собратьев по воровскому клану на Витьку-Антибиотика зуб имелся. И даже те из них, которые сами не раз нарушали «понятия» — даже они, воспользовавшись ситуацией, помогли бы устроить в лагере воровской суд над стариком.

Понимая все это, Виктор Палыч бросил все свои финансовые ресурсы на святое дело собственного освобождения…

И результаты, надо сказать, не замедлили проявиться. В середине июня в тюремном госпитале неожиданно скончался уже оправившийся было от ранения киллер по кличке Туз. В медицинском заключении было сказано, что Николай Захарович Симоненко умер от острой сердечной недостаточности. А ведь Туз, надо сказать, никогда раньше на сердце не жаловался… В июле в результате ведомственного бардака и неразберихи на несколько дней остался без милицейской охраны особо ценный свидетель по «делу Антибиотика» — коммерсант Бутов. Потом, правда, недоразумение разрешилось, но Бутов почему-то все равно изменил свои показания: он вдруг заявил следователю, что из личных мотивов оклеветал бизнесмена Говорова, который никогда не просил его, Бутова, взять на хранение партию водки «Абсолют».

Уголовное дело в отношении Антибиотика еще не «развалилось», но уже начало «потрескивать»…

Аркадия Сергеевича Назарова, Женю Травкина и Диму-Караула, погибших 30 мая, похоронили в один день, но на разных кладбищах. Проводы в последний путь майора ФСК были гораздо более скромными, чем бандитские похороны… Результаты служебного расследования обстоятельств смерти майора Назарова разглашению не подлежали — но, кстати, пенсию семье Аркадия Сергеевича все же назначили.

• Предыдущая
• 95/98
• Следующая