Мужья и любовники - Конран Ширли - Страница 41
- Предыдущая
- 41/65
- Следующая
— На то, чтобы рассесться, уйдет еще пятнадцать минут, — заявил Циммер. — Итак, Лили, у тебя есть полчаса, чтобы успокоиться, войти в роль и разогреть ноги.
Через двадцать минут раздался стук в дверь и в гримерную Лили вошли смертельно расстроенная Пэйган в атласном платье с юбкой в форме тюльпана и Абдулла.
— Я не знаю, как именно это произошло, Лили, ясно только, что кто-то попытался разрушить наш праздник. Но мы не позволим им! Через пятнадцать минут у тебя будет полный зал.
— Все это очень мило с твоей стороны, Пэйган, но тебе ведь, в отличие от меня, не придется сейчас выйти на сцену, и улыбаться, и пытаться сразить их всех наповал так, будто ничего не случилось.
— Лили должна остаться одна, — твердо заявил Циммер, нежно выпроваживая Пэйган и ее спутника из гримерной.
Пэйган вышла на середину сцены, ощущая, как дрожат ноги. На какое-то мгновение ее ослепили огни прожекторов. Она подняла руку, призывая к молчанию, и увидела обращенные к ней лица в первых рядах партера. Далее зияла чернота, хотя Пэйган знала, что зал переполнен. Она улыбнулась собравшимся и начала:
— Многое может нарушить самообладание звезды. Но есть один кошмар, который неотступно преследует любого актера: то, что никто не захочет прийти на его представление. Потому что без зрителя нет театра. — Пэйган услышала глубокий вздох, пробежавший по залу, и продолжала:
— Сегодня в течение почти целого часа этот кошмар стал реальностью для нашей звезды, для Лили…
Как только Пэйган закончила речь, несколько первых хлопков тут же переросли в громоподобную овацию. Софит направил свой луч на одинокую серебряную фигурку Лили, стоящую на верхней ступеньке лестницы.
Овации продолжались и не смолкали целые пять минут. Аудитория стоя выражала свое восхищение. Наконец Лили запела: «C'est Paris…»
— «…Можно только восхититься ее удивительным мужеством» — это «Мейл». — Агент Лили бросил газету ей на кровать. — «Таймс» называет тебя наследницей Пиаф и Гарланд, а «Сан» отводит первую полосу: «Драма богини секса». Они преподносят все это как самые животрепещущие новости. У твоего гала огромная пресса.
— А ты все еще не знаешь, кто организовал эту страшную шутку?
— Все, что мы знаем о нем, — его несомненное богатство. Шутка недешево стоила.
Джуди пододвинула к себе материалы по рекламе на август. Похоже, картина в следующем месяце будет еще более удручающей, чем в июле.
Впрочем, лето всегда мертвый сезон для рекламодателей.
Раздался стук в дверь, и вошел Тони.
— Вы оставили эту папку в машине, Джуди.
Мне очень жаль, что мы потеряли леди Мирабель.
Джуди удивленно подняла глаза. Том ведь говорил, что никто не знает об этом. Выходя, Тони столкнулся в дверях с Томом. Подождав, когда дверь закроется. Том сказал:
— О'кей, Джуди. Мы готовы к прорыву, если он состоится. Единственное, к чему я пока не готов, — это сдать в залог наши часы.
Каждый вечер, когда все расходились по домам, Том втайне от сотрудников начинал работу по подготовке журнала к возможному закрытию.
Постепенно он перевел всю собственность «Вэв!» на баланс фирм, специально для этого созданных. Таким образом, все более или менее ценное — от арендованного помещения до мотоцикла мальчика-рассыльного — было спасено на тот случай, если придется начать все сначала. Том проверил контракты со всеми сотрудниками и, не ставя в известность Джуди, договорился с конкурирующими изданиями, что те возьмут на работу нескольких лучших редакторов, и таким образом будут сэкономлены деньги, которые надо было бы выплатить им в компенсацию. У него уже не осталось сожаления о годах их с Джуди делового триумфа, а только твердое намерение выжить. И, как он надеялся, его трезвая голова и умение вести дело позволят сохранить крышу над обоими домашними очагами. Кейт ничего не знала о надвигающейся катастрофе, но их городская квартира и загородная резиденция уже были переоформлены на ее имя. На имя его бывшей жены и двух сыновей также был переведен срочный вклад, к которому пока никто не имел права притрагиваться. Том всегда был более реалистичен, чем Джуди. И хотя он часто шел в бизнесе на риск, этот риск был тщательно выверен. Хороший картежник всегда распознает неудачу, коли уж та вздумает к нему подкрасться, и тогда он бросит карты на стол и скажет: «Привет!»
— Боюсь, что их придется расстрелять, Сулейман, причем чем скорее, тем лучше. Отдай приказ.
Генерал Сулейман, отсалютовав, вышел из комнаты. Абдулла откинулся на стуле и позволил себе на несколько минут прикрыть глаза. Он нащупал ту точку на переносице, массируя которую можно было снять напряжение. Потом он поднялся и по зеленой траве Сент-Джеймского парка пошел к посольству Сидона, вглядываясь в серую громаду Букингемского дворца. Он вернулся из Венеции два дня назад и обнаружил, что в государстве сложилась очередная кризисная ситуация.
— Ну что? — откинув назад тяжелые каштановые волосы, Пэйган с тревогой посмотрела на Абдуллу. Кажется, за эти два дня, пока он решал судьбу террористов, ее возлюбленный постарел на десять лет.
— Казнь. Мой отец был прав: забудь вкус милосердия, когда имеешь дело с врагом.
«Кошку не надо приучать сидеть возле огня, а бедуина — быть жестоким, — подумала Пэйган. — Жизнь в пустыне жестока, и жестоким становится каждый, кто там выживает. Существование там беспощадно, и еще беспощаднее должно быть наказание».
Пэйган понимала бедуинскую природу Абдуллы, но не знала, сможет ли она привыкнуть к нему.
— Твой отец никогда не имел дела с исламскими фундаменталистами, — заметила Пэйган, подумав про себя, что старый мошенник вообще имел дело только со своими многочисленными кузенами, которые все норовили воткнуть нож в спину друг друга.
— Это действительно так, но тогда приходилось иметь дело с другими фанатиками.
— А что скажет религиозная верхушка? — Пэйган понимала, что казнь террористов может превратить их в национальных героев.
— Когда они узнают об этом, будет уже слишком поздно. Трудно будет играть на событии через несколько месяцев после того, как оно произошло. А даже если эти люди были популярны в своей местности, то большего взрыва эмоций, чем при их аресте, уже не последует. Самое большее, что удастся организовать, — это какую-нибудь демонстрацию. Мне кажется, влияние религии наконец-то начало ослабевать. Она использует невежество людей. Но Сидону удалось преодолеть расстояние в несколько веков за тридцать лет, и то же самое можно сказать о любой стране в Персидском заливе. Но я не хочу, чтобы Сидон пошел по пути Ирана, не хочу видеть мою страну втянутой в пучину невежества и предрассудков.
Мой долг привести государство в двадцатый век.
Он вскочил и в волнении заходил по комнате.
— С тех пор, как я стал королем, я избавился от одиннадцати революционных группировок. — Голос его был мрачен. — Во главе каждой из них стоял кто-нибудь из моей родни, и все они казнены, «Неудивительно, что у Абди всего лишь один наследник», — подумала Пэйган.
— Все они хотят Лишь одного — власти. И церковники тоже, с той только разницей, что предательство свое они освящают именем пророка.
Они сеют смятение и страх в народе моей страны, который, как каждый народ, ненавидит перемены. Стране действительно трудно отойти от традиционных путей развития и прийти на дорогу, проложенную западной цивилизацией. Люди предпочитают вернуться назад, в средние века.
— Но ведь тот же выбор стоит и перед тобой, не правда ли?
— Что ты имеешь в виду? — искренне удивился Абдулла.
— Ты тоже застрял между двумя мирами. Ты не можешь стать абсолютным правителем, как твой отец…
Рожденный на Востоке, Абдулла был отдан учиться на Запад, специально для того, чтобы впоследствии он смог свободно иметь дело с западными правителями. Западная половина его собственного "я" научила Абдуллу критическому отношению к народу: он отказался от одной культуры, но и другой не был принят в ее лоно. В результате он чувствовал себя в изоляции, и Пэйган это давно уже поняла.
- Предыдущая
- 41/65
- Следующая
