Судья (Адвокат-2) - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 59

• Предыдущая
• 59/62
• Следующая

— Как Олег?

— Вернулся, — Федосеич уже забрал фотографии и начал подниматься, нарочито кряхтя. — Все в порядке, Андрюша — вылитый он. Завтра в это же время.

Старик удалился, старательно шаркая, а Сергей покурил еще немного, греясь на солнце. Потом Челищев поехал в Озерки, где в 354-м отделении связи, располагавшемся прямо в торговом центре, «курируемом» группировкой Адвоката, оставил в абонентном ящике предназначенный для Генеральной прокуратуры пакет. Письмо для Генерального прокурора он опустил в почтовый ящик лишь на следующий день, после того как Федосеич передал ему паспорта, изготовленные для Выдриных и Ворониной. Документы на себя, Олега, Катю с сыном и Челищева старик забрал в Лугу.

— Когда ждать? — спросил он на прощание.

— Должны быть четырнадцатого. Если задержимся — значит, что-то случилось, уходите сразу…

13 июня, накануне освобождения Кати «на подписку о невыезде», Сергей доделывал все оставшиеся в городе дела. Сначала — отдал документы и деньги Сашке Выдрину.

— Саша, спасибо тебе за все, — сказал ему Челищев на прощание. — Прости, что не хватило сил все-таки оттолкнуть тебя тогда, на овощебазе. Ты — нормальный парень, Сашка, забирай мать и вали из города. Особо ты нигде не мелькал, искать тебя, может, и не будут, но годик поживите где-нибудь подальше от Питера. И не лезь больше в бандиты. Тех денег, что я тебе оставлю, должно хватить на какое-то время. Может быть, потом что-то в стране изменится… Выдрин молча взял документы и, помявшись, спросил:

— Сколько у нас есть времени на сборы?

— Не знаю, — ответил Челищев. — Лучше, если ты будешь считать, что у тебя этого времени нет совсем. Да, вот что я тебя хотел попросить — дай мне телефоны Андрюхи Обнорского.

Выдрин продиктовал ему номер рабочего телефона Андрея, которого в городе знали больше как Серегина, потом вдруг взглянул на Челищева как-то по-детски и спросил:

— Но… может быть, мы еще встретимся?

— Не знаю, — ответил Сергей. — Береги себя, Сашка…

Воронину он вызвонил к Медному всаднику в обеденный перерыв. Разговор их был совсем коротким.

— Юля, — сказал Сергей, передавая ей толстый конверт. — Так случилось, что из-за тебя, ну, будем точнее — в том числе из-за тебя мне пришлось испытать много горя и боли. Я не хочу платить тебе тем же. Скоро в городе может начаться большой шухер. Если ты к тому времени не исчезнешь — тебя, скорее всего, уничтожат. Я не пугаю тебя и не давлю — поступай как хочешь. Здесь — документы и деньги, которые могут помочь тебе начать новую жизнь. Это все, что я хотел тебе сказать.

Сказать, что слова Челищева ошеломили Юлю, — это все равно что не сказать ничего. Она долго не могла вымолвить ни слова, а потом спросила:

— А как же… квартира?

— Бросай, — посоветовал Челищев. — Бросай и беги туда, где тебя не смогут вычислить. Я думаю, максимальный лимит времени, который у тебя есть, — это три дня. Да, запомни — если ты здесь, в Питере, хоть кому-то скажешь о том, куда ты уехала, — можешь считать себя покойницей. Ну, все. Прощай.

Он повернулся и ушел, оставив плачущую Воронину на лавочке. Две старушки укоризненно покачали головами вслед Челищеву — они решили, что парень только что на их глазах бросил девушку, на которой обещал жениться… Из телефона-автомата Сергей позвонил в редакцию Андрею Серегину.

Сергею повезло — журналист был на месте.

— Вы меня не знаете, — начал Сергей. — Я читал ваши статьи. До недавнего времени я работал в правоохранительных органах и, как мне кажется, мог бы сообщить вам кое-какую интересную фактуру…

Серегин согласился на встречу сразу, не ломаясь. Они договорились, что через полчаса Андрей выйдет к скверику на «ватрушке»[10].

Челищев приехал к месту минут за пять до назначенного времени и успел докурить сигарету почти до конца, когда заметил спешащего от «Лениздата» Андрея. Обнорский сильно изменился за те годы, что они не виделись: в черных волосах журналиста проклюнулась седина, плечи стали шире, на лице появилось много преждевременных морщин.

— Здорово, Андрюха, — поднялся со скамейки Челищев. — Это я тебе звонил.

— Челищев? — Обнорский хорошо владел собой: если он и удивился встрече, то, по крайней мере, вида не подал. — Не ожидал… Что ты хочешь? — Он не спешил протягивать Сергею руку. — Я слышал о тебе. Как ты догадываешься, это была не самая лестная для тебя информация.

Челищев кивнул:

— Давай присядем, надолго я тебя не задержу…

Они проговорили почти час, точнее, говорил только Сергей, а Обнорский его внимательно слушал. Затем Челищев достал пакет из плотной коричневой бумаги (расширенную копию досье, предназначенного Генпрокуратуре) и протянул его журналисту:

— …Вот и все. Более подробно все изложено здесь. Ты взрослый человек и, вроде, неплохой журналист. Позволь только высказать тебе одно замечание… Ты в своих статьях все-таки пытаешься подогнать всех под одну универсальную схему, а ее нет, потому что все структуры оргпреступности состоят из людей, а у каждого — своя судьба. Ладно, это все лирика, Андрей, помни одно: то, что ты держишь в руках, — это бомба. В том плане, что эта информация легко может убить того, кто стал ее носителем. Ну, да я думаю, ты и сам разберешься…

Сергей встал со скамейки и собрался было уходить, но Андрей удержал его, и они проговорили еще около часа, а на прощание обнялись, как в старые добрые времена…

Вот и настал день Катиного освобождения. Челищев подъехал к «Крестам» в десять утра, припарковал свой «джип» напротив КПП и начал ждать… Метроном в его груди совсем взбесился и уже не щелкал, а непрерывно стрекотал… Было жарко, над «Крестами» дрожало марево, в котором вязли голоса заключенных, выкрикивавших имена тех, кто пришел их проведать на Арсенальную набережную. Сергей ждал, боясь моргнуть лишний раз, чтобы не пропустить появление Катерины. И все же она появилась неожиданно — вышла из проходной незнакомой отяжелевшей походкой и беспомощно огляделась.

— Катя! — крик застрял у Челищева в горле, и он, не помня себя, выпрыгнул из машины.

Катерина обернулась к нему, прижала руку ко рту, ее ноги подломились, и Сергей едва успел подхватить ее. Она обмякла на мгновение в его руках, но потом вырвалась с непонятно откуда взявшейся силой.

— Нет! Не трогай! — Катя взглянула прямо ему в глаза и спросила: — Я слышала, что Олег… Это правда?

Челищев успокаивающе улыбнулся и ответил шепотом:

— Мне нужно много разной правды тебе рассказать, но здесь для этого не самое удобное место. Поедем…

— Куда? — спросила Катя, и у Челищева в который уже раз за эти мгновения снова оборвалось сердце. Он никогда не видел Катерину такой беззащитной и слабой. И такой чужой.

— Поедем в наш скверик. Там поговорим, а потом ты сама примешь решение. Не бойся, я ни к чему тебя принуждать не буду. Поехали.

…В Румянцевском садике на Университетской набережной они нашли пустую скамейку и сели. Сергей немедленно полез за сигаретами, но вдруг спохватился, покосившись на Катин живот:

— С тобой теперь, наверное, курить рядом нельзя… Это правда?

Катерина упрямо сжала губы и тряхнула головой:

— Пусть тебя это не волнует. Можешь курить… Сергей зажмурился, а потом счастливо улыбнулся:

— Значит, правда… Катя наклонила голову и резко сказала:

— Если это — единственное, о чем ты хотел поговорить, то можем считать, что разговор окончен! — Она сделала попытку встать, но Сергей удержал ее:

— Начнем с того, что Олег жив. И я надеюсь, что ты сегодня его увидишь — вместе с вашим сыном. А теперь слушай меня и не перебивай…

Через полчаса после начала рассказа Катя не выдержала, заплакала и уткнулась лицом Сергею в грудь. Челищев осторожно обнял ее и начал целовать мокрое от слез лицо, с горечью и болью разглядывая морщинки, которых три месяца назад не было…

Когда Катерина успокоилась, Сергей смог продолжать, но разговор шел уже совсем в другой интонации, потому что постоянно прерывался поцелуями и всхлипами…

• Предыдущая
• 59/62
• Следующая