Байки служивых людей - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 44

• Предыдущая
• 44/64
• Следующая

Конечно, неподалеку от Дворцовой площади есть общественный туалет — на набережной Мойки, за углом. Но как, скажите, измерзшемуся участнику торжественного парада, посвященного такой-то годовщине Великой Октябрьской социалистической революции выйти, например, из строя? Ради чего бы то ни было? То-то.

К тому же только военные музыканты после команды «вольно!» начинают разбредаться, как пионеры после линейки, закуривают и чуть ли не садятся на брусчатку отдохнуть. А нормальные военнослужащие, между прочим, только ставят приклады рядом с сапогом да слегка сгибают левую ногу в колене. А в перерывах между прогонами все участники парада стоят в строю. Опять же кроме нахальных оркестрантов, на которых командование давно махнуло рукой.

Итак, проблему туалетов в оркестровом полку решали просто и нагло. Несколько человек собирались в кучку и, прикрываясь шинелями от стоящего на трибуне начальства, отливали прямо в центре исторической революционной святыни, как какие-нибудь лошади, днем возящие по ней туристов.

А в морском батальоне вообще не церемонились. Служил тогда в оркестре Военно-морской академии один слабоумный юноша — Саша Велучка, по прозвищу Веля. Играл он третью валторну, был штатным придурком и терпеливо сносил издевательства и жестокие шутки как на срочной, так и на сверхсрочной службе. Этот Веля первым придумал способ сходить до ветру абсолютно безопасно, а потом еще и додумался получать от этого прибыль.

Многие музыканты греют инструменты между ног — по крайней мере вентильную часть — она быстрее всех замерзает. Поэтому вид торчащей из-под шинели трубы или валторны не смущал даже самых строгих военачальников. Короче, Веля мочился... в раструб своей собственной валторны. Тех, кого просто тошнило при виде этого процесса или же при мысли о том, что Велучка подносит в результате ко рту, — он простодушно уверял, что при любых условиях от попадания в рот мочи он абсолютно застрахован конструкцией валторны. «Сундуки», сперва из его, а потом и других оркестров, арендовывали у него «шкварку» за какие-то гроши. Веля в перерыве жадно считал деньги, а потом «крутил» особым образом валторну, выдувал из нее последние капельки и чувствовал себя абсолютно нормально. Правда, стоять в строю рядом с ним приходилось только воспитонам. Попахивало все-таки.

Такова история появления первого в истории Дворцовой площади платного туалета.

Тут самое время рассказать о вышеупомянутом спирте и его применении. Любой, кто попадал на ночную репетицию впервые, недоуменно втягивал носом исходящий от оркестрового полка стойкий запах перегара. Оркестр действительно сильно пах. Как я уже говорил, с наступлением холодного времени года все оркестры получали спирт — только он мог спасти влажные от слюны вентили духовых инструментов от замерзания и последующего заклинивания.

Выглядело вышеупомянутое «отогревание» таким образом: перед игрой оркестр выстраивался в цепочку, и старшина всем по очереди заливал в «дудку» немного спирта из заветной фляжки. Дальше «оплодотворенный» отваливал в сторонку и, по идее, должен был покрутить инструмент таким образом, чтобы спирт попал во все изгибы и вентили, немного в него подуть и успокоиться. Но, сами понимаете, обидно — продукт пропадает. Поэтому у заинтересованных товарищей всегда были наготове различные приспособления для принятия указанного продукта внутрь. Причем без всякого риска — кто к запаху придерется? Если что — виноват: наглотался воздуха из инструмента...

Так вот о приспособлениях. Лучшее из виденного мной — мундштук для баритона нашего дяди Лени Михайлова. Сам мундштук длиной сантиметров восемь. Но когда в него ввернут небольшой, сантиметров на двенадцать, узкий стаканчик, это уже не мундштук, это емкость. Подходит наш дядя Леня к старшине, тот ему наливает спирту в мундштук, Ленчик отходит. Дальнейшее — дело техники. А в баритон он антифриз из тещиных «Жигулей» подливал. И все были довольны. Кроме нас, барабанщиков, — нам спирт не полагался.

И вот стоим как-то на ночной репетиции. Только что «отлабали» очередной прогон. Вдруг слышим голос нового коменданта, генерала Волкова, из динамиков доносится:

— Начальнику оркестра срочно прибыть на трибуну!

Павлов, понятное дело, скатывается со своего «гроба на колесиках» <Так мы называли дирижерскую подставку на колесах — застеленную красным ковром лесенку в человеческий рост, которую вкатывали и выкатывали два офицера>и бежит на трибуну, вытирая седой загривок.

— Товарищ подполковник, — доносится до нас скрипучий голос генерала, — а что это от оркестра так водярой несет?

Павлов что-то тихо отвечает.

— Да-а?! — издевательски тянет Волков. — А вот этому майору, на левом фланге, в какой инструмент вливали?

А «этим майором» был легендарный дирижер Трефов, трезвым которого может кто когда и видел, но никому не говорил. За въедливый характер Трефова прозвали Дустом, и качался этот Дуст на левом фланге с совершенно пугающей амплитудой. Павлов, багровея, спустился вниз и поманил Трефова пальцем. Дуст собрал в кулак все свои силы и, печатая шаг, промаршировал к «гробу».

— Товарищ подполковник, майор Трефов по вашему приказанию... — бодро начал он и залихватски отдал честь.

В этот самый момент из-под мышки у него выскочил «малек» и с дребезгом разбился прямо под носом у всего начальства. Многократно усиленный звук разлетелся по площади, и парадные полки так разоржались, что ни о каком строе еще минут десять не могло быть и речи. Дворцовая рыдала...

Мое же парадное крещение проходило так. Я стоял рядом с огромным старым «сундуком»-тромбонистом из оркестра училища имени Дзержинского, которого все называли Андреичем.

— Сколько времени, сынок? — осведомился он у меня минут через десять после начала репетиции.

— Без пятнадцати двенадцать, товарищ старшина, — робко сказал я, посмотрев на огромный циферблат, мерцающий у нас перед носом — на Эрмитаже.

— А скока время, а? — спросил Андреич минут через пять слегка заплетающимся голосом.

— Без десяти, — недоуменно ответил я.

— Сы... сынок! — громко обратился он ко мне еще через пять минут и икнул. — С-сколь-ко се... сейчас? Ну это... Скока? А?

Взлянув на его уже абсолютно бессмысленное лицо, я хихикнул:

— Без пяти минут двенадцать.

— Во бля, как время-то летит... — философски заметил он и мотнул тромбоном на вытянутой руке, причем абсолютно синхронно со всеми, кто описывал в это время полукруг инструментом — играли фанфару.

Меня терзало любопытство. Я не понимал, как человек, стоя в строю, на виду у начальства мог так «укиряться», не поднося к губам ничего крепче тромбона.

Приглядевшись, я все понял. Во внутреннем кармане шинели Андреича явно проступала плоская фляга. Из-под воротника торчала коктейльная трубочка. Поднося к губам мундштук, старшина спокойно посасывал то, что было заботливо налито во флягу. Внимательно следя за Андреичем, я прикинул, что пока играли какую-нибудь фанфару или встречный марш, он успевал «наиграть» граммов пятьдесят. Зато во время прохождения торжественным маршем ему спокойно удавалось дососать всю флягу. В перерыве Андреич ее поменял — пустая отправилась в карман брюк, полная заняла ее почетное место. Но кончилось это печально. Проходивший мимо начальник военно-морской оркестровой службы, майор Ватнер решил поприветствовать ветерана.

— Здорово, Андреич! — крикнул Ватнер и хлопнул старшину по плечу.

Андреич икнул, округлил глаза и быстро сориентировался — понимая, что ответив, он выдаст такой выхлоп, что никакое «отогревание» его не спасет, старшина заговорил «в обратную сторону», то есть втягивая воздух в себя:

• Предыдущая
• 44/64
• Следующая