Тьма сгущается - Тертлдав Гарри Норман - Страница 50

– Знаю. – Пезаро кивнул и тут же пожал плечами. – А что поделаешь? Солдаты все твердят, будто сукины дети мятеж поднять могут, если их по осени из города не выпускать. Ну будут у нас мелкие неприятности – надеюсь, что мелкие, – зато от крупных избавимся. Нам сейчас крупные неприятности ох как не на руку – на западе дела идут не лучшим образом.

– А-а… – Подобного рода обмен Бембо мог понять: на нем строилась вся жандармская служба. – Может, деньги с них брать за разрешение собирать клятую отраву… ну, вроде как шлюшкой попользуешься на месте, чтобы в участок не тащить. И все довольны.

Иной сержант мог бы закатить скандал, услыхав подобные слова. Пезаро только башку наклонил.

– Дельная мысль. Надо будет пустить по инстанциям. Все, что мы в силах выжать из здешних убогих краев, пойдет в счет победы. – Он прошел еще пару шагов, потом не выдержал и, сняв шляпу, утер пот со лба рукавом. – Долго еще шагать, чтоб его… – Бембо многозначительно покосился на Орасте. Тот сделал вид, что не заметил. – И жезл этот тяжеленный, – продолжал сержант, – пропади он пропадом…

Тут с ним тоже нельзя было поспорить – Бембо уже давно надоело волочить на спине боевой жезл пехотного образца, какие выдали жандармам на задание. Плечо от непривычной тяжести болело, рука отваливалась, а нервы только портились. Если начальство полагает, что коротким жандармским жезлом в Ойнгестуне оборониться не выйдет – какого сопротивления можно ожидать?

Когда вдали завиднелась деревня, Пезаро, который оплывал наподобие свечи по мере того, как все выше карабкалось к зениту солнце, вдруг расправил плечи.

– А ну, подтянулись! – прикрикнул он на подчиненных. – Непорядок, чтобы здешняя деревенщина на нас поглядывала, будто на дохлых крыс! Покажите, что вы мужчины, а то хуже будет!

Бембо и так было плохо – от пяток и выше. И все же он и его товарищи вступили в Ойнгестун с истинно альгарвейской бравадой: плечи расправлены, головы гордо подняты, и каждый смотрит с величавым презрением, словно повелитель мироздания. Ведь магия учит нас, что обличье определяет сущность.

Туземные обитатели Ойнгестуна усердно делали вид, будто ничего осбенного не происходит, кауниане же вовсе попрятались по домам. Это в планы новоприбывших не входило. Пезаро зычно выкликнал местную жандармерию в помощь – всех, как выяснилось, троих альгарвейцев в деревне – и сунул старшему под нос свиток с приказом. Тот прочел и кивнул молча.

– Сгоняете кауниан – всех до единого – на деревенскую площадь! – скомандовал сержант. – А мы пособим.

– Ага, – согласился ойнгестунский жандарм, возвращая Пезаро свиток, и добавил: – Что-то я в толк не возьму, зачем эта беготня.

– Если хочешь знать, я сам не понимаю, – отозвался сержант. – Но мне платят не за то, чтобы я много думал, а за то, чтобы я приказы выполнял. Пошевеливаемся. Чем быстрее закончим, тем быстрей сможем убраться отсюда и оставить вас в этой дыре зарастать паутиной.

– Ха, – буркнул местный жандарм. Вздорить с Пезаро – мало того что старшим по званию, так еще и прибывшим по заданию, – он не стал, а вместо этого обругал своих же товарищей, покуда Пезаро наставлял прибывший с ним из Громхеорта взвод.

Приказ был прост. Жандармы проходили по каждой улице, особенно в каунианском квартале на западной окраине деревни, выкрикивая: «Кауниане, на выход!» на классическом каунианском, фортвежском или альгарвейском попеременно – кто каким языком владел. «Сбор на площади!»

Некоторые кауниане выходили покорно. Большая часть дверей оставалась закрыта. Бембо и Орасте уже собрались вышибить одну удачно подвернувшимся бревном, но местный жандарм крикнул:

– Да бросьте! Я своими глазами видел, как эти сукины дети с самого утра ушли в лес за грибами. Здешние чучелки обожают эту гадость чуть ли не больше местных.

– Не знаю, кто там составлял приказ, – пробурчал Бембо, – но у него уши из задницы растут, точно говорю! И как прикажешь сгонять клятых кауниан, когда половина разбрелась по лесам и полям с корзинками?

– Да побери меня силы преисподние, коли я знаю, – отозвался Орасте. – Может, хоть половина нажрется поганок и сдохнет, как этот… как того короля звали?.. ну, который несвежей рыбы наелся.

– Поделом бы, – согласился Бембо.

Перейдя к следующему дому, он оглушительно треснул в дверь кулаком и рявкнул: «Кауниане, на выход!» на языке, который неосмотрительно полагал старокаунианским. Не открывали долго, и жандарм уже собрался постучать еще, когда дверь отворилась. Брови толстяка поползли вверх. Орасте за его спиной многозначительно раскашлялся.

– Здравствуй, милочка… – жалобно пробормотал Бембо.

Стоявшей на пороге девице было лет восемнадцать от силы. И она была очень симпатичная.

На жандармов каунианка посмотрела с таким видом, словно те выползли из навозной кучи. За плечом ее маячил мужчина – старик, седой как лунь и плешивый. Орасте грубо расхохотался.

– Ах ты, собака! – воскликнул он, жадно оглядывая девичью фигурку. – Ну да, бывает, что у молодой жены при старом муже дети рождаются – когда сосед молодой да красивый.

Теперь рассмеялись оба жандарма.

– Моя внучка, – неспешно промолвил старик на безупречном альгарвейском к их величайшему изумлению, – не понимает, когда вы оскорбляете ее. Зато понимаю я. Не знаю, правда, насколько это важно для вас. Чего вам угодно, судари мои?

Альгарвейцы переглянулись. Бембо старался никого не оскорблять нечаянно – только нарочно.

– Выходите на деревенскую площадь, – грубо бросил он, – оба. Главное, делайте как вам скажут, и все будет в порядке.

Старик перевел его слова на каунианский. Внучка ответила ему на том же языке, но Бембо не сумел разобрать, что именно. Потом оба направились в сторону площади.

Следующий дом, и снова «Кауинане, на выход!». В этот раз Бембо предоставил Орасте отбивать кулаки.

Когда они дошли до окраины деревни, обоим жандармам уже до смерти надоело выгонять из домов запуганных кауниан. Вместе с последним семейством они вернулись на площадь, где уже столпилось сотни две светловолосых жителей Ойнгестуна. Те переговаривались на своем старинном наречии и на фортвежском вперемешку, пытаясь, вероятно, понять, зачем их собрали. Бембо как-то вдруг преисполнился горячей благодарности к начальству, что выдало ему тяжелый, мощный, всем явственно видный боевой жезл, с которым жандарм тащился от самого Громхеорта. Чучелок на площади было куда больше, чем альгарвейцев. Пусть знают, на чьей стороне сила.

Сержант Пезаро окинул площадь подозрительным взглядом.

– Это все?

– Все, кто не ушел грибы собирать, – ответил один жандарм.

– Или не прятался под кроватью, – добавил второй, указывая на семью кауниан: женщина пыталась перевязать разбитый лоб мужа. – Вон те сукины дети попробовали было, но я их живенько отучил фокусы вытворять.

– Ну ладно. – Пезаро обернулся: – Эводио, переводи.

– Слушаюсь, сержант!

Единственный во всей компании Эводио не до конца позабыл старокаунианский, которым его пичкали в школе.

Пезаро набрал побольше воздуха в грудь заревел, точно на плацу:

– Кауниане Ойнгестуна! Альгарвейское королевство нуждается в вашей службе! Сорок человек из вас отправятся на запад, чтобы своими трудами закрепить успехи кампании против мерзкого Ункерланта! Вам будут платить, вам дадут кров и пропитание. И мужчины, и женщины могут послужить великому Альгарве; за вашими детьми будет обеспечен присмотр.

Он подождал, покуда Эводио не закончит переводить. Кауниане залопотали что-то на своем наречии. Вперед выступил один, за ним парень и девушка рука об руку, потом еще двое или трое мужчин.

Пезаро угрожающе нахмурился.

– Нам требуется сорок человек. Если столько добровольцев не найдется, недостающих мы выберем сами. – Словно по заказу, к ойнгестунскому перрону подкатил с востока становой караван, и сержант указал на него: – Вон уже и поезд. Видите – некоторые вагоны уже полны кауниан.

– Полны кауниан, точно сказано, – проворчал Бембо на ухо своем напарнику. – Набиты, что банки с сардинами в масле.