Байки служивых людей - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 47

• Предыдущая
• 47/64
• Следующая

— Все горит, горит заря над Смольным!

Это с нами, это на века!

Залп «Авроры» никогда не смолкнет,

Вдаль простерта Ленина рука!

Полк поет красиво, в три голоса, растроганные партийные вожди (изрядно накачанные коньячком в специальном кафе под трибуной) пытаются подпевать:

— Бьет набат, бьет набат Интернационала,

Знамя Октября в руках бойца-а-а!

Есть у революции нача-а-ало!

Нет у революции конца!

Трибуна рукоплещет и скандирует «Браво!» уходящему к Певческому мосту оркестровому полку. И только Павлов притворно хмурится: он-то слышит, какие слова поют его подчиненные, отойдя от трибуны на безопасное расстояние, а потом и сам, лихо сплюнув, затягивает:

— Как нас эта площадь зае...ла!

Как давно пора попить винца?!!

До перестройки возможность побывать за границей была у очень ограниченного количества военных оркестров. Ну, естественно, валютные ансамбли песни и пляски ездили. Те, кто дислоцировался в ГДР, Польше, Венгрии, на Кубе или Монголии — тоже, понятное дело. Штабные оркестры округов иногда выезжали на фестивали. Но вот чтобы простой оркестр, да еще и в страну развитого капитализма — фигушки! Хотя нет, у морских оркестров такая возможность время от времени появлялась.

Каждое военно-морское училище рано или поздно отправляло своих курсантов на практику в дальние походы. Программа этих походов зависела от многого. И иногда планировались заходы в иностранные порты. Вот тут-то и требовалось наличие оркестра, ибо без официальной торжественной части обойтись было невозможно.

За такие походы начальники оркестров бились не на шутку. Ради них они вписывали в состав оркестра всевозможных нужных людей, как из базы флота, так и из своего военно-музыкального начальства. Интрига и подкуп президентов, наговоры и сауны с особистами — в ход шло все. Но я расскажу вам историю, как наш скромный оркестр безо всяких проблем, интриг и борьбы взял да и уплыл в Ирландию.

Шел конец августа Наш дирижер был в отпуске, впрочем, как и большинство «сундуков». За старшего оставили старшину-флейтиста Пашку Лобанова — рыжего смешливого «сундука». Мы вовсю шлялись в самоходы, ездили в Питер, гуляли с местными девицами и чувствовали себя прекрасно. Службы было мало — у курсантов каникулы, на жмуров неурожай, короче, все тихо-спокойно.

И вот как-то играю я «переход на обед», стучу себе что-то среднее между джазовыми экзерцисами Джо Морелло и строчкой из Устава, озаглавленной «Строевой марш», как вдруг ко мне быстрым шагом направляется дежурный по училищу, кап-два Мясников.

Ничего приятного я от этого не ждал. Во-первых, как и большинство офицеров, Мясников страдал манией величия. Он был абсолютно уверен в собственном музыкальном таланте. Поэтому пел под наш аккомпанемент на всех вечерах и смотрах художественной самодеятельности. То есть думал, что пел.

Во-вторых, он ненавидел всех, кто сомневался в его талантах, то есть всех без исключения музыкантов и тех людей, кто по случайности, в отличие от него, имел музыкальный слух.

И, в-третьих, именно я как-то раз в электричке, по дороге в увольнение, на весь вагон передразнивал этого самого Мясникова: у кап-два был презабавнейший дефект речи. Он произносил «г» вместо «р» Не знаю, почему меня это так смешило, но когда он командовал каким-нибудь разводом караула или делал доклад перед строем, меня просто шатало — я ронял барабанные палочки и нагибался, чтобы никто не видел, как я хохочу.

— Гавняйсь! — кричал он тонким голосом. — Смигна! Гавнение на сегедину!

Именно это я и изображал перед благодарными слушателями в поезде, а он, оказывается, сидел напротив «по гражданке»* и тихо страдал. Когда мы вышли на Балтийском вокзале, он так же тихо передал меня патрулю, утверждая, что я нанес ему оскорбление действием. Начальник потом очень смеялся, объявляя мне пять нарядов вне очереди.

* В гражданской одежде.

И вот теперь он подходил ко мне, близоруко щурясь. Я на всякий случай вытянулся, не переставая отбивать марш (теперь уже строго по Уставу).

— Вольно... — прокричал он, морщась от грохота. — Где начальник огкестга?

— В отпуске, товарищ капитан второго ранга! — проорал я.

— А стагшина?

— Там же, товарищ капитан второго ранга!

— Кто стагший? — ему приходилось вопить мне прямо в ухо.

Я хотел было назвать Пашку, но вовремя вспомнил, что Лобанов под утро приволокся к нам в дупелину пьяный, и теперь отсыпается в каптерке.

— Старший матрос Барковский! — прокричал я.

— А где он?

— Обеспечивает переход на обед, товарищ капитан второго ранга!

Мясников внимательно оглядел плац и посмотрел на меня, как на идиота:

— И где же?!

Я в этот момент оборвал свое талантливое соло, поскольку последний курсант благополучно заполз на камбуз. Поэтому кап-два провопил свой последний вопрос в полной тишине. Стоящие на другом конце плаца офицеры удивленно на него посмотрели.

— Кто? — тихо переспросил я.

— Ну этот ваш... стагший матгос?! — явно закипая от моей тупости, прошипел кап-два.

Я скосил глаза на свои погоны и скромно улыбнулся:

— Здесь. Это я.

Мясников смерил меня злобным взглядом:

— Немедленно газыщите вашего командига! Послезавтга огкестг уходит в дальний поход в Игландию.

— Кто уходит? — невинно переспросил я.

Кап-два был готов убить меня, но взял себя в руки и процедил, явно подбирая слова без буквы «р»:

— Ваш коллектив.

— Прошу прощения, товарищ капитан второго ранга, я не понял — «в дальний поход» куда?

— В Игландию, чегт бы тебя побгал!!! Немедленно доложи начальству, идиот!!! — трясясь, заорал Мясников.

Я решил перестать валять ваньку, тем более что эта новость меня просто ошеломила, и немедленно чесанул в команду. Через пять минут оркестр стоял на ушах. Как так? Мы — и сразу в Ирландию?! А это вообще где? И где найти нашего летеху? А как всех собрать? А что делать вообще, и с бухим Лобановым в частности? Я бросился звонить нашему старшине, который совершенно точно был в городе, несмотря на отпуск.

На мой захлебывающийся доклад Лысый ответил кратко:

— Не ори, жопа! Через час буду.

И правда, через час он был в команде. А поздним вечером появился и начальник, несмотря на то что он совершенно точно отдыхал в это время в Пятигорске. А на следующее утро, попирая все географические правила и объективные трудности с билетами, притащились все остальные. А потом даже Лобанов пришел в себя — так заманчива была перспектива.

Весь день мы заполняли анкеты и дрожали от страха. Выяснилось, что вместо нас должен был поехать совсем другой коллектив, несмотря на то что это была штурманская практика курсантов именно нашего училища. Но что-то там не срослось, и в спешном порядке пришлось собирать в дальнюю дорогу нас. К вечеру меня вызвали в Особый отдел.

— Ну что?.. — ласково и неопределенно спросил меня румяный майор.

— А что? — переспросил я, готовясь к самому худшему.

— Да вот, сижу, анкету твою читаю, — поделился со мной особист.

— Ошибки грамматические? Или нецензурщина? — нахально осведомился я.

Майор удивленно на меня посмотрел и загадочно улыбнулся:

— Острим... Вот ты тут пишешь, что еврей...

— Виноват, — пожал плечами я.

— А что брат у тебя двоюродный в Штатах — не пишешь! — Он победно посмотрел на меня и встал.

— Расстреливать будете? — спросил я, понимая, что ни в какую Ирландию уже не поеду.

Майор удивился еще больше и подошел ко мне.

— Расстреливать?.. — задумчиво произнес он, будто бы взвешивая заманчивое предложение. — Да нет, на х... ты мне сдался. Чего про брата-то не написал?

— А что писать? Я и адреса его не знаю. К тому же там было написано — близкие родственники, а он же двоюродный... И откуда вы вообще?..

• Предыдущая
• 47/64
• Следующая