Вор (Журналист-2) - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 41
- Предыдущая
- 41/92
- Следующая
Ответов на эти вопросы не было, и Ващанов решил не торопиться с выводами, тем более что до развязки оставалась всего пара дней… Геннадий Петрович попросил Колбасова изменить схему контролирования второй встречи Барона с Серегиным: во время вычитки материала опер не только должен был слушать разговор собеседников из соседнего кабинета, но и неожиданно заглядывать к ним — мало ли, вдруг Барон попросит журналиста записку какую-нибудь на волю передать… Владимир Николаевич предложил по-простому обыскать Серегина после встречи с вором, но этот вариант Ващанов сразу забраковал — слишком стремно: если у корреспондента ничего не будет обнаружено, вой может подняться в прессе такой, что только держись… Да и вообще, попытавшись еще раз оценить ситуацию как бы со стороны, подполковник понял, что он, возможно, просто дует на не очень горячую воду… Последние недели были очень напряженными, вот и подводят нервы, всюду подвохи мерещатся… Тем не менее Колбасов был тщательно и подробно проинструктирован, а чувство тревоги не уходило. Однако с Виктором Палычем Ващанов решил не делиться пока своими сомнениями…
Через день Андрей Серегин, как и обещал, подошел к КПП спецбольницы ровно в одиннадцать утра — Колбасов его уже ждал, и дежурный беспрекословно пропустил обоих на территорию режимного учреждения. Владимир Николаевич, прежде чем вызвать во врачебный кабинет Барона, попросил разрешения самому пробежать глазами подготовленную журналистом статью. Серегин не возражал и отнесся к просьбе абсолютно спокойно, если не сказать — равнодушно.
Материал был интересным, газетчик умудрился, практически не изменив стиля старика, скомпоновать статью так, что она действительно выглядела «мини-мемуаром» и читалась очень легко. В самом конце Колбасов обнаружил свой собственный короткий «комментарий» — практически дословный, Серегин лишь убрал бесконечные «значит» и «это самое», но опер даже не заметил, что его речь подчистили и избавили от слов-паразитов… Представив, что через день его фамилия появится в газете, Владимир Николаевич помимо собственной воли пришел в чрезвычайно благодушное настроение, а на Серегина начал посматривать даже чуть заискивающе… Колбасову казалось, что все складывается просто замечательно — и старик должен картину сдать, и в газете про умного опера, посадившего (пусть и ненадолго) самого Барона, напишут! Мелочь, а все-таки приятно… Опер весь прямо лучился радостью, которая резко контрастировала с угрюмым настроением доставленного во врачебный кабинет Михеева. Старик выглядел плохо, казалось, что за прошедшие два дня он не просто постарел на несколько лет, а успел умереть — и встать из могилы…
— Саныч! — Колбасов едва не бросился обнимать вора. — Ты чего такой скучный?! Тут товарищ Серегин о тебе такую статью отгрохал — зачитаешься! Даже меня заинтересовало, я и не знал, что у тебя столько приключений в жизни было!
— Пустое, — устало махнул рукой Юрий Александрович и вытер рукавом пижамы испарину со лба.
Последние двое суток старик практически не спал и не мог ничего есть, его мучили приступы кашля, к которым добавились нервные переживания. Барон решился все-таки довериться Серегину и до той минуты, пока не увидел его снова, просил Бога только об одном — чтобы эта решающая вторая встреча не сорвалась…
Газетчик поздоровался и протянул Юрию Александровичу стопку машинописных страниц. Старик сел на стул, водрузил на переносицу очки и начал читать.
Колбасов уходить из кабинета не торопился, он, не зная, чем себя занять, вынул сигарету из пачки и закурил… Барон кашлянул несколько раз в кулак и раздраженно поднял на опера глаза:
— Вы бы покурили на лестнице или в коридоре, начальник… У меня, видать, обострение началось, и так-то задыхаюсь, а тут дым еще… Двое суток не сплю из-за кашля…
— Ишь ты, какие мы нежные! — засмеялся было Колбасов, но натолкнулся на внимательный, изучающий взгляд Серегина и осекся. — Ладно, ухожу-ухожу-ухожу! Не буду мешать… Но вы же недолго тут… Все вроде уже готово…
— Недолго, — угрюмо буркнул старик и снова покосился на сигарету. Колбасов вышел.
Барон помедлил немного, а потом резко обернулся к Серегину и сделал ему знак рукой — наклонись!
Журналист не удивился, видимо, ждал чего-то подобного, после того как во время первой встречи старик дал ему понять, что их, возможно, слушают. Он нагнулся к Барону, и Юрий Александрович торопливо зашептал ему на ухо, обжигая щеку журналиста горячим дыханием:
— Слушай, парень, та тема про Эрмитаж, что я тебе в прошлый раз сказал, не фуфло, там действительно копии вместо подлинников висят! Я хочу, чтобы ты воспрепятствовал вывозу одного такого холста.
— Почему я должен вам верить? — шепнул в ответ газетчик. Юрий Александрович нетерпеливо дернул головой и схватил Серегина за руку.
— Потому что у меня есть доказательство — «Эгина» Рембрандта!
Журналист так округлил глаза, что Барон дернул его за руку и не дал ничего сказать, лихорадочно шепча:
— Я ее на одной хате взял у кореша моего бывшего — наказать хотел за блядский поступок. Думал — копия, а оказалось — подлинник. Дружок этот бывший — Миша Монахов, помощник депутатский… За ним Витька Антибиотик стоит и Амбер… Менты меня в камеру из-за картины этой забили, а валютную тему для отмазки нацепили внаглую! Они меня на «Эгину» колют, обещают волю, если я ее сдам. Только я им не верю: пришьют меня сразу, как картину отдам, а «Эгина» за кордон уйдет…
Старик вдруг отпрянул от Серегина, зашелестел страницами с текстом статьи и сказал громко:
— Хорошо, видно, что постарались понять меня… Вот это мне в ваших заметках и нравится — искренность. Пока все правильно написано, ничего не переврали…
— Так к тому, что вы рассказывали, и добавлять ничего не надо — и так интересно, — подыграл Барону газетчик, и они снова сблизили головы.
— Не верь ментам, — шептал Юрий Александрович. — Они меня на «Эгину» раскручивают нелегально, без предъявления… Значит, не в музей вернуть хотят, а Мишке с Антибиотиком.
— Кто такой Антибиотик? — не понял Серегин, но вор, досадливо сморщившись, только рукой махнул:
— Потом! Колбасов — пешка, он всей темы не знает, у них где-то на самом ментовском верху прикрытие, только я не знаю кто…
Юрий Александрович вдруг с усилием сглотнул, словно у него ком встал в горле, казалось, вот-вот захлебнется кашлем, но усилием воли старик подавил приступ и снова зашептал:
— Мне один хер помирать, я-то пожил, а они за Рембрандта Ирку мою замочат… У нее картина, понял? Забери у нее холст, устрой шум, пресс-конференцию сделай: чем больше кипеж поднимется — тем лучше, тем больше шансов, что тему эту не замнут, а размотают… Глядишь, и до Витьки нитка доведет…
— Какого Витьки? — В глазах журналиста мелькнуло сомнение, и старик понял, что его торопливый шепот может показаться парню бредом безумца.
— Времени нет, паря, ты не думай, я не тронулся, просто сказать тебе много надо, а все объяснить не успею… У Ирины спросишь, она остальное доскажет… Придешь к ней, скажешь, что послал тебя Юра, главный эксперт по экспроприации антиквариата — она меня так называла, понял? Потом скажешь, что глаза у нее как у ренуаровской «Актрисы», запомнил? Это как пароль будет, что ты действительно от меня… Недоверия в глазах Серегина стало меньше, и он кивнул старику:
— Понял… Где мне вашу жену искать? Барон снова стал задыхаться, лицо его налилось малиновой краской, и он еле слышно просипел:
— Она в Эрмитаже работает, ее фами…
Старик не успел договорить, он буквально подавился разрывавшим его легкие кашлем, в последний момент закрыв рот ладонью… Худое тело Барона выгнулось словно от нестерпимой боли, и он не то чтобы закашлялся, нет, кашлем это назвать нельзя было, это был какой-то жуткий нутряной крик, хрип, вой, рвавшийся из горла вместе с мокротой и кровью… Юрий Александрович дернулся на стуле, схватился за грудь рукой и упал на пол, продолжая хрипеть. Серегин же подскочил к двери, распахнул ее и заорал на всю больницу:
- Предыдущая
- 41/92
- Следующая
