Истоки. Книга первая - Коновалов Григорий Иванович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/94
• Следующая

– Говорят, по почерку можно определить характер, – сказала Юля. – Я дам вам письмо, пожалуйста, прочитайте и скажите свое мнение об авторе. – Сбегала в палатку, подала Иванову письмо, подвернув конец листка. Подпись замазала чернильным карандашом, и на губе остались следы чернил.

При свете пьяно качающегося огня Иванов прочитал четко выписанные слова на линованной бумаге:

«…В противном случае не пиши. Сердобольное утешение мне так же противно, как и фарисейское краснобайство о какой-то чистой дружбе между мужчиной и женщиной, если они здоровые и молодые, а не опустошенные или недоразвитые субъекты… Тебя мне надо, милая Осень, тебя!»

– Юля, вы давно знаете этого человека?

– Это не столь важно, Толя. Кто смело мечтает, тот должен смело действовать, говорит этот человек. Трудно прожить в людской тесноте и не наступить кому-нибудь на ногу, говорю ему я. Он считает, что ходить надо строем, поменьше зевать на галок и носить подкованные сапоги – это самая подходящая обувь нашего времени. А ну, Анатолий Иванович, какой характер у автора этого письма?

– Интересный человек. Но тяжелый… если не хуже.

– А что же делать, если… Вы стояли когда-нибудь на стене высокого дома или на скале? Вам понятно странное чувство – броситься с высоты?

Иванов и Юля долго бродили по берегу.

Юля оказалась очень выносливой: не спала всю ночь и не устала, только глаза ярче синели. У нее мужские ухватки, мужская манера носить спортивный костюм – куртку и брюки с сапогами. Ходила по берегу, ловко кидала гальку, посмеивалась над «девичьим неумением» Иванова «печь блины» – бросать плоский камешек так, чтобы он долго подпрыгивал на воде.

Когда, томясь, встало над заречной степью солнце, Юля попросила Иванова почистить чайник.

По колено в воде, он чистил песком закопченный чайник. Юля набирала шлифованную волной гальку и кидала ее. Галька ударяла то по ноге, то по руке Иванова.

– Юля, не дурите! – благодушно-счастливо ворчал он.

Сбросив куртку, сцепив на затылке пальцы, она смотрела на раскиданные по отлогому берегу белые дома заводского поселка. Разгорающийся свет солнца четко обрисовал линии ее тела. И тогда почуялось Иванову: томительно хочется женщине, чтобы взяли ее на руки, приласкали.

Повесив чайник на обрубленный, культяпый сучок ветлы, Иванов причесал волосы и, глядясь в гладкую поверхность реки, норовя застигнуть Юлию врасплох, спросил ее:

– Почему не бросаетесь со скалы… к тому автору письма?

– Может, и бросилась бы, да не хочу из-за него сидеть в тюрьме…

– Перестаньте смеяться.

– Я ревни-и-ивая, могу зарезать его или ее. Он нравится женщинам.

– А почему бы, Юленька, не полюбить вам меня? Зажили бы во славу Родине и на страх врагам! – Последнюю фразу он добавил с целью: если Юля посмеется, то и он может обратить все в шутку. – Я покладистый, добрый. Из-за меня в тюрьму не придется идти.

– Вот поэтому-то я и не могу.

– У вас фантазия авантюристки.

– Да? И вам хочется перевоспитать авантюристку?

– Это было бы занимательное, черт возьми, занятие, Юля!

– Боюсь, только для вас занятие будет интересным.

– Послушайте меня! – Иванов на этот раз говорил долго и обстоятельно о том, какая нужна осторожность и осмотрительность при выборе спутника жизни.

Юля выслушала его с тем почтительно-унылым видом, с каким слушала, бывало, морализующие лекции, в которых слово «должен», подкрепленное дюжиной цитат, повторялось бесконечно, как заклинание нечистого духа.

– Вы не думали, что под старость станете нудным? – вкрадчиво спросила Юля.

– Я умру молодым… от неразделенной любви к вам.

После завтрака Иванов часа два лазал с Юлей по холмам, заглядывал в штольни, где добывался камень, наблюдал, с каким остервенением экскаватор рвал стальными зубами заклеклую от веков глину, копал канаву, видел, как коренастые, загорелые работницы выстилали камнем дренажные водостоки.

– Скверная это штука – оползни. На известной глубине залегает слой водонепроницаемой глины. Накапливается вода, глина становится скользкой, как мыло. Вот и ползет по ней гора, – говорила Юля с явным расчетом на его неосведомленность.

Зашли в неглубокую штольню, из которой рабочие вывозили на тачках и сваливали в Волгу суглинистый камень. Над головой нависали глыбы, звонко капала вода. Двое парней в брезентовых робах ставили деревянные крепления, а еще глубже забойщики при свете электроламп работали пневматическими молотками.

– Эй, кто там, выходи! – крикнула Юлия резко и повелительно. Рабочие вынесли инструменты. Тогда Юлия взяла из рук одного кайло и с силой стала бить снизу вверх. К ногам ее рухнула каменная плита. – Отойдите. – Юлия оттолкнула локтем Иванова. Сменив кайло на ломик, она начала ковырять в образовавшейся в потолке щели. Вязкая глина кулагой ползла по ее рукам, жирно шлепалась на камни, потом вдруг зажурчала мутная вода.

– Вот он, волдырь-то, – сказала Юля, выходя из штольни и жмурясь от солнца, бившего в глаза.

Совсем другая Юлия была перед Ивановым: строгая, сухая, с крапинками глины на лице, на волосах. Она залезла в Волгу, чуть не черпая воду голенищами сапог, смыла с рук грязь, умылась и, не вытирая лица, стала пристально смотреть через голову Иванова на гору. Вдруг лицо ее как-то странно изменилось, Юля инстинктивно прижала к груди мокрые руки.

Иванов оглянулся: с горы спускался Юрий Крупнов, шурша, катились камни, обгоняя его. Иванов взглянул на Юлию: с ее мокрых щек отливала кровь. «Хоть бы лицо-то вытерла. Смеется, как помешанная. Лживая, кокетливая и вообще авантюристка». Иванов с презрением отвернулся. Он сейчас же хотел уйти, но слова Юлии остановили его.

– Невиданный сдвиг… детский садик срывается с фундамента!

Крупнов, Юля и Иванов вместе с рабочими перевалили острую хребтину уходившего в Волгу кряжа, увидали главный оползневый очаг.

На берегу Волги рядом с заводом годами стояли дома, зеленели сады, радуя человека. Но вот однажды берег дрогнул и с неуловимой медлительностью пополз в реку, грозно морщась бурыми складками. За ночь он продвинулся не больше двух-трех метров, тем не менее рушилось все: столетия назад построенные дома, складские помещения, вросшие фундаментом глубоко в землю. Корежило, скручивая, трамвайные рельсы, разрывало трубы водопроводов. Но преспокойно ехала на спине взбугрившегося косогора легонькая фанерная будочка вместе с бутылками теплой водки, дешевыми закусками и развеселой буфетчицей. При виде этого чуда и подумалось Юле: пустяковая дрянь выживает даже в больших катастрофах.

К месту оползней уже подъехали пожарные завода, взвод местного гарнизона. Детей, имущество из покривившегося дома перетаскивали на зеленую лужайку. Рабочие со своими семьями расположились у заводской стены, и уже некоторые устраивали из одеял и рядна что-то вроде балаганов. Машина Тихона Солнцева бесстрашно стояла у самого обрыва. Тихон в льняном пиджаке, заложив руки за спину, сокрушенно смотрел на зияющую щель, пополам расколовшую заводской парк. Старая в цвету яблоня висела над трещиной, вцепившись корнями в оба края ее. Люди видели, как раздирало яблоню, как один за другим рвались ее корни.

– Отжила, видно, – сказала Юля.

– Ну-ка, вы, товарищи ученые геологи, обуздайте эту дикую силу! – обратился Солнцев к дочери. – А то ведь и до завода доберется.

– Тихон Тарасович, еще раз прошу, уступите заводу горкомовский дом на площади, а? Видите, сколько людей без крова, – сказал Юрий.

Солнцев нахмурился, задышал часто.

– Не зарься на чужое добро. Сами шевелите мозгами, изыскивайте резервы на месте.

Юрий махнул рукой, отошел к сутулому старику – председателю завкома.

– Дешевый авторитет зарабатывает. Благодетель нашелся, – понизив голос, хрипло сказал Тихон дочери.

Юля почувствовала, что отец вот-вот даст волю издавно накопившемуся раздражению. Она взяла его за руку и, ласково заглядывая в глаза, сказала:

• Предыдущая
• 21/94
• Следующая