Бандитский Петербург - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 52
- Предыдущая
- 52/122
- Следующая
Оголтелую приватизационную дележку пусть даже крупных предприятий и серьезных отраслей промышленности лишь очень «специальный» экономист-политолог может охарактеризовать как грамотное и цивилизованно-поступательное решение вопроса собственности в стране.
Так стоит ли удивляться тому обстоятельству, что российская организованная преступность в конце девяностых стала не просто сильнее, чем была в начале последнего десятилетия XX века, — она превратилась в постоянный фактор повседневной жизни, ее проявления уже перестали удивлять и шокировать. Термин «крыша» стал настолько неразрывно связан с термином «бизнес», что даже люди, весьма далекие от коммерции и криминала, без специальных пояснений легко понимают, о чем идет речь.
Правда, милицейские и эфэсбэшные генералы еще надувают щеки, рапортуя о своих успехах в борьбе с мафией, но получается это у них совсем уже вяло и неубедительно… Впрочем, валить все на генералов было бы, конечно, абсолютно несправедливо. Бездарей и коррупционеров в «крутых погонах» в России хватало во все времена, но ведь не генералы же разрабатывают концепцию борьбы (или так называемой борьбы) с организованной преступностью. Правоохранительные органы вообще, вся правоприменительная система в целом — лишь инструменты в руках государства. Государство же в любой стране всегда такое, каким ему позволяет быть общество. Поэтому старый афоризм «каждый народ заслуживает свое правительство» — он, может быть, и обидный для каких-то народов, но в целом весьма справедливый…
Бывший пресс-секретарь первого российского президента Бориса Ельцина Павел Ващанов рассказывал как-то в частной беседе, что в самом начале девяностых годов высшие руководители России предполагали, что планируемая ими приватизация будет номенклатурной, то есть что необходимый для России класс собственников будет сформирован из партийно-хозяйственных чиновников и что этот процесс пойдет «сверху» под четким государственным контролем. Однако идеологи приватизации недооценили масштабы накопленных в стране «черных», т.е. откровенно криминальных денег, — а их объемы, как оказалось, были вполне сопоставимы с финансовыми возможностями номенклатурной среды. Поэтому приватизационный процесс с самого начала пошел и «сверху», и «снизу»… Законы аэродинамики свидетельствуют, что, когда сталкиваются два идущих друг другу навстречу потока, обязательно возникают турбулентные завихрения. В процессе приватизационной дележки такими завихрениями стали гангстерские войны и отстрелы новых банкиров и бизнесменов. Кровавая волна стала понемногу стихать лишь к 1997 году, когда множество объектов было уже поделено, точнее заглочено, и понадобилась естественная передышка для их осваивания (переваривания). Кое-кто поспешил возрадоваться, появились даже мнения некоторых аналитиков — мол, цивилизуемся, цивилизуемся потихоньку… На самом же деле радоваться было абсолютно нечему — организованная преступность объективно стала многократно сильнее — укрепившись экономически и финансово, она, естественно, увеличила и свои политические, и чисто «силовые» возможности, причем настолько, что к 1998 году для многих стало очевидно, что оргпреступность зачастую уже не «воюет» с правоохранительными органами, а использует их в своей повседневной практике… Лишенная необходимой государственной идеологической поддержки правоохранительная система, конечно же, не смогла выработать (и тем более применить на практике) грамотную и сбалансированную стратегию борьбы с организованной преступностью как с явлением… Известно, что при отсутствии единой стратегии тактика всегда будет убогой — о каких уж тут «успехах» можно вообще вести речь?! Приватизационные ошибки первой половины девяностых стали очевидными к концу XX века, но разве кто-то понес ответственность за их допущение? А ведь эти ошибки принесли нашей стране больше бед, чем чернобыльская авария, — но если директора Чернобыльской АЭС посадили на 15 лет (хотя он явно не имел корыстного умысла, а лишь допустил преступную халатность), то «директора приватизации», по крайней мере главные директора, чувствуют себя прекрасно и поныне… Общеизвестно, что два самых известных и сакраментальных русских вопроса — «Кто виноват?» и «Что делать?» — чаще всего остаются без ответа…
И что же мы получили в результате к концу XX века? А вот что: благодаря тому, что в начале девяностых годов в нашем государстве были созданы (объективно) самые настоящие «парниковые» условия для структур организованной преступности — они набирали вес, обрастали политическими связями и усиливали свои экономические и финансовые возможности. Занятно, что все это происходило в условиях то затухающих, то вспыхивающих снова «гангстерских войн» — они, кстати, причиняли организованной преступности намного больше вреда, чем противостояние на «внешнем фронте», — то есть правоохранительным структурам. Да и как могло быть иначе, если РУОПы, лишенные нормальной стратегии, постепенно вырождались и в своих действиях все больше дублировали уголовный розыск, а каких бы то ни было успехов в работе по ликвидации организованных преступных сообществ не наблюдалось.
Да и откуда им было взяться, этим успехам, если по всей России во второй половине девяностых годов все шире и шире распространялся институт «ментовских крыш» — так называемых «красных шапочек». Тенденция эта, строго говоря, не могла не возникнуть и не развиться очень быстро до масштабов общепризнанного явления, ведь сотрудники правоохранительных органов просто вынуждены были искать себе дополнительные источники доходов («подножный корм»), потому что на государственную зарплату не то что семью, и себя-то самого любому офицеру или сержанту прокормить не представлялось возможным. Конечно, «ментовские крыши» возникли не в одночасье, их история уходит своими корнями еще в доперестроечное время, но тогда отдельные проявления еще не сложились в тенденцию. Потом в конце 80-х — начале 90-х годов в недрах правоприменительной системы родилась идея — создавать, поддерживать и помогать развиваться тем частным охранным структурам, где работали в основном бывшие сотрудники. Предполагалось, что такие частные охранные предприятия, созданные под эгидой правоохранительных органов, будут противостоять бандитским «крышам», постепенно вытесняя их с потребительского рынка, окажут большую материальную помощь действующим подразделениям соответствующих министерств и ведомств (на уровне внебюджетного финансирования), а также будут активно использоваться в текущем оперативном процессе…
Кое-кто из теоретиков даже полагал, что такие охранные предприятия можно будет использовать как рычаги для дестабилизации обстановки внутри структур организованной преступности — старый принцип: если не можешь задавить некое движение, нужно постараться начать управлять им изнутри…
Возможно, все бы так и пошло по изначально придуманной схеме, если бы не крах идеологической системы в стране. Что же произошло? А вот что: в «плохие» коммунистические времена советское государство располагало прекрасно отлаженной идеологической системой и вело планомерную идеологическую политику, как и любое другое нормальное государство. Возможно, сама по себе коммунистическая идеология и изжила себя — а потому и идеологическая машина Советского Союза все чаще давала сбои. Когда наступили новые и совсем хорошие «демократические» времена, отринутой оказалась не только старая коммунистическая идеология, но и сам принцип необходимости проведения постоянной идеологической государственной политики. В результате все получилось как в известной поговорке — вместе с водой из корыта выплеснули и ребенка. В обществе, лишенном каких бы то ни было ясно и четко продекларированных и внедряемых государством идеологических ориентиров (совсем не обязательно коммунистических, пусть хоть каких-то!), основным мерилом общественной значимости и общественного успеха стали деньги. Но идея наживания как можно больше денег не может стать стержнем государственной идеологической политики. Ведь основная задача идеологической системы государства — это цементирование всех слоев общества, обозначение неких направлений развития, ориентируясь на которые, можно уже вырабатывать критерий общественной морали. Народ терпелив, он может вынести лишения гораздо большие, нежели обрушились на него в девяностые годы, — если при всем при этом будет какая-то идея, какие-то красивые цели, ради достижения которых можно и пострадать…
- Предыдущая
- 52/122
- Следующая
