Дело об императорском пингвине - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 16

• Предыдущая
• 16/41
• Следующая

Едва лишь я вышел из арки, в мою сторону рванула моя старушка «Нива». Из машины спешно вылез Гвичия и… почему-то Железняк. Оба бросились ко мне — по выражениям их лиц можно было подумать, что я вернулся, как минимум, с того света.

— Ну наконец-то! А я уже решил, что если ты не появишься в ближайшие десять минут, то пойду тебя отбивать.

— Этого еще не хватало. Я же говорил, что ни при каком раскладе ты туда соваться не должен. Скажи мне лучше, почему ты Нонку-то домой не отвез?

— Как же, отвезешь ее. Она сказала, что останется и, в случае чего, будет помогать мне тебя спасать.

— Блин, как говорит Спозаранник, никакой штабной культуры — каждый что хочет, то и ворочает, — пробурчал я, и тут мне в рукав вцепилась Нонка:

— Какое ты все же неблагодарное и бездушное животное, Шаховский.

А я, между прочим, знаешь, как за тебя переживала! Ты там один на один с этим уродом, а у него дубинка. А вдруг бы он тебя избил?

— Ладно, все, проехали. Давайте-ка сваливать отсюда. Зураб, помоги мне, здесь у меня макулатуры килограммов двадцать — руки уже просто отваливаются.

Гвичия перехватил пакеты, и в это время у меня неожиданно зазвонил молчавший все эти два часа Нонкин радиотелефон. Я достал из кармана трубку и машинально ответил. В трубке на некоторое время повисла пауза, а затем неуверенный голос Модестова произнес:

— Шаховский?!. Ты?… А почему, собственно?… А где Нонна? А почему ты?…

Блин, вот это нехорошо получилось.

Я виновато протянул Нонке телефон — извини, мол, такая вот фигня, ей-богу, не подумал. Железняк выразительно покрутила пальцем у виска, схватила телефон и, отойдя в сторонку, затараторила:

— Миша… Ну перестань… Я же предупредила маму… Ну хватит, ну что ты дуешься… Все, я уже еду… Да при чем здесь Шаховский!… Какая интимная встреча! Между прочим, тут с нами еще и Гвичия… Нет, Миша, ну ты полный дурак… Все. Я обиделась…

Я говорю — я обиделась… Ладно, еду я, еду… Дети спят?… Ну все, пока…

Мы на весьма приличной скорости ехали к дому Модестовых-Железняк, чтобы побыстрее забросить Нонку к мужу. По ее словам, Михаил взревновал ее, ну совершенно как Отелло.

Оставалось надеяться, что интеллигентный Модестов не станет душить свою супругу — хотя бы из нежелания остаться после этого одному с тремя детьми на руках.

По дороге Железняк со своим бабским любопытством пыталась вытащить из меня подробности истоков нашего с Татьяной позавчерашего конфликта, который, как я и ожидал, в нашем Агентстве перетирали и смаковали буквально все.

— Витя, а правду говорят, что Ненашева от тебя залетела, а ты не хочешь признавать отцовства и гонишь ее на аборт?

— Чего? Вы там что, совсем ошизели. Кто тебе такое говорил?

— Ну какая разница — кто. Все говорят. Вот и Светка Завгородняя тоже…

— Передай своей Завгородней, что она полная идиотка…

— Ну зачем ты так. Между прочим, Светка, наооборот, тебя защищала. Она сказала, что Ненашева сама виновата — надо было нормально предохраняться, потому что…

Слава Богу, что к этому времени мы наконец-то добрались до ее дома.

Железняк вылезла из машины и, махнув нам рукой, побежала к подъезду.

Я окликнул ее:

— Нон!

— Ну чего еще?

— Может, нам с Зурабом вместе с тобой подняться к Модестову?

Попробуем, отмажем тебя как-нибудь.

— Вот уж дудки. Спасибо. Отмазчики хреновы… Сама справлюсь… Короче, если меня завтра в конторе не будет, знайте, что моя смерть на вашей совести. Пока!

Вдруг она неожиданно вернулась и наклонившись к окошку, спросила:

— Шах, ну хоть то, что ты Скрипку послал подальше, это правда?

Я решительно нажал по газам…

Зураб, ты сегодня домой торопишься?

— Да нет, не особо. Чего там торопиться — утро уже скоро.

— Хочешь, поехали ко мне. Чертовски хочется чего-нибудь выпить.

Нет проблем, Шах. Конечно, поехали.

За всю дорогу мы останавливались два раза. Первый раз — у магазина «24 часа», где затарились всем необходимым, а второй — на середине Володарского моста. Там я высыпал содержимое пакетов с компроматом на СМИ в Неву, и ворох белых бумаг, подхваченных течением, длинным караваном плавно направился в сторону Финского залива.

Где— то на другом конце города в своей супружеской постели во сне вскрикнул Спозаранник -то ли ему неожиданно икнулось, то ли просто приснился страшный сон.

На следующий день я приехал в «Золотую Пулю» уже традиционно для этой недели помятый и невыспавшийся. Зураб категорически отказался подниматься и остался спать у меня в квартире.

Я быстренько проскочил по коридору, не желая напороться на кого-нибудь из наших, и вошел в приемную Обнорского. Секретарша Оксана красила ногти и одним глазом смотрела телевизор, где шел повтор утренних питерских новостей. Я посмотрел на экран и сразу же узнал знакомые интерьеры «Успеха».

— А, Витя. Успел все-таки. Ну жди теперь — у них только что летучка началась. Кстати, ты в курсе? Обнорский сказал, что если ты до обеда не появишься, то можешь потом уже писать заявление об увольнении.

— В курсе, в курсе. — Звук у телевизора был приглушен, и я никак не мог разобрать комментарий диктора. А в данный момент камера крупным планом как раз демонстрировала внутренности металлического шкафа. — Слушай, Оксан, а чего там произошло-то? — Я ткнул пальцем в сторону экрана.

— Ой, да этот сюжет уже третий раз за утро показывают — сначала по Питеру, потом по РТР, а теперь вот и по НТВ прошло. Короче, сегодня ночью кто-то пролез в контору — «Успех», кажется, или что-то в этом роде, и взломал их архив. А там столько всякого дерьма и на чиновников, и на губера — в общем, на всех. Говорят, что некоторые материалы грабители унесли, а остальные почему-то оставили. Дикторы еще удивляются — как же так, все самое сытое и скандальное не взяли?

— Н-да, дела. А чего руководители этой конторы говорят?

— Да ничего они не говорят. Их для объяснений в ментовку забрали, а потом, говорят, еще и налоговая собирается заняться. Они вроде бы там с «черным налом» чего-то крутили, словом, тоже ребята не промах…

— Охотно верю, — сказал я и взялся за ручку двери шефа.

— Шах, ты куда? Туда сейчас нельзя, мне сказали никого не пускать. Ты что? Обнорский же еще больше разозлится…

— Не волнуйся, Ксюш, — я потянул дверь. — Мне можно. В конце концов, должен же я знать, писать мне заявление или все-таки немного погодить. — И я бесцеремонно шагнул в кабинет, нарушив таинство обряда совещания высшего командного состава Агентства.

Все были в сборе — Сам, Спозаранник, Скрипка, Повзло, Каширин.

И все одновременно, как по команде, повернули головы и обалдело воззрились на мою наглую персону.

— А, явился, — грозно провозгласил Обнорский. — Явление Витька народу. Ну что ж, иди в приемную, сиди, жди. Закончим совещание — вызовем, будем разговаривать…

Я изящным жестом раскрыл сумку и небрежно водрузил на стол шефа две видеокассеты.

— Это что? — спросил Обнорский.

— Это головная боль депутата Бореева, по причине которой, я так полагаю, он в настоящее время страдает стойким половым бессилием.

Я порылся в сумке, и рядом с кассетами легли «успеховские» папки с лейблом нашего Агентства. Обнорский недоуменно раскрыл верхнюю и первой же бумажкой, попавшейся ему на глаза, стало его персональное досье.

Шеф прикрыл папку рукой, посмотрел на отцов-командиров и усталым голосом попросил их прервать летучку и на некоторое время покинуть кабинет.

• Предыдущая
• 16/41
• Следующая