Дело о дуэли на рассвете - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 25

• Предыдущая
• 25/50
• Следующая

— Она — она. Она и главврачом-то стала с подачи Мэри. Сначала Мэри написала за Таньку кандидатскую, параллельно — докторскую за ее отца (отец работает в Военно-медицинской академии, и чтобы стать начальником кафедры, ему понадобилась степень; ну Мэри и написала что-то о том, как «обкумаривать» солдат, чтобы подымать их в атаку). А поскольку папаша — человек влиятельный и дружит с министром, Таньку и пристроили в наркодиспансер главврачом.

— Получается, что Мэри — специалист по наркологии?

— Здра-а-сь-те! Еще какой! Да она на детоксикации собаку съела. И главный в городе специалист в экстракорпоральной гемокоррекции.

Мне показалось, что этот набор слов я уже сегодня где-то слышала. Или — вчера? Как-то уж слишком давно я уехала из Питера.

— Экстра… какая коррекция?

— Ну ты даешь! Гемокоррекция — это корректировка крови. Экстракорпоральная — внеорганизменная. То есть кровь последовательно выводится из организма, проходит очистку с помощью всяких мембран и сорбентов и возвращается обратно. Гениальная придумка!

Влюбленная в медицину Кирка продолжала что-то трещать о современных методах очистки крови, но я ее не слушала.

Я пыталась найти глазами в зале хоть одного мало-мальски приятного мужчину, а вместо этого новые имена и фамилии сами соединялись в моем мозгу, разлетались в разные стороны, создавали новые группы.

Значит, Мэри — покровительница Высочанской? Вот тебе и уродина с толстыми очками! И за этой Высочанской — раздолбанный наркодиспансер с многочисленными замечаниями. Она, эта Танечка, не проста: собираясь в музыкальный салон, я успела бегло пролистать Акт проверки наркодиспансера КРУ. Там было столько замечаний и таких, что оставалось непонятным, как Высочанская еще на свободе. Самым любопытным был такой факт: чтобы попасть в наркодиспансер, нужно отстоять очередь в несколько месяцев; при этом бюджетные койки стационара постоянно незаполненные. По всему госпожа Чайка была права: кто-то перенаправляет потоки наркоманов из государственного центра — в коммерческие. За Высочанской никаких центров нет. Значит — за ее друзьями? Может, за Мэри?

В этот момент к нашему столику, от которого Кирка постоянно отгоняла мужиков (она ждала, когда объявится ее пепельноволосый), подошел мрачного вида мужик.

— Мария Эдвардовна приглашает вас за свой столик.

Кирка присвистнула:

— Нет, бьюсь об заклад, все-таки трахнет она тебя до конца поездки.

— Почему меня, а не тебя? — полюбопытствовала я.

— Мэри абы кого своим вниманием не жалует. Есть, видно, в тебе что-то… Завидую. Глядишь, скоро колечко тебе какое подарит. Ты какие камни больше любишь?

Ну не могла я признаваться словоохотливой Кире, что сама Мэри меня интересует лишь с некоторых пор и по совершенно непонятным мне причинам.

Мы встали и направились к угловому столику, где Мэри, завидев нас, сразу отложила ноутбук.

— Угощайтесь.

Я точно знала, что в баре ничего подобного не продавали. Но стол Мэри ломился. Мидии, маслины, сыр с плесенью, орехи, фрукты…

— Что будете пить, девочки?

— А что есть? — влезла Кирка.

— Что хотите, то и будет.

Кирка заказала финскую водку, я — джин с тоником.

— Шотландский, — кивнула Мэри одному из своих прихлебателей. — «Гордоне».

Один к трем.

Уже через минуту на столике стояли высокие бокалы с напитками.

— А почему вы занимаете каюту на нижней палубе? — Я не могла понять, но эта женщина просто заинтриговывала. — Вы же вроде могли выбрать себе любую.

— Я, Светочка, люблю иллюминаторы: тогда полное ощущение, что ты на море. Ведь часть моих древних родственников пиратствовала у берегов Испании и Алжира. Так что у меня — морская душа.

А на верхних палубах — окна, как в поезде, мне же поезда не нравятся. А вам не нравится внизу? Я могу переселить вас наверх, в отдельную.

— Нет, нет, мне нравится с Кирой, — по-моему, я сказала это слишком поспешно, потому что Мэри в который раз снисходительно улыбнулась.

Кирка заказала еще одну рюмку. Я двинула ее под столом ногой, потому что она хмелела на глазах: подперла щеку рукой и зло смотрела, как ее любимый онколог в танце без зазрения совести лез носом в лифчик какой-то медички.

— Прекрати надираться! прошипела я.

— Отвяжись…

Мэри внимательно посмотрела на Киру.

— Да вы, Светочка, не волнуйтесь. Это дело — поправимо. — Она повернулась к одному из опекавших ее мужиков. — Принеси «синюю радиолу».

Мужик исчез, но через пару минут вернулся с маленьким флаконом. Почему «это» называлось «синей радиолой» я не поняла, потому что Мэри капнула в стакан с «росинкой» три коричневые тягучие капли. Над столом поплыл сладкий запах щербета. Перехватив мой испуганный взгляд, Мэри капнула три раза и в свой бокал, а потом, весело рассмеявшись, выпила его до дна.

— А теперь вы, Кира.

Кирке, по-моему, было уже все равно, что пить, и она быстро осушила свой стакан.

Все замолчали. Мэри смотрела на часы, а я на Киру. С коллегой на глазах вдруг стала происходить замечательная метаморфоза. Она подняла голову с подпиравшей ее ладони, встряхнула головой, дважды моргнула. Осоловевший было взгляд вдруг прояснился, глаза блеснули прежней веселостью.

— Я, кажется, задремала? — Кира одарила нас улыбкой-извинением.

— С тобой все в порядке? — Я все еще не верила своим глазам.

— Да, как будто и не бодрствовала всю ночь.

Я покосилась на окно. Было около пяти утра. Белая ночь разливалась над Ладогой. Светлое небо, светлая вода до горизонта, которого на самом деле не было видно вообще: небо совершенно непонятно в каком месте сливалось с прозрачной гладью. Через какое-то время, там, впереди, прямо из этой глади должны появиться первые скалы острова.

— А абстинентный синдром так же легко снимается? — услышала я свой собственный голос. — Из такого же пузырька?…

Мэри внимательно посмотрела на меня.

— Ну, не из такого… И не. так просто.

Поскольку отравление наркотиками и алкоголем — все-таки очень разные вещи.

Но — можно. Если никто не мешает.

— А — мешают?

— Конечно. Разные остепененные бездари от науки. Разные чиновники, севшие за взятки в высокие кресла. Да мало ли еще в жизни разных тупоголовых мужчин, не способных ни на что. Разве что стоять на пути всего нового. И — не пущать. Особенно если на их пути — женщина, особенно — если талантливая, умная и предприимчивая. Тут уж они не будут снисходительными. И про галантность свою фальшивую в момент забудут. Одного только эти глупцы не понимают: что на их оружие — есть оружие посовременнее, на их силу — сила еще более сокрушительная… На войне — как на войне.

Глаза Мэри сверкали. Она выплевывала эти гневные фразы, как будто действительно объявила половине рода человеческого войну не на жизнь, а на смерть.

Она была прекрасна в своем бешенстве.

Она была страшна.

Ложиться спать или уже бесполезно?

Теплоход стоял в ледяном крошеве возле скалистого берега, а солнце золотило на пригорках первые примулы, тянуло к небу другие, невиданные до этого первоцветы.

Такой май, говорят, бывает только на Валааме.

В динамике раздалось пение лесных птиц, где-то далеко кричали петухи. Это сейчас такая на теплоходах побудка — вместо идиотского «Подъем!».

Кирка, ушедшая в каюту за пару часов до меня, села на койке.

— Ты действительно себя хорошо чувствуешь? — Я все никак не могла прийти в себя от увиденного.

— Как никогда! Словно и мозги, и кровь мне прочистили.

Что— то слишком часто я слышу слово «кровь» в этой поездке.

— А что хоть ты чувствовала?

— Знаешь, даже не могу тебе объяснить… Как будто сон снился. Какой-то цветной, хороший. Люди какие-то возле меня. А вот о чем говорили — не помню.

Как за минуту все пролетело. Потом — вспышка, и я снова с вами за столом.

Я вспомнила, что «просыпалась» Кира от своей хмели действительно ровно минуту.

• Предыдущая
• 25/50
• Следующая