Год в Ботсване - Рэндалл Уилл - Страница 2

• Предыдущая
• 2/60
• Следующая

— Сядьте и — тс-с-с, — ради бога, успокойтесь! — взмолился я, сорвавшись на фальцет, стоило мне лишь оглянуться через плечо. Как обычно послушные, дети вернулись на места, кое-кто даже догадался поднять по пути свои книжки.

К моему величайшему облегчению, слоны, вероятно недовольные суетой в домике, пришли к заключению, что своего добились, и медленно двинулись по футбольной площадке. Я нервно смотрел им вслед: а вдруг передумают и вернутся.

— Мистер Манго, мистер Манго! — пропел неугомонный Кортни, сверкая от возбуждения голубыми глазками.

— Да, Кортни? Давай слезай со стула. А то опять свалишься! — При воспоминании о кровопролитии, случившемся на прошлой неделе, мне стало дурно.

— Простите, мистер Манго, — нараспев извинился мальчуган и, опершись о парту, соскользнул на пол. — Я что хотел спросить, мистер Манго, а можно мне в субботу играть центральным нападающим, ну пожалуйста, мистер Манго?

— Нет, Кортни. Ведь мы уже все решили, разве ты забыл? Нашими нападающими на этой неделе будут Долли и Оло.

— Ну вот, как же так, мистер Манго!

— Тише, Кортни! — мягко укорила его Элизабет, моя помощница по классу. Устроившись поудобнее в кресле, она вернулась к починке порванных шортов Блессингса.

Только лишь Небу известно, что произойдет в субботу. Одни футбольные ворота только что исчезли в буше на слоновьей спине.

«Динь-дон, зазвонят колокола» [2]

Набережная Виктории и Альфреда в Кейптауне в начале осени (не забывайте, что дело происходит в Южном полушарии) — место необыкновенно отрадное и изысканное.

Большинство бесчисленных рыбных ресторанчиков и баров выходят фасадами на остров Робен, что посреди Столевой бухты. Острые углы этой тюрьмы строгого режима незаметно сгладились по мере того, как в поразительно короткое время Алькатрас приобрел культовый статус и вышел в отставку в истинно голливудском духе. Тысячи туристов, доставляемые сюда несколькими блестящими пассажирскими паромами, торят дорожки бывших заключенных, постепенно истирая жестокую и ужасающую реальность былого учреждения и старого режима.

Меж тем едва ли не вечное солнце, многообразие чудесных запахов и звуки многочисленных веселых и зажигательных джазовых мелодий, разносящиеся по всей набережной и долетающие в море, создают здесь этакий безопасный пузырь, в котором развлекаются буржуа со всего света.

Расслабившись в парусиновом кресле на тиковой террасе, я лицезрел на столике перед собой весьма заманчивую перспективу: филе люциана и бокал «Семильон шардоне», этого желтейшего аркадскогомеда. Набережная Виктории и Альфреда оказалась бы вполне уместной в Майами, Ницце, на Карибах или же практически в любом месте побережья Австралии. И в целом, говоря по правде, это великолепный образчик того, что на вывесках столь услужливых туристических агентств описывается как «современная жизнь в традиционном окружении». Архитекторы мудро разместили магазинчики торгового пассажа вдоль старых причалов. Дамбы, сохранившие и до нынешних пор массивные чугунные швартовные тумбы, к которым некогда привязывались тросы океанских лайнеров, усеяны и забрызганы выглядящим вполне аутентично гуано. Теперь здесь швартуются лишь несколько рыболовецких траулеров, кое-где покрытых пятнами честной ржавчины, но в основном аккуратно выкрашенных в яркие цвета прогулочных лодок. Рыболовным сетям и контейнерам со скользкой серебристой рыбой почти повсеместно пришли на смену деревянные скамейки да плакаты с правилами поведения в чрезвычайных ситуациях. Некоторые владельцы судов словно сошли со страниц приключенческих романов или комиксов. Вот, например, этот парень — с трехдневной щетиной, в настоящей зюйдвестке и с трубкой — наверняка заорет: «Сто тысяч разъяренных синих раков!», если какой-нибудь собачонке вздумается задрать лапку на его желтые сапожищи. Большинство же находившихся на пристани местных жителей, впрочем, зычно рекламировали прелести экскурсий вдоль побережья, обещая показать туристам китов. Времена, когда здесь можно было увидеть пиратов и морских волков, давно миновали.

Однако в компании друзей я чувствовал себя тут уютно, а, учитывая небывало низкий курс ранда, жизнь здесь была также и очень дешевой. Мы чокнулись переливающимися на солнце бокалами и принялись за еду. И тут мимо на роликовых коньках промчался довольно неуместный в данном пейзаже, но весьма соблазнительный Санта-Клаус в женском обличье. Одетая в крохотные махровые шортики, красавица мчалась по ровным дорожкам, и ее светлые волосы развевались из-под красно-белого колпака с кисточкой.

— Восхитительно, — пробормотал я, выражая всеобщее впечатление.

Восхитительно, тепло, приятно, недорого, да и атмосфера на редкость дружелюбная, — но совершенно не так, как я представлял себе Африку.

Нет, правда, пока что все увиденное мною было обескураживающе привычным. Архитектуру Кейптауна, особенно если говорить о более современных его районах, без труда можно обнаружить в любом европейском городе. Даже поселки на его окраинах — этот старый уродливый шрам на лице новой Южной Африки, — как ни печально, не уникальны. Нечто подобное я уже встречал в индийских трущобах, где я работал и жил всего лишь год назад. Контраст между нищетой и богатством здесь разительный.

Богатые пригороды на побережье ошеломляют своей роскошью, и езда по дороге вдоль моря навеяла на меня воспоминания об Адриатике или Французской Ривьере, а поскольку я вдобавок взял напрокат темно-синий «фиат» — очень похожий на тот, что был у меня в молодости, да я вообще люблю эту марку, — поездка приобрела ностальгический оттенок. Вылазки в глубь материка, в энологических и гастрономических целях, на виноградники Стелленбоха и Паарля и в долины Франсшока напомнили мне поездки в Бон и Божоле, в Эльзас и на берега Луары, в столь знакомые винные погреба и рестораны «Шамони», «Ля Коронне», «Монт Рошель», «От Кабриер». На обед в розариях мы брали паштет из гусиной печени, фаршированную куропатку в шампанском, лимонный десерт и разнообразнейшие сыры. В одном из домов, скорее по недоразумению, я даже вовлек хозяина, школьного учителя, в весьма продолжительный разговор на французском. Мы рассуждали о достоинствах «пинотажа» и «каберне фран». Я до сих пор, признаться, так и не уяснил до конца все тонкости различий между ними.

Но целью моего визита в Южную Африку было не просто получить гедонистическое наслаждение. Меня пригласил Тим, мой старый друг из Австралии. Парень вдруг решил жениться и остепениться, что вообще-то весьма меня удивило, ибо это был довольно ветреный тип, этакий перекати-поле и, можно даже сказать — но без осуждения, я его очень люблю, — настоящий клоун. С достойным восхищения упорством, не расставаясь со своей акустической гитарой, он прокочевал практически по всем континентам. Тим работал торговцем в Уганде и рикшей в Лондоне, продавал мороженое в Италии и был коробейником в предгорьях Гималаев — и все это лишь шутки ради, нигде особо не задерживаясь. Мы с ним сходились во мнении, что не просто покроем себя несмываемым позором, но практически совершим преступление, если не побываем везде, где только можно, за пределами нашей родины, пока не станет слишком поздно.

Никто из многочисленных заграничных друзей Тима толком не знал, с чего он вдруг надумал жениться и обосноваться в Кейптауне со своей зимбабвийской подружкой Трейси, с которой они были вместе вот уже много лет. Может, сказывался возраст, а может, он просто устал от нескончаемых стараний держаться на шаг впереди от той игры, правила которой были заложены в его происхождении — он был австралийцем, выходцем из среднего класса.

Всех нас безжалостно преследует зрелость, и — чаще всего (что, возможно, и к лучшему) — она таки выслеживает свою жертву. Женитьба на любимой женщине, бесспорно, меняет жизнь к лучшему, однако Тим рассылал всем знакомым по электронной почте просто отчаянные письма, в которых сообщал, что в ближайшем будущем намеревается стать менеджером в строительной компании своего тестя. Несомненно, для этой роли он не подходил, что называется, по всем статьям. А как же его тяга к приключениям?

• Предыдущая
• 2/60
• Следующая