Тигриные глаза - Конран Ширли - Страница 25
- Предыдущая
- 25/100
- Следующая
Из-за сильного запаха красок и неизбежного беспорядка Плам писала свои картины в маленькой комнате, а все остальное время проводила с сыновьями в той, что побольше.
Тоби не исполнилось еще четырех лет, Максу было два года, но о том, чтобы платить за детский сад, не приходилось и думать, так что сыновья постоянно вертелись под нотами у матери. Плам выбивалась из сил, но рассчитывать ей кроме как на себя было не на кого. Она быстро поняла, что нельзя быть хорошей матерью, когда в семье нет отца, и превратилась в нечто среднее между гувернанткой и предводительницей банды, при этом оптимизма в ней не убавилось. «Все как-нибудь образуется», — говорила она себе. Главное, что ей удалось наконец-то оказаться в Лондоне.
Как и Лулу, которая вместе с Мо демонстрировала, что и вдвоем можно прожить на одну зарплату, Плам обнаружила, что дорога в художественное училище ей заказана, и она за ничтожную плату стала работать по вечерам официанткой. Днем она присматривала за ребенком женщины, жившей на первом этаже, пока та работала в булочной. А по вечерам соседка оставалась с Тоби и Максом. Вскоре Плам взяла к себе на день еще двух детишек. Времени на занятия живописью становилось все меньше.
Неудивительно, что ее первые работы лондонского периода полны уныния. Она чувствовала себя чужой в городе с его бесконечными толпами знакомых друг другу людей, мелкими соблазнами и его атмосферой вечной тревоги и ощущением нереальности окружающего. В библиотеке она взяла книгу об Эдварде Хоппере. Ей давало успокоение ощущение родства с теми одинокими людьми, что были изображены на его картинах.
В один из октябрьских вечеров она, вернувшись домой смертельно усталая, обнаружила на пороге съежившуюся от холода в ожидании ее Лулу. Оказывается, она порвала с Мо.
— Он нашел себе другую ненормальную, которую нужно спасать, — с горечью сообщила Лулу. — Меня выставили этим утром и вселили ее. Мне негде спать и некуда пойти, нет ни денег, ни работы. Я уже побывала у Дженни, но она говорит, чтобы я вернулась домой, и не разрешила мне остаться у нее, хотя жилье там такое дешевое, что даже я могла бы платить за него половину.
Дженни, начавшая свой второй год учебы у Слейда, все еще жила в Уэстборн-Гроув, в доме, набитом переселенцами из Вест-Индии. Там у нее была комната в подвале, выходившая на задний двор, похожий на свалку металлолома и старых матрацев.
— Думаю, Дженни побоялась, что если ты вселишься к ней, то никогда уже не выедешь. Можешь остаться у меня. — Плам понимала отчаянное положение Лулу удержаться в мире живописи, а значит, и в Лондоне.
— Спасибо, — угрюмо поблагодарила Лулу. — Скорее всего, у Дженни начинается очередной роман. Она становится ужасно скрытной.
Лулу прожила у Плам месяц, спала в мастерской и, вставая каждое утро с головной болью, клялась, что никогда не обзаведется детьми. «Бедлам», — повторяла она.
Дженни нашла для нее работу — уборщицей в офисе экспериментального театра «Раунд-Хаус», где она была занята три дня в неделю. Ко всеобщему удивлению, Дженни уговорила Джима раздобыть официальный бланк Хэмпширского художественного колледжа и написать рекомендацию для Лулу.
— Как тебе только удалось это? — поражалась Плам. — Он никогда бы не сделал такого для меня.
— Очень просто. Джим ведь беспокоится о детях, не так ли? Поэтому я просто спросила его, хочет ли он, чтобы с его сыновьями жила наркоманка?
— Но ведь Лулу избавилась от этого пристрастия.
— А откуда Джим может это знать?
— Послушай, я не хочу, чтобы дело дошло до тюрьмы, Дженни…
Освоившись в Лондоне, Плам нашла удручающим все то, что происходило на художественном поприще. Она наивно полагала, что в столице в ее жизни все станет на свои места Наконец-то она будет работать как сумасшедшая весь день, а ночами, за кофе и пивом «Эббот», спорить с бородатыми людьми в черных свитерах о законах искусства и о том, как они станут влиять на общество своим творчеством.
Как бы не так! В мире живописи шла ожесточенная конкурентная борьба, и атмосфера здесь была крайне циничной. Доступ к рынку открывался только питомцам Королевского колледжа и училищ Королевской академии. Лишь их работы доходили до потенциальных покупателей. Всем остальным британским выпускникам, не имеющим высоких связей, оставалось только гадать, перепадут ли им когда-нибудь крохи успеха.
Собираясь на чердаке у Плам, три провинциалки обсуждали свою жизнь и все больше опасались, что никакие радужные перспективы их не ждут. Чтобы пробиться в картинные галереи, нужна была рекомендация, а не талант художника. Владельцы галерей и властелины мира живописи даже не глядели работы молодых художников, если их не рекомендовал какой-нибудь влиятельный покровитель. Тот самый безысходный случай, когда человека не берут на работу по причине отсутствия у него опыта, который ему было неоткуда взять.
Недоучившейся провинциалке, пусть и завоевавшей в Портсмуте премию, Плам не приходилось надеяться на просмотр своих работ. К тому же большинство их сгорело вместе с сараем. Как и подруги, Плам быстро осознала, что женщину к успеху могут привести только два пути. Первый — вечно ходить в заляпанном красками комбинезоне и прозябать на задворках до тех пор — может, лет до тридцати пяти, — пока тебя начнут воспринимать всерьез. Был еще путь: спать со всеми подряд наставниками, влиятельными чиновниками, владельцами галерей и с любыми мало-мальски заметными художниками, кроме, разумеется, «голубых» или тех, кого, как и их несчастных жен, ужасала сама мысль об этом. Впрочем, этот путь, хоть и мог привести к появлению упоминаний о тебе в некоторых каталогах, продвигал картины не дальше провинциальных галерей при художественных мастерских.
Оказавшись в списках, ты получаешь приглашения на открытия галерей и уже можешь начать играть в салонные игры. Ты не пропускаешь ни одной презентации, мозолишь глаза на выставках и учишься узнавать журналистов, которые, может быть, в конце концов станут узнавать тебя, слегка кивая тебе издали. Твоя цель — стать узнаваемой (твои работы никого особенно не интересуют), надо, чтобы тебя всюду видели и примелькалось твое лицо. Ты участвуешь также во всех конкурсах, и, если победишь в каком-нибудь, кивки журналистов становятся более определенными.
Лулу из своего «Раунд-Хаус» названивала во все без исключения галереи и, представляясь своей собственной секретаршей, быстро добилась того, что ее вносили в списки приглашенных. По вечерам она «внедрялась» в художественную среду, а в свободное время осваивала машинопись, чтобы получить работу и больше не сидеть на одной брюкве.
Вначале у Лулу все шло по намеченному плану. На презентациях в картинных галереях лилось бесплатное вино и подавалось дармовое угощение, что было как нельзя кстати для нее. Здесь она завязывала полезные знакомства. Плам везло меньше. Она слишком уставала, чтобы испытывать разочарование от своей лондонской жизни. У нее вообще не было свободного времени. Правда, по субботам с утра с детьми сидела Дженни, а вторую половину каждого второго субботнего дня они были на попечении Лулу, но это давало Плам возможность лишь купить продукты и забежать в прачечную.
Дело об их разводе с Джимом хоть и со скрипом, но все же продвигалось вперед. Джим приезжал из Портсмута каждую субботу и гулял с детьми. Обычно Плам заранее знала о его приезде, так же как о визите своей матери. И она всегда встречала их в прибранной квартире, где не было чужих детей, а в воздухе стоял аромат разогреваемых булочек с корицей, которые приносила соседка, работавшая в булочной.
Но как-то перед самым Рождеством миссис Филлипс нагрянула совсем неожиданно. Возможно, она сделала это намеренно.
Маленькая дочка булочницы объелась шоколадом, и ее только что стошнило, два других малыша таскали друг друга за волосы. Двухлетний Макс примкнул к одной из сторон. Неудивительно, что Плам не услышала звонка в дверь. Мать села на неубранную кровать и разразилась слезами. Сквозь рыдания Плам слышала:
- Предыдущая
- 25/100
- Следующая
