О гномах и сиротке Марысе - Конопницкая Мария - Страница 8

• Предыдущая
• 8/33
• Следующая

– Ты мне светишь, ну так и я тебе посвечу!

Высек огня, раскурил трубку, выпустил большой клуб дыма, отвернулся и забыл о волке.

Но вскоре ему страшно захотелось есть. Стал он озираться – чем бы подкрепиться? Видит – лежит что-то круглое во мху. Хвощ подумал, яйцо. А то был глобус, по которому ученый летописец измерял путь весны.

«Чудное какое-то яйцо! – удивился Хвощ. – Кроты его, что ли, так исцарапали?»

Разбил – глина! Ну, это уж слишком! От злости и огорчения Хвощ растянулся на мху, подложил руки под голову и заснул. До утра было еще далеко, и рассвет едва посеребрил небо, когда Хвощ услышал сильный шум над головой.

Проснувшись, он сел, протер глаза, смотрит – аисты из-за моря синего летят. Серебряные в свете зари, летели они на свои старые гнезда, широко раскинув крылья и точно повиснув в неподвижном воздухе. «Вот повезло! – подумал Хвощ. – Лучше верхом, чем пешком!» И вдруг аисты замедлили свой стремительный полет и снизились над кочкой. Недолго думая Хвощ вскочил на ближайшего аиста, обхватил его за шею, сжал пятками бока, пригнулся к спине, как заправский наездник, и вынесся вперед.

Пролетели они долину, речку, розовую в свете зари, и тут Хвощ стал как будто что-то припоминать. Выгон, пруд, межевой камень, груши при дороге, овины, хлева, домики, далеко протянувшиеся двумя рядами, – все это было ему знакомо.

Вдруг его охватил страх. Смотрит и глазам не верит. Хата на отшибе, вокруг березы, за хатой – мусорная куча, разрытая курами, у порога – новая метла. Хвощ протер глаза, сплюнул – не помогает! Хата, березы, куча, метла как были, так и остались на месте. У Хвоща мурашки по спине побежали. Так и есть! Та самая хата, где он лежал в колыбели, а вон и помойка, куда его вышвырнули чуть живого.

– Тпрру!… – закричал Хвощ на аиста, словно на лошадь. Но аист, увидев свое старое гнездо на крыше, радостно взмахнул крыльями и, оставив далеко позади товарищей, устремился прямо к хате. Скорчился бедный Хвощ, сжался в комочек и плотнее прильнул к его шее. «Нелегкая меня сюда принесла!» – думал он, поеживаясь при воспоминании о крестьянке.

Он уже стал прикидывать, не лучше ли спрыгнуть вниз, чем подвергать себя ужасной опасности. Но прыгнуть с такой высоты значило сломать себе шею, и он раздумал.

Аист, спускаясь все ниже, описал широкий круг над почерневшей, замшелой крышей, потом второй, поменьше, и наконец, сделав только полукруг, с громким криком упал прямо в старое гнездо и от радости забил крыльями в тихом голубом воздухе.

Выглянул Хвощ из-за его длинной шеи – все по-старому: в хлеву теленок мычит, рябая курица кудахчет, на плетне сохнет перевернутая кринка, а за углом Жучка спит.

Дверь хаты скрипнула.

«Хозяйка!» – подумал Хвощ, и мороз подрал его по спине.

– Аист! Аистенушка! В добрый час!…

Узнав голос, Хвощ мигом спрятался за шею аиста, но поздно – она уже увидела его.

– Что за чертовщина? – вытаращилась баба.

И вдруг как всплеснет руками, как завопит:

– Спасите, люди добрые! Опять эта злая нечисть! Колдовство, да и только! – И в сердцах (женщина она была вспыльчивая) пригрозила: – Погоди ж ты у меня, урод! Сейчас я тебя кочергой достану!

И со всех ног кинулась в хату, а Хвощ – прыг с аиста в гнездо. Зарылся в солому, съежился, сидит и через щелку сбоку поглядывает, что дальше будет. Минуты не прошло – крестьянка уже бежит с кочергой обратно. Глянула на крышу, а там никого нет. Только аист стоит на колесе, расставив красные ноги.

– Куда же он девался? – ахнула крестьянка. – Или померещилось мне? Но тут у Хвоща в носу защекотало и, не в силах сдержаться, он чихнул – громко, как из пушки выпалил.

– Ага, попался! – крикнула баба и ну ширять кочергой.

Но кочерга была короткая и не доставала.

– Погоди, оборотень! Сейчас лестницу притащу!

«Плохо дело!» – подумал Хвощ и стал озираться по сторонам, ища спасения. На лбу у него выступил холодный пот. Глянул вниз – крестьянка саженную лестницу тащит. По такой не то, что на крышу, – и на колокольню влезть можно.

У Хвоща душа ушла в пятки, а баба уже лестницу приставила, с кочергой лезет.

Выскочил бедняга из гнезда – и на трубу.

«Прыгнуть, что ли?» – думает. Прикинул расстояние на глазок – куда там! Разобьешься с такой высоты, как пасхальное яичко. А крестьянка уже на середине лестницы и кочергу протянула.

«Была не была, – думает Хвощ. – Уж лучше смерть, чем побои». Зажмурился и прыгнул вниз. Голова у него закружилась, земля волчком завертелась, крыша, баба, кочерга – все словно опрокинулось. Он уж решил, что ему костей не собрать, но вдруг почувствовал, что упал на что-то мягкое, как на перину, и это «что-то» сразу пустилось наутек. Хвощ вцепился обеими руками, чтобы не упасть, а тут на него вкусным запахом повеяло – будто грудинкой.

А это кот, стащив колбасу, как раз крался по двору, когда Хвощ свалился прямо ему на спину и вцепился в шерсть. Перепуганный Мурлыка, решив, что это хозяйка застала его на месте преступления и схватила за загривок, со всех ног бросился бежать.

Хата была уже далеко позади, деревня почти скрылась из виду. Тогда кот кинулся в густой репейник и крапиву и стал кататься по земле, норовя сбросить мешающую ему ношу.

Не тут-то было! Хвощ крепко держался за загривок. Крапива жгла его, репьи царапали, но колбаса так приятно пахла, что он решил ни за что с ней не расставаться.

Кот метался из стороны в сторону и наконец выронил колбасу. Хвощ мигом соскочил, схватил колбасу, вытер лопухом песок и съел ее. Подкрепившись на славу, он выкурил трубочку, растянулся под кустом и, размышляя о своих необыкновенных приключениях, сладко заснул.

Солнце поднялось уже высоко и его лучи заглянули в бурьян, когда Хвощ, очнувшись от сна, сел и прислушался. Ему показалось, что его разбудил какой-то звук. Он насторожился, не понимая спросонья, спит он еще или бодрствует, тем более что вокруг никого не было. Но ветер действительно доносил какие-то звуки – не то мушиное жужжание, не то комариный писк, не то гудение пчелиного роя.

И вот эти звуки слились в какую-то странную песенку. Ни птичья, ни человечья, ни тихая, ни громкая, ни грустная, ни веселая, она так хватала за душу, что хотелось плакать и смеяться.

Хвощ – а он был большим любителем музыки – весь обратился в слух.

Сообразив, откуда доносится звук, он пошел прямо на него.

Скоро он выбрался из бурьяна на лесную полянку, окруженную соснами. Над полянкой тоненькой струйкой подымался дым от небольшого костра, на котором что-то варилось в котелке, распространяя соблазнительный запах. Хвощ потянул носом и хотел подойти поближе – он ведь был охотник поесть, – как вдруг маленькая собачонка, шнырявшая по полянке, заворчала и залаяла. Услышав лай, цыган, лежавший у костра, – это он и играл на варганчике,[1] уча танцевать обезьянку, посаженную на цепочку, – вскочил и быстро огляделся по сторонам. Хвощ, у которого утреннее происшествие отбило всякую охоту иметь дело с людьми, быстро юркнул за терновый куст и, притаившись, стал ждать, что будет.

Не заметив ничего подозрительного, цыган опять развалился у костра и принялся дрессировать обезьянку. Зазвенит варганчиком, подергает за цепочку – и обезьянка прыгает то вправо, то влево. Но двигалась она так тяжело и неуклюже, что цыган то и дело награждал ее тумаками, чтоб шевелилась живее. «Бедная зверюшка!» – подумал сердобольный Хвощ и осторожно высунулся из кустов.

Глянул и остолбенел. Да ведь это Чудило-Мудрило собственной персоной пляшет на цепочке под цыганский варганчик!

Не в силах побороть жалость и удивление, Хвощ шагнул вперед и воскликнул:

– Ты ли это, великий ученый?

Чудило-Мудрило тоже узнал его и закричал:

– Помоги, братец Хвощ, ради бога!

Они бросились друг другу в объятия и расцеловались.

Цыган разинул рот и выронил варганчик. Смотрит – и глазам не верит.

• Предыдущая
• 8/33
• Следующая