Истоки. Книга первая - Коновалов Григорий Иванович - Страница 68

• Предыдущая
• 68/94
• Следующая

Чем сильнее верил Холодов в талант сына, тем больше преувеличивал опасности, стоящие на его пути. Болезни, несчастные случаи, возможная гибель Валентина на войне – все это не так пугало старика, считавшего, что солдату даже смерть – награда. Опасность самая страшная и позорная – это безмерное увлечение женщиной и вследствие этого ранняя женитьба.

Вчера, вернувшись со службы из Осоавиахима, Агафон нашел на столике письмо от Валентина. И только после обеда и двухчасового сна, умывшись и зачесав ежиком волосы, он прочитал это письмо. Оно было небольшое, без единого лишнего слова. Тем не менее из него отец узнал не только то, что Валентин здоров, приедет во второй половине августа, но и то, где был, что видел, какие книги прочитал, что понравилось ему и что, по его мнению, недостойно внимания. Без хвастовства Валентин описывал свои встречи с генералом Валдаевым.

Письмо понравилось старику ясностью, рассудительностью, и лишь одно место смутило его: сын писал о привязанности своей к девушке и просил позволения представить отцу эту девушку.

Сначала Агафон оторопел. Потом решил твердо: кто бы ни была эта особа, не быть ей женой майора Валентина Холодова.

«Рад, что ты, как и всякий мужчина, чувствуешь волнение крови, – писал старик в ответном письме. – Впрочем, это бывает со всеми, даже с круглыми дураками. Ты привози свою о с о б у, а я посмотрю. Если о с о б а действительно есть бездонный кладезь талантов, то почему бы ради пышного расцвета этих талантов не отказаться тебе, товарищ майор, от своих жизненных планов?..»

В небольшом письме Агафон Иванович, не отягощая стиля, ухитрился раз десять назвать о с о б о й незнакомую девушку.

Рано утром он вышел на крыльцо и, поскрипывая протезом, захромал к большому строящемуся зданию напротив его домика. Вениамин Ясаков, увидав полковника, замер.

– Строишь? – ехидно спросил Агафон.

– Так точно, товарищ полковник, строим жилой дом.

– Ну и глупо, Ясаков, недальновидно. Бетон нужен на другое дело. Там! – указал костылем на запад.

Обошли строительную площадку. Пала роса, влажно темнела башня подъемного крана, потными крышами блестели домики во дворе.

От берега до берега натянулось плотное полотно тумана, скрывая воды реки, и только хоботы портальных кранов, прорвав туман, темнели над его молочно-белой поверхностью. Здесь же, над городом, покоилось незамутненной синевы далекое небо, лаская глаз.

С левобережья, будто прожигая ветви деревьев, поднималось из чащобы солнце. Сгоняя утренний темный холодок, лучи все ниже и ниже спускались по карнизу.

На крыльце показался старший сын, Семен. За ним шесть ребятишек, один меньше другого, высыпали во двор. Вылитые чингизиды! Вышла Марфа, протирая кулаками глаза.

– Ты, Веня, прости меня, – с усмешкой заговорил Семен, – я не знал о твоем возрасте, иначе бы не стал бить тебя. Марфута, понимаешь, – обратился он к сестре, – подвел тренер. Бей, говорит, на всю катушку, а что Ясаков безусый, так это игра природы, у парня бедна растительность на лице.

– Стройся! По старшинству, Марфута, проворнее! – командовал старик. – Эй, строитель Ясаков, становись!

Веня охотно пристроился за Марфой. На ходу она подбирала волосы, заломив над головой полные руки, улыбаясь беспечной улыбкой. В это утро ей хотелось понежиться, но упрямый Агафон приказал заниматься гимнастикой: от физкультуры освобождалась только сноха, когда она ходила беременной. Даже двухлетний мальчуган крепкой холодовской поделки приседал у крылечка, держась за ступеньку.

Семен решительно устремлялся грудью вперед. Лицо его с выпяченным подбородком выражало боевое напряжение. Холодным хрусталем осыпалась роса под ногами. Темный кружный след на белесой траве замкнулся вокруг полковника.

– Энергичнее! – покрикивал он, помахивая костылем.

Веня вскидывал руки, подпрыгивая и прогибаясь пружинно, потом опять устремлялся за Марфой, на поворотах лицом к солнцу мгновенно слепнул и снова не спускал глаз с проворных белых ног Марфы.

На столбах стоял железный бак, толстым корневищем провисал резиновый шланг с лейкой на конце. Первой шагнула под душ Марфа, раздвинув и сломав алмазные прутья дождевых потоков. Вспыхнувшая в брызгах крутая радуга разноцветным крылом осеняла ее милую голову.

Когда она вышла, одергивая полотняное платье, туго облегавшее бедра и грудь, Веня подступил к ней:

– Давай признаемся старику.

– Ты один это придумал или с товарищами? – она заманила его в кусты черешни, с ужасом и гневом воскликнула, закатывая глаза: – Неужели пьешь? Целыми бочками укатываешь? – И, оттесняя его к забору, приказала: – Начистоту говори! Никаких скидок на пережитки в твоем сознании не получишь от меня!

– А? Почему? А?

– Нет, милый мой, я тебе скидок не дам, парализую любые попытки оправдать дикие выходки ссылками на пережитки. Ты, как Рэм Солнцев, любишь это делать! Откуда у тебя пережитки? И дня ты не жил при капитализме! Я изучила твою биографию, имей это в виду.

– Сам не знаю, откуда у меня берутся отсталые замашки, – Веня почесал стриженый затылок и вдруг обрадованно предположил: – Может быть, поп виноват, а?

– Ты что меня дурачишь-то?

– Мама тайно от отца таскала меня крестить, а поп, черт его знает, может быть, не мыл купель, вот я и нахватался всяких пятен от какого-нибудь несознательного младенца.

– За вас взялся сам Анатолий Иванович Иванов. Слыхал?

– Если он взялся, то надо побольше сухарей сушить, в исправительный лагерь отправляться. Лучше ничего не придумаешь.

Вздох безнадежности всколыхнул высокую грудь Марфы.

– Что же делать, голова ты бедовая?

Веня не успел ответить: подошел Агафон и, улыбаясь жестким ртом, приказал:

– Покажи, Ясаков, какую для меня квартиру строишь.

Поднялись на леса, Веня приготовил свое рабочее место.

Послышались голоса людей. Из тумана, заливавшего впадину и сады, вынырнули рабочие в брезентовых пиджаках, подошли к дому, перекидываясь обычными утренними приветствиями и шутками.

– Гляньте, товарищи, наше дитя, как молодой кочет, уже на лесах, – сказал мастер, указывая на Веню. – С чего бы это пропал у ребенка сон? Так он, пожалуй, не вырастет… выше телеграфного столба.

И все засмеялись.

Смущаясь от этих дружественных насмешек, Ясаков заворчал:

– Хватит балясы-то точить! Работать надо! – Он оглянулся на полковника, тот улыбался.

Крановщица поднялась в башню крана, каменщики заняли свои места, молодцеватый прораб внизу громко говорил что-то рабочим бетономешалки.

Волжский ветерок холодком окатывал голую спину и грудь Вени. Полковнику казалось, что парень ласково брал кирпичи, очевидно испытывая приятное ощущение их тяжести и шероховатости. Временами оглядывался на Холодова, и снова, больше для удовольствия, чем для дела, стукнув друг о друга кирпичи, укладывал их и поливал раствором. Агафону приятно было слышать своеобразные звуки шлепка лопаточки, удара обушка, скрипа досок под ногами, мягкую песенку родниковых вод.

Не разгибаясь, Веня выводил балкон, а старик с завистью следил за точностью движений его цепких рук, за поворотами крупной, сильной фигуры.

Вечером, когда полковник, сноха и Марфа ужинали на кухне, заявился Вениамин в шевиотовом сером костюме, в коричневых полуботинках, с охапкой цветов в руках.

– Товарищ полковник, разрешите войти в ваш дом?

Старик просветлел: любил, когда его называли по-военному.

– Заходи, Ясаков, заходи, строитель!

– Это вам, Катерина Егоровна. – Веня подал Кате цветы, достал из кармана шоколад. – А это ребятишкам.

Марфа ушла в комнату, сверкнув на Ясакова кошачьими глазами.

– Ну-с, строитель, может быть, чарочку старки пропустишь?

– Если прикажете, товарищ полковник, выпью все, что хотите. Вы наш отец-командир, и я с радостью могу даже умереть за вас.

– Молодец, Ясаков! Пойдешь скоро в армию Отчизне служить – вспомнишь мою науку. Подготовил я вас неплохо. А ну-ка, Катерина, налей будущему воину чарку суворовской крепости!

• Предыдущая
• 68/94
• Следующая