Беглая монахиня - Ванденберг Филипп - Страница 30

• Предыдущая
• 30/92
• Следующая

Труппа нуждалась в новых сборах, и канатоходец согласился, поставив, впрочем, одно условие: Магдалена будет сопровождать зазывалу и должна быть представлена всемилостивейшему господину курфюрсту и кардиналу Альбрехту Бранденбургскому, правящему в Майнце и почитающему искусства и красивых женщин.

Магдалену предложение Рудольфо изумило. Он никогда не заговаривал с ней о таком задании. Ехать вдвоем с Константином Форхенборном ей совсем не хотелось, но возразить она не посмела.

После почти бессонной ночи с Рудольфо — слишком много всего произошло, чтобы они могли спокойно уснуть, — Магдалена и зазывала на рассвете сели на одну из старых тихоходных грузовых посудин под названием «Лаудес», то есть «Отличный», спускавшихся вниз по Рейну и Майну. Груженный песчаником, корабль скрипел и трещал, как умирающий дракон.

Оказавшись на корабле, на котором кроме них были еще два пассажира и команда из четырех человек, Магдалена получила возможность обдумать события последних дней. Ее все сильнее одолевали сомнения, правильно ли она поступила, связавшись с Рудольфо, и не лучше ли было незаметно исчезнуть, чтобы он мог жить дальше своейжизнью. Он так много уже рассказал ей, явно больше, чем она имела право знать. Но чем дольше она размышляла об этом, тем больше боялась, что канатоходец, уступив ее любопытству, посвятит ее в тайны, которые могли стать для нее губительными.

Действительно ли она любит этого странного артиста? А если любит, то потому что он Великий Рудольфо или из-за его мужского обаяния? Может, она любит его, потому что он дал ей почувствовать, что любит ее,что она многое для него значит, даже сверх того, что ему позволено?

И хотя жизнь в монастыре лишила ее возможности сравнивать, Магдалена была уверена, что он не такой, как другие мужчины. Стоило ей представить себе, что она окажется в постели с зазывалой Константином, лекарем Мегистосом или жонглером Бенжамино, уж не говоря о великане Леон-гарде Куенрате, ее охватывало омерзение. Все их разговоры о любви и о женщинах сводились к паре десятков непристойных, уничижительных выражений, к тому же таких грязных, хуже уличной клоаки. В них не было ничего, кроме бахвальства своей непревзойденной мужской силой и количеством женщин, которых они «уложили в постель», — именно так они обычно говорили.

Ничто не способствует такому глубокому погружению в собственные мысли, как корабль, бороздящий водную гладь. Поэтому Магдалена, перегнувшаяся за борт носовой части корабля, вздрогнула от испуга, услышав вдруг голос Форхенборна.

— Я не хотел обидеть тебя, — произнес он. — Просто в плохие времена, когда так худо с деньгами, по-другому смотришь на вещи.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Магдалена пожала плечами, хотя догадывалась, куда он клонит.

— Ну, когда я тебя упрекал, что ты купила новые платья! Я не имел права укорять тебя. — С этими словами он протянул Магдалене руку.

Вот уж от кого она никогда не ожидала извинений, так это от зазывалы. Ведь они с первого дня знакомства невзлюбили друг друга и вели себя, как кошка с собакой. Кстати, Магдалена вовсе не была уверена, что такая резкая перемена в чувствах Константина не была притворной. Тем не менее она пожала его руку и с вымученной улыбкой сказала:

— Все, забыли!

Какое-то время они стояли молча, устремив взгляд на проплывающий мимо берег, как вдруг зазывала невзначай заметил:

— С тех пор как ты у нас появилась, Рудольфо стал другим человеком.

— Как прикажешь это понимать?

— Ну, в общем, — смущенно заговорил Константин, — Рудольфо не самый простой человек, он большой оригинал, упрямый, иногда безжалостный и не очень-то обходительный.

— Гения нельзя мерить обычными мерками.

— В любом случае твоя заслуга состоит в том, что он научился улыбаться. Раньше можно было подумать, что наш канатоходец живет в другом мире, в мире, где запрещено смеяться. А ведь циркачи для того и созданы, чтобы смешить людей.

— Может, оно и так, — возразила Магдалена, — но канатоходец не обычный шут. Его искусство скорее вызывает восхищение, чем смех. Не знаю, как тыбы повел себя, доведись тебе рисковать жизнью на канате над крышами города. Между прочим, Господь наш Иисус во время своего тридцатилетнего земного пребывания тоже ни разу не смеялся. По крайней мере, в Новом Завете об этом ничего не сказано. Ты бы и Его назвал «не слишком обходительным», так ведь ты выразился?

— Упаси Боже, нет! — Зазывала воздел руки, словно миссионер, желающий подчеркнуть свои слова театральным жестом. — Ведь я всего лишь хотел воздать должное тебе — за твое умение превратить серьезного человека, отягощенного проблемами, в безмятежно счастливого.

Слова Константина заставили ее задуматься. А ведь он прав. В памяти сохранились неприятные впечатления от их первой встречи с Рудольфо, от его колючей манеры смотреть сквозь человека, словно он пустое место.

Тут к ним неожиданно подошел полный, приземистый мужчина, бывший уже на корабле, когда они садились в Ашаффенбурге, но до сего времени сидевший в каюте на корме. Темный венчик кудрявых волос на голом черепе, схожий с кустистым лавровым венком, несомненно, делал его старше.

— Простите, что вмешиваюсь, — начал незнакомец, — но не мог удержаться, услышав вашу беседу о смехе, поскольку эта тема давно занимает меня. Позвольте представиться: моя фамилия Бомбаст, Тео Бомбаст. Я направляюсь в Майнц. Я естествоиспытатель, писатель, доктор медицины, сведущ и в богословии, словом, человек, который многому учился и ничего в действительностине знает.

Магдалена и Константин поначалу в полном недоумении смотрели на тучного коротышку, силясь понять, то ли он их разыгрывает, то ли перед ними ученый муж с искрой Божьей. Тут Бомбаст, которому такие встречи, по-видимому, доставляли огромное наслаждение, разразился оглушительным хохотом. Магдалена даже испугалась, что он подавится своим булькающим смехом. Хохот был настолько заразительным, что сопротивляться было совершенно бесполезно. И вот уже и Магдалена, и Форхенборн от души смеялись вместе с незнакомцем, пока не пришли в полное изнеможение.

— Вот видите, — произнес Бомбаст, когда все успокоились, — смех способствует преодолению скованности. Но это всего лишь однаиз многих врожденных предпосылок интеллекта. Животные не смеются, и это их основное отличие от людей. Кстати, смех — это отличительная черта человека, имеющая самое большое количество вариаций.

— Ну надо же, — с ухмылкой заметила Магдалена. — Простите, доктор Бомбаст, но это вам придется объяснить мне, простой женщине, поподробнее!

Привлеченный громким голосом Бомбаста, к ним подошел и второй пассажир, нищенствующий монах, каких сотни бродили по стране, в коричневой сутане, которую он явно смастерил собственноручно, в соответствии с собственной фантазией. Магдалена никогда не видела подобного орденского монашеского одеяния. Через плечо у него была перекинута нищенская сума, в которой хранилось все его имущество.

— Licet interesse?— спросил он на корявой латыни, дабы ни у кого не возникало сомнений в его духовном статусе. — Позволено присутствовать?

Бомбаст милостиво кивнул и продолжил:

— Возьмите другое видимое проявление чувств человека — плач. Существуют лишь два различных вида слез: от радости и от горя.

— Верно! — Магдалена посмотрела на доктора с нескрываемым любопытством. — А сколько существует разновидностей смеха?

— Тут мне на ум приходит много вариантов. Начнем со смеха, приносящего облегчение, которое мы все только что испытали. Существует и противоположный вид смеха — скептический. Смех бывает также иронический, циничный, неприличный, высокомерный, чванливый, это может быть агрессивная усмешка или издевательский хохот. Зачастую бывает непросто различить, что скрывается за смехом.

• Предыдущая
• 30/92
• Следующая