Дело о спасении телезвезды - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 16
- Предыдущая
- 16/56
- Следующая
Она закрутилась перед зеркалом, оглаживая длинное черное платье, и, глядя на нее, я подумала, что лучшим лекарством от любви является другая любовь.
В маленьком кафе было шумно и весело. Звучали здравицы в честь «Золотой пули», хлопали пробки шампанского. Приглашенные на праздник актеры создавали забавную неразбериху, где реальные люди путались с вымышленными персонажами, и все это тонуло в оглушительном хохоте.
— Куницына, иди к нам, — кричала Ася Барчик, которая сидела радом с Завгородней, — выпьем за успех нашего предприятия.
Видеть их вместе было странно, наверное, одна красавица — хорошо, а две рядом — это уже много. Я поискала глазами Агееву. В толпе любителей пения она стояла у караоке и отчаянно фальшивила в микрофон: «Я отдала тебе, Америка-разлучница, того, кого люблю». Стоявший рядом с ней Гвичия всем своим видом показывал, что готов заменить Марине Борисовне не только американцев, но и всех прочих иностранцев взятых вместе.
— Зурабчик, посмотри, как я похудела, — жаловалась она. — Ничего от бедной девушки не осталось.
— Асталось, очень асталось, — с придыханием говорил Гвичия, смыкая руки на ее тонкой талии.
Они пошли танцевать, и в объятиях грузинского князя Марина Борисовна забыла своего неверного Марка. Понаблюдав за ними некоторое время, я почему-то вспомнила стихи Хлои: «…только эта радость для чужого глаза, только этот голос слишком преднамерен, я сама не знаю, где себе поверить». Мне было грустно, и, чувствуя себя больной и усталой, я пошла домой.
Сашка сидела на кухне, уткнувшись в учебник по хирургии.
— Ужин на плите, — буркнула она.
— Не хочется, — сказала я и достала из холодильника пакет молока.
Зная, что обыкновенно я не страдаю отсутствием аппетита, сестра покосилась на меня и спросила:
— Что-то случилось?
Благоразумно умолчав об утрате очередного кошелька, я рассказала ей о Харитоновой и о том, как грохнулась в обморок в оранжерее, и что, наверное, заболела, потому что весь день отвратительно себя чувствую. В глазах сестры вспыхнул профессиональный интерес. Она измерила мне давление и тут же принялась собирать анамнез, задавая идиотские медицинские вопросы.
Выслушав симптомы, Сашка полезла на антресоли и извлекла оттуда детский микроскоп, который мать подарила ей в школьные времена.
— Это еще зачем? — испугалась я, подумав, что сейчас она начнет колоть мой палец.
Мне уже приходилось бывать подопытным кроликом, когда сестрица отрабатывала технику внутривенных вливаний. К счастью, до иглы дело не дошло. На сей раз Сашке потребовалась от меня всего лишь слюна, которую она стала изучать под микроскопом.
— Ну что, Склифосовский, каков диагноз? — ехидно поинтересовалась я.
Сашка оторвалась от окуляра и, внимательно посмотрев на меня, сказала:
— Твоя болезнь называется ранний токсикоз беременности.
— Ты с ума сошла, — выдавила я, когда после минутного шока обрела дар речи.
— Если из нас двоих кто и сумасшедший, так это ты, — обиделась Сашка. — Можешь для верности сходить к гинекологу, но, если учесть объективные симптомы, сомневаться не приходится. Видишь, глыбки?
Я посмотрела в окуляр микроскопа и не увидела там ничего, кроме голубоватосерых разводов.
— И что ты собираешься делать, если мой диагноз подтвердится? — спросила Сашка.
— Рожать, конечно. Пусть у Машки будет братик…
— У которого тоже не будет отца, — продолжила сестра. — Насколько я понимаю, отец ребенка — Скрипка, который жениться на тебе не собирается.
— Ты правильно понимаешь, — сказала я. — Но это ничего не меняет, у меня будет ребенок.
Так закончился этот сумасшедший день.
Директор заповедника Станислав Петрович Вересов встретил меня с великой симпатией. Это был высокий, хорошо сложенный мужчина, не старше сорока лет, с тонкими чертами лица, тонким запахом дорогого парфюма и светлыми, слегка вьющимися волосами. Его костюм был безукоризненным, манеры — тоже.
— Чем «Пальмира» смогла заинтересовать ваше уважаемое Агентство? — вежливо поинтересовался он и, перехватив мой взгляд, устремленный на крупные гроздья диковинных цветов, пояснил: — Этот сорт орхидей называется фаленопсисы. Они названы так за свое сходство со стайкой летящих бабочек.
Название показалось мне неблагозвучным, никакого сходства с бабочками я не увидела, но Станислав Петрович тут же спросил:
— Вы любите орхидеи?
Сказать по правде, я не люблю орхидей.
Мое отношение к ним сформировалось под впечатлением прочитанного в детстве рассказа Уэллса «Цветение странной орхидеи».
С тех пор эти причудливые цветы вызывают во мне неприятное чувство. Но Вересов уже забыл о своем вопросе и заговорил о том, сколько новых открытий сулит научная орхидология. В течение нескольких минут мне пришлось слушать его вдохновенный рассказ о количестве тычинок в орхидных, успехах гибридизации и прочем, пока, наконец, воспользовавшись возникшей паузой, я не смогла объяснить Вересову цель своего визита.
— Это ужасно, — произнес Станислав Петрович, и лицо его потускнело. — Конечно, не следовало устраивать презентацию в оранжерее, но Бамбук надеялся с ее помощью привлечь журналистов и инвесторов.
Заповедник очень многим обязан этому человеку. Именно благодаря Эрасту Леонидовичу «Пальмира» смогла получить гранты и выбраться из экономической ямы. Ведь и Фонд этот Бамбук создавал для того, чтобы помочь нам. Потому что совсем обнищал заповедник, вот уже и рамы вываливаются прямо на людей. И это, заметьте, не первый случай: несколько дней назад рама уже падала, правда, тогда пострадала только мраморная статуя. Бедная девушка… Мы, разумеется, возьмем на себя все расходы, связанные с ее похоронами, но поверьте — и я уже говорил это, давая объяснения милиции, — в том, что случилось, бессмысленно искать виновных. Это рок, фатум.
Я верила Станиславу Петровичу. Этот обаятельный интеллигентный ученый был мне симпатичен, несмотря на свое пристрастие к орхидеям и парфюму, от запаха которого меня мутило.
В отличие от элегантного Вересова председатель Фонда в поддержку биологической науки Эраст Бамбук был коренастым и плотным, с явно наметившимся брюшком и примечательной прической: волосы, подстриженные спереди «под ежик», оставались длинными на затылке. Экстравагантная стрижка удивительным образом шла ему.
Вообще во всем его облике чувствовалась некая притягательность. Обычно мужья ревнуют таких к своим женам. Кабинет Эраста Леонидовича был увешан всевозможными дипломами, благодарственными письмами и фотографиями. Очевидно, Вересов успел предупредить его о моем визите, потому что Бамбук заранее приготовил папку с учредительными документами Фонда.
— Прошу вас, — сказал он, подавая ее мне. — Вы журналисты — люди дотошные и привыкли во всем сомневаться.
Я листала папку, заранее зная, что найду в этих аккуратно подшитых бумагах лишь свидетельство того, что руководимый Бамбуком Фонд может отчитаться в каждой копейке, поступившей на его счет.
— И все-таки проводить в оранжерее презентацию было нельзя, — сказала я, возвращая ему документы.
— Видите ли, — начал Бамбук, — мне казалось, что необычность обстановки позволит приглашенным журналистам увидеть проблемы нашего заповедника иными глазами. Наверное, меня подвела некоторая склонность к зрелищности. Мои родители были провинциальными актерами, и детство прошло рядом с театральными подмостками. Своим именем я обязан матушке, которая обожала Гарина. Вы помните короля в «Золушке»? Как он просил доброго волшебника сделать что-нибудь этакое, приятное всем присутствующим…
— Ваша любовь к необычному стоила человеческой жизни.
— Я глубоко сожалею о случившемся, — развел руки Эраст Леонидович, — но если вы пришли затем, чтобы обвинить кого-то из организаторов презентации в смерти журналистки, то это полная чушь. Сегодня в Интернете уже появился пасквиль, который порочит Фонд и называет гибель журналистки убийством. Харитонова приходила ко мне брать интервью, и, насколько я успел заметить, проблемы биологии ей глубоко безразличны. Ее статья «Бизнес на соцветиях» содержала массу нелепостей, и мы пригласили на презентацию Ольгу Харитонову специально для того, чтобы она поняла это и увидела, как увлекателен может быть мир растений.
- Предыдущая
- 16/56
- Следующая
